На обратной стороне: Воронежской губ. Россоша.

Владиміру Григорьевичу Черткову.

Печатается впервые. Письмо открытое. Почтовые штемпели: «Почтовый вагон 13 июня» и«Россоша Ворон. губ. 14 июня 188... » На подлиннике над текстом надпись синим карандашом рукой Черткова: «Я. П. 12 июня 89 № 224». На лицевой стороне открытого письма черным карандашом рукой Черткова поставлено «224». Датировка Черткова подтверждается записью в Дневнике Толстого от 11 июня 1889 года: «Получил письма от Поши — хорошее и от Ч[ерткова] прекрасное и, замечательно, что и он и Анненкова стыдят меня тем, что я хочу умереть, и от Аполлова». В комментируемом письме Толстой пишет, что получил письма Черткова и Аполлова вчера — следовательно, данное письмо написано 12 июня 1889 года.

Толстой своей открыткой откликается на большое письмо Черткова от 7 июня 1889 года, к которому было приложено письмо священника Аполлова. В этом письме Чертков писал Толстому о своем отношении к физическим и душевным страданиям и просил Толстого написать ему о своем отношении к смерти: «.... мне давно хочется вас спросить, но всё боялся, что вам затруднительно будет ответить, или, что вам странно покажется, что я это делаю. Но ведь, в сущности, странного или неуместною в этом вопросе ничего не может быть, раз я испытываю настойчивую потребность в его разрешении и меня тянет уэнать именно ваше отношение к нему. Stead в своей книге о России, в которой он между прочим так бесчувственно и непонятливо копается в вашей душе и в вашей семейной жизни, говорит, что вы говорили ему о том, как вас манит плотская смерть, как вас тянет в будущую жизнь — до такой степени, что вам приходится делать усилие над собою, чтобы не предаваться чрезмерно этим думам, отвлекаясь ими от задачи настоящей жизни. На продолжение жизни, своего отдельного отношения к миру после плотской смерти, вы намекаете и в книге «О жизни», — но только намекаете. Мне хотелось бы, чтобы вы сказали мне в нескольких словах, как вы понимаете эту будущую, это продолжение жизни. Мне это нужно только для самого себя, и вы знаете, что я действительно понимаю вас с полуслова; а потому то, что я вас прошу, если вы ответите мне и для меня, не потребует от вас серьезной работы для выражения словами. Для меня вопрос этот пока разрешается так, что условие пространства и времени, самое понятие об этих условиях, вполне условно и вытекает из ограниченности нашего земного мировоззрения. В действительности же нет времени и пространства. Всё равно, как человеку, едущему по реке на пароходе, кажется, что берега и всё на них двигается, но это ему так кажется только потому, что он не может отрешиться от сознания поступательного движения своего собственного парохода. В действительности же берега и всё на них пребывает на месте, и для жизни их вовсе не нужно, в жизни их вовсе не участвует то движение, которым всё увлечено в глазах едущего на пароходе. Так нам в жизни, пока мы в плотской оболочке, всё кажется, что одно происходит прежде, другое после, одно здесь, другое там. Но по мере развития в нас разумения истинной жизни, эти ограничения постепенно улетучиваются, и мы духовно общаемся и единяемся помимо пространства и времени. Но в таком случае, для чего еще нам нужна плотская смерть, т. е. почему она привлекательна, почему некоторые желают её раньше, чем она наступила? Законно ли такое влечение к тому, чего еще нет, и чтó само по себе не должно было бы иметь значения для нас, так как мы имеем возможность здесь, при плотской жизни приобщиться вне временного царства божьего? И тогда смерть уничтожится для нас, станет вполне незначительною подробностью нашей личной жизни в роде того, как сходить на двор, и по тому самому не может составлять предмет нашего серьезного желания. Впрочем это только иногда мне так кажется. А иногда кажется напротив того, что самый акт плотской смерти — самое значительное, чтó бывает в плотской жизни, такой акт, которого, как у вашего Ивана Ильича, одного достаточно, чтобы осмыслить бессмысленную жизнь, дать радостное сознание чего-то важного, хорошо исполненного, человеку, неумевшему всю жизнь совершить ничего истинно жизненного. Но когда человек имеет счастье при жизни жить, то для него нет надобности оживать, умирая. А в плотской душевной жизни самое осязание временности жизни имеет большое практическое значение в том отношении, что в условиях времени потребность духовного общения с людьми побуждает нас к деятельности: общаясь с прежде-жившими, мы воспринимаем от них то, чтó они пережили, выжили из жизни и нажили для нас; общение же с будущими людьми, которых ещё нет на земле, ― у нас одно ― делать для них то, чтó прежние наши братья делали для нас, т. е. зарабатывать и копить для них богатство непреходящее, которым они будут пользоваться от нас — нашею теперешнею жизнью облегчить их предстоящую жизнь так, чтобы, по возможности, они могли пользоваться результатами наших родовых мук, а не приходилось бы им сызнова переживать те же родовые муки, чтобы дойти только до того самого, до чего мы дошли. Им надо начать с того, где мы кончили, а для этого нам следует, и это наша несомненная обязанность перед богом и людьми, отдавать людям всё то духовное, чтó мы нажили, а не ограничиваться собственным внутренним своим удовлетворением, как хотел было сделать Будда, когда он познал истину и раньше, чем понял, что ему предстоит служение людям. Познав — достаточно для того, чтобы сознавать даже отсутствие возможности новизны в земной нашей обстановке, нам надобно всё остальное свое время безостановочно посвящать на передачу другим того, чтò мы приобрели, а не жаждать прежде времени новизны для самих себя в какой-нибудь другой обстановке. А потому мне кажется, что желание плотской смерти так же незаконно, как и суеверен страх ее.

