Дунстан тоже знал это. Он напрягся, но лицо его оставалось непроницаемым.

— Он убийца, Дейла! — гневно кричал ее племянник. — Вот что получается, когда даешь кров таким, как он. Мы все могли погибнуть.

Лейла чувствовала, как еще сильнее напрягся Дунстан, но он и виду не показал, хотя другой человек на его месте мог бы поступить иначе. Он был вдвое больше Стейнса и в два счета переломал бы ему кости. Сейчас ее ярость была столь велика, что она желала, чтобы Дунстан именно так и поступил с мерзким юнцом. Но тот и пальцем не пошевелил в свою защиту.

— Я требую, чтобы вы убирались с моей земли, — с пафосом заявил Стейнс. — Даю вам двадцать четыре часа на сборы.

— Я работаю на леди, — холодно ответил Дунстан. — Не вам указывать мне, что делать.

— Он может обвинить вас в нападении и посадить за решетку вплоть до выездной сессии суда присяжных! — закричал Викхам. — И я могу выдвинуть обвинения, если это потребуется. Всем известно, что вы убили моего брата.

— Джордж украл моих лошадей, — заметил Дунстан. — Никакой законный суд не осудит меня за то, что я дал ему шанс защищаться.

Джордж Викхам также украл жену Дунстана, но ни один из присутствующих мужчин не упомянул этот факт, отметила про себя Лейла, наблюдая за происходящим. И при этом они не учитывали, что лорд Джон мог покалечить ее, когда сломя голову несся по саду. Стейнс, вероятнее всего, действовал по воле своего деда, пытаясь прогнать ее любыми способами, невзирая на последствия.

Если Дунстана прогонят, ее племянник победит.

— Вы убили Джорджа, и вы убили вашу жену! — кричал Викхам, не слушая Дунстана. — И теперь вы почти ранили Стейнса. Вас необходимо изолировать ради всеобщей безопасности.

В то время как Викхам бросал свои обвинения и угрозы, лорд Джон самодовольно изучал Лейлу в порванном платье, с распущенными волосами и грязным лицом. Затем с торжествующей улыбкой он развернулся и ушел, удовлетворенный своей местью.

Лейла заметила, как пальцы Дунстана сжались в кулаки, поскольку он был совершенно беззащитен против брошенных ему в лицо обвинений. Он ринулся в бой, словно рыцарь в сияющих доспехах, чтобы защитить ее, но чувство вины затмевало блеск доспех, оставляя его раненым до глубины души.

Так или иначе, она должна была освободить отважного рыцаря от этих демонов.

Лейла обернулась к племяннику, нацелив на него мушкет.

— Я не желаю видеть тебя в моем доме! — закричала она, с удовольствием заметив, как он вздрогнул при напоминании о том, что дом и земля все еще принадлежат ей. — Вместе со своими никчемными друзьями ты можешь играть в свои игры в другом месте. Я прикажу слугам собрать ваши вещи и выбросить их за ворота, Если вы еще хоть раз сунетесь в мой дом, я вызову судью и найму людей, чтобы навсегда отвадить вас от подобных визитов.

— Он — причина этого! — закричал Стейнс, указывая на Дунстана. — Викхам рассказал мне, что он сделал со своей женой. Ты не можешь общаться с преступником, Лейла! Мой дедушка прикажет арестовать его.

— Твоего дедушки здесь нет. Убирайся, а не то пошлю за судьей.

Разъяренный молодой виконт пошел вслед за лордом Джоном и Викхамом.

— Мой турнепс уже посеян, — решительно заявил Дунстан, пока молодые господа искали своих лошадей. — Я не могу уехать.

Лейла ударила кулаком по мощной руке, которая все еще поддерживала ее.

— Вы должны волноваться о своей голове, а не о турнепсе. Его дедушка — граф, который может повлиять на судью, всего лишь написав ему письмо.

Она могла спасти его турнепс. Но леди не была чудотворцем. Спасти себя он должен сам.

Запах ярости Дунстана был свежий, бодрящий и намного сильнее, чем горечь Викхама или жестокость лорда Джона. Лейла знала, что, работая вместе, они могли решить создавшуюся проблему, хотя также понимала, что общение с Дунстаном Ивесом может оказаться опасным для ее сердца и души.

Но оценив его самоотверженный поступок, когда никто не пришел ей на помощь, Лейла решила рискнуть.

Дунстан посадил Лейлу на коня перед собой и обнял. У него возникло ощущение, что она нуждается в его сильных руках. Он хотел всегда защищать эту энергичную женщину, защищать ее от несправедливости этого мира.

В то же время он признавал, что хотел утешить и себя.

Не понимая, почему он чувствовал себя вынужденным быть опорой этой женщине, которая обладала гораздо большей властью, чем когда-либо будет обладать он, Дунстан в замешательстве молчал.

В его объятиях женщина казалась такой хрупкой, но ведь она Малколм, напомнил он себе, и совсем не беззащитна. Лейла вызывающе тряхнула головой, как будто была готова сразиться с целой армией. Дунстан полагался на ее здравый смысл, надеясь, что она не затевает какую-нибудь глупость. При мысли о том, что Малколм способна совершить из мести, его бросило в дрожь.

Она не возражала, когда он опустил ее на землю у входа в дом.

— Я должна поговорить с вами сегодня вечером, после того как прогоню этих негодяев, — сказала она ему своим обычным властным тоном, хотя ее слова Дунстан воспринял как полуприказ-полупросьбу.

Он был в замешательстве, потому что для всеобщей пользы ему следовало собрать свои вещи и уехать.

Словно угадав его мысли, Лейла продолжила, прежде чем он успел возразить:

— Я узнала кое-что важное сегодня и буду паинькой, если это необходимо. Я обещаю не манипулировать вами, не соблазнять или что там еще вы ожидаете от меня, но я должна поговорить с вами.

Дунстан не сказал, что сам хотел ее видеть и что боялся скорее себя, чем ее.

Он поговорил с дворецким, который появился за ее спиной и, убедившись, что ее верные слуги позаботятся о ней и исполнят все распоряжения в отношении неугодных ей господ, повернулся к Лейле, которая наблюдала за ним глазами, полными надежды и доверия. Она доверяла этому человеку — человеку, которого презирал весь Лондон. И он не мог разочаровать единственную поверившую в него женщину.

Дунстан стиснул зубы, коротко кивнул и уехал. У него появилось смутное ощущение, что он только что передал свою судьбу неподвластным ему силам.

Дома он пропустил мимо ушей расспросы Гриффита, переоделся в чистую одежду, молча проглотил оставленный Мартой ужин и погрузился в размышления о том, насколько серьезны его проблемы.

Он мог потерять урожай так же легко, как Лейла чуть не потеряла свой.

Он не стал попусту тратить время, подвергая сомнению несправедливость, наделившую этих распущенных юнцов такой властью. Вместо этого он сосредоточил свое внимание на том, как спасти свои экспериментальные растения и укрыться самому, но при этом защитить интересы Лейлы.

Дунстан не сомневался, что способен превратить поместье леди в процветающую, прибыльную ферму, которая будет кормить и одевать всю деревню, да еще и наряжать ее племянника в шелковые платья. Но он был слишком самонадеян, думая, что может не считаться с обществом, и был слишком горд, а гордыня до добра не доводит.

Дунстан не мог игнорировать общество, которое презирал. Оно, в свою очередь, презирало и боялось его. Лейла была частью этого общества. Из-за него они могли бы презирать и ее.

Он попытался подавить в себе нарастающую тревогу и старался рассуждать логически, осмысливая один факт за другим.

О человеке судили по его репутации. Таланта выращивать хороший урожай было недостаточно. Дунстан стойко воспринял этот печальный факт, мысли о котором всегда игнорировал прежде. Он рассчитывал на людей, признающих его талант агронома, но сколько из них сумеют оценить по достоинству его достижения в сельском хозяйстве на фоне этого скандала? В глазах общества он был человеком, который убил свою жену и никем иным.

Будь у него хоть малейшая способность к убийству, он, без сомнения, сделал бы это сегодня, когда жизнь Лейлы оказалась под угрозой. Как бы Дунстан ни старался, он не мог представить себе, что убил Силию, несмотря на ее измену и предательство. Он был овощеводом, а не убийцей. У него даже не было шпаги, не говоря уже о пистолете