— Вам, кстати, следует учесть, — вставил Никабар, — что Невернес очень изменился с тех пор; как вы из него дезертировали. Вас, конечно, будут охранять, но многие отнесутся к вам неприязненно — и как к послам, и как к беспутным.

— Боюсь, это слово мне незнакомо, — сказал Данло.

Чиро Далибар, метнув на него злобный взгляд, поспешил объяснить вместо Никабара:

— Есть люди, которые следуют путем Мэллори Рингесса, чтобы стать богами. И есть другие, которые отказываются признать истину и отворачиваются от Пути, то есть беспутные.

— Понимаю.

— Есть, конечно, и такие, которые не знают истины, — наше призвание в том, чтобы принести ее им.

— Понимаю, — повторил Данло голосом спокойным и глубоким, как тропическое море.

Его уравновешенность, видимо, взбесила Чиро еще больше, и тот почти выкрикнул:

— А ты — ты беспутнейший из беспутных! Ты помог истине рингизма обрести силу, а потом взял и предал нас! Предал родного отца и все, ради чего он жил.

Словами Данло не мог на это ответить, но в его синих глазах, устремленных на Чиро, зажегся сильный внутренний свет. Чиро, не в силах выдержать правды и дикости этого взгляда, пробормотал еще что-то о предателях и снова вперил глаза в лед.

— Что ж, будем прощаться, — сказал Никабар. — Вас ждут лорды, а нам пора вернуться в космос. Жаль только, что в грядущих боях у меня не будет случая помериться силами с пилотом, покорившим Экстр.

С этими словами он отвесил Данло безупречно учтивый поклон и повел своих пилотов обратно к кораблям. Еще несколько мгновений — и все они, запустив двигатели, скрылись в синем небе.

Высокий серьезный кадет, взявший на себя управление санями, обернулся к своим пассажирам.

— Вы готовы ехать, пилот? Лорд посланник?

— Готовы, — ответил Данло.

— Меня зовут Йемон Асторет — на случай, если вам понадобится обратиться ко мне.

Другие семнадцать саней в тот же момент запустили свои двигатели, и восемь из них проехали вперед. Сани Данло рывком двинулись с места и заскользили на хромированных полозьях по красному льду. Восемь замыкающих последовали за ними через Крышечные Поля на север, в город, который когда-то был для Данло домом.

— Вот он, значит, какой, Невернес. — Эде, светящийся над компьютером, который Данло держал на коленях, вбирал в себя великолепие города, как будто был таким же живым, как Данло и Беде. — Город Человека.

Невернес называют разными именами, но все сходятся на том, что он прекрасен. Раньше Данло определял эту красоту как шона-мансе, красоту, созданную руками человека. Но внутри одной красоты всегда заключена другая, и Невернес стоит в полукольце самых красивых в мире гор. У самых Крышечных Полей, так близко, что кажется, рукой достать можно, высится Уркель, огромный конус из базальта, гранита и елей, сверкающий на солнце. На севере указывает зубчатой белой вершиной в небеса Аттакель. Под ним, там, где город взбирается по склону, видны скалы Эльфовых Садов, где Данло медитировал в кадетские годы. Наискосок, на северо-западе, по ту сторону узкого морского залива, накрепко замерзающего зимой, Данло видел любимую свою гору, Вааскель. Это ее блестящий белый рог указывал ему путь, когда он много лет назад, с противоположной стороны, впервые приблизился к городу. Лозас шона, думал он. Шона эт холла.

Халла — это красота природы, и Невернес славен тем, что отражает естественную прелесть Невернесского острова. Данло, медленно катясь по оранжевой ледянке, связующей Крышечные Поля с Академией, любовался сияющими шпилями из белого гранита, алмаза и органического камня. Это были и древние шпили Старого Города, и новые, названные в честь Тадео Ашторета и Ады Дзенимуры. Самый недавний, шпиль Соли, носил имя деда Данло. Эта розовая гранитная игла поднялась выше всех в городе. В конце Пилотской Войны, когда водородный взрыв разрушил почти все Крышечные Поля и примыкающий к ним район, Мэллори Рингесс распорядился воздвигнуть этот шпиль как символ своей восстановительной программы. Вновь отстроенную часть города он так и назвал Новым Городом. Именно эти четко распланированные кварталы с красивыми аккуратными домами проезжал сейчас Данло.

— Я был в башне Хранителя Времени, когда бомба взорвалась, — прокричал ему Демоти против ветра, бьющего в открытые сани. — И видел, как облако-гриб поднялось над этим кварталом. Видел потом руины улиц, по которым в детстве бегал на коньках. На Полях обрушились все башни и почти все дома — а посмотри-ка теперь! От войны даже следа не осталось, правда?

Данло смотрел во все глаза. Здания из розового гранита, увитые ледяным плющом, по архитектуре почти не отличались от строений Старого Города. На тротуарах и на самой ледянке толпился народ, затрудняя движение саней. Данло видел червячников, куртизанок, астриеров, хариджан, хибакуся и, разумеется, многочисленных членов Ордена.

Академическая улица, получившая свое название три тысячи лет назад, была одной из старейших в городе и, как правило, одной из самых людных. В этот день, 98-го числа ложной зимы 2959 года от основания Невернеса, она казалась почти такой же, какой бывала всегда в этот час и на исходе самого теплого из времен года. Оранжевый лед подтаивал и влажно блестел. На лепных карнизах домов щебетали птицы, вокруг плюща и цветущих у ресторанов снежных далий кружились фритилларии — не космические организмы Золотого Кольца, а настоящие бабочки с лиловыми крылышками. Они добавляли улице красок и веселья, и зрелище их кружения невольно вселяло в душу покой.

Но под кажущейся безмятежностью этого типичного дня ложной зимы Данло виделись знаки войны. Не Пилотской, которая случилась, когда он был еще ребенком, а грядущей, которую он должен был остановить, хотя бы это стоило ему жизни. Начать с того, что слишком много прохожих ходили в золоте. Червячники, астриеры, даже хариджаны в широченных штанах — у всех у них какая-нибудь деталь одежды была непременно золотого цвета.

Шелковые пижамы куртизанок, двойки и тройки, позолотели полностью — верный знак того, что их Общество перешло в рингизм целиком. Все члены Ордена носили золотые повязки, порой даже вшитые в рукава. Данло заметил пятерых, одетых в золото с головы до ног, — и это не были грамматики, которым это полагалось по форме, а горолог, библиотекарь, кантор, знаковик и холист. Их профессию Данло определил как раз по нарукавным повязкам — красной, коричневой, серой, бордовой и кобальтовой. Наиболее рьяные рингисты Ордена, именующие себя божками, завели моду, которую надеялись распространить по всей Академии: говорили, что скоро сам глава Ордена, Одрик Палл, снимет оранжевую форму цефика и облачится в золотые одежды.

Сама уличная суета утратила мирный характер. Многие сани были нагружены мехами, провизией и прочими товарами, которые жители имеют обыкновение запасать в смутные времена. Впервые на своей памяти Данло так долго добирался от Полей до Академии. На пересечении с Восточно-Западной, второй по длине городской улицей, в каких-то санях кончился водород, и они загородили дорогу всем остальным. Конькобежцы кричали и проталкивались вперед, позабыв всякие правила поведения в общественном месте.

Между двумя червячниками завязалась драка. Один из них, здоровенный, чернобородый, в собольей шубе и бриллиантах, выхватил откуда-то лазер и ткнул им в лицо другому, угрожая выжечь ему глаза и сварить мозги всмятку. Потом он, видимо, вспомнил, что за ношение лазера его могут изгнать из города, быстро убрал оружие и шмыгнул в толпу.

Данло встревожило то, что червячники теперь ходят с лазерами вместо обычных ножей, а заметив, что никто даже не упрекнул червячника и не удивился наличию у него запретной техники, он встревожился еще больше.

Семь длинных кварталов, оставшихся до Академии, они проехали без дальнейших происшествий. Вскоре перед ними возникли опаленные стальные ворота Раненой Стены, окружавшей Академию с юга, севера и запада. В ожидании приезда послов ворота стояли открытыми. Когда Данло был кадетом, их всегда закрывали на ночь, и Данло с Хануманом ли Тошем и другими приятелями приходилось перелезать через стену, совершая тайные вылазки в Квартал Пришельцев.