«Желание смерти законно и разумно тогда, когда оно как раз совпадает с физической смертью. Пожалуйста, скажите мне, согласны ли вы с этим. Я не знаю, насколько я сам согласен».

¹ Чертков послал Толстому одновременно со своим письмом от 7 июня продолжение своего общедоступного изложения книги Толстого «О жизни».

² Иван Иванович Горбунов.

³Слова: не главное а просто вписаны между строк над зачеркнутым словом: главное.

⁴ По-видимому, Толстой имеет в виду письмо, полученное им от H. Н. Иванова 26 мая 1889 г., о котором в этот день он сделал запись в своем дневнике: «Письмо Иванова из Россоши. Неприятное. Умственное духовн[ое] развитие нужно на силу. Привитый хорош сильный дичек. А то стран[но]. Не вырос еще, а привит и не будет толка». См. т. 50.

1889 г. Июня 18. Я. П.

Не взыщите, милые друзья, если письмо будетъ не длинное, пишу 7-е. Спасибо за ваши письма. Мы съ Машей вмѣстѣ радуемся, когда получаемъ ихъ. Напишу вамъ то, чтó думалъ нынче утромъ: По привычкѣ, когда плохъ духомъ, молился, читая Отче нашь. Съ самыхъ дѣтскихъ лѣтъ, съ короткими перерывами, читаю я эти слова, и вотъ сколько лѣтъ слова эти все растутъ и растутъ по смыслу и содержанію. Отецъ нашъ небесный. Не говорю уже о томъ, что въ понятіи Отца включено понятіе братства людей, нынче мнѣ особенно ясно представилось значеніе этаго обращенія только къ Отцу, къ одному Отцу безъ всякаго отношенія къ людямъ. Легко сказать, но рѣдко удается установить это отношеніе. Когда же установи[лось], то одно это отношеніе уже даетъ большую силу. Свято для меня твое имя. Имя чтó? Имя то, какъ я называю предметъ, то, чѣмъ для меня представляется предметъ. Я не понимаю всего предмета, но одинъ признакъ мнѣ понятенъ, и по этому признаку я называю. Признакъ, понятный мнѣ въ Отцѣ — любовь. Она то свята для меня, ее я буду святить, ею буду жить; ею буду жить для того, чтобы пришло царство Твое и воля Твоя совершалась бы на землѣ, какъ на небѣ. (Тутъ смѣшное, но такое, отъ к[отораго] нельзя удержаться, соображеніе). На небѣ движутся по волѣ Твоей свѣтила, и движенія ихъ руководятся не ихъ волею, но ихъ стремленіемъ къ другимъ свѣтиламъ (любовь). Таковъ же законъ установленія царства Б[ожія] на землѣ. Хлѣбъ нашъ насущный д[аждь] н[амъ] д[несь]. Только дай мнѣ возможность служить Твоему дѣлу установленія Твоего царства (это есть хлѣбъ моей жизни), дай мнѣ возможность тѣмъ, что освободи меня отъ послѣдствій моихъ ошибокъ, мѣшающихъ служенію (по Лукѣ «ибо»),¹ п[отому] ч[то] я тоже прощаю людямъ всѣ ихъ прежнія ошибки ихъ и предковъ ихъ (великое слово!) Если прощаешь, то вѣдь для тебя уже не существуетъ ничего отталкивающаго, не говорю, въ убійцѣ, ворѣ, но въ хвастунѣ, наглецѣ, лицемѣрѣ, издѣвателѣ. Да, прощены намъ всѣ грѣхи, если мы такъ простили. Cercle vicieux. (Вы обѣщали съ полслова понимать). И не введи насъ во искушеніе, (тоже, чтобъ не мѣшать исполненію твоего дѣла). Я слабъ. Дай мнѣ служить тебѣ, но не дьяволу, себѣ, злу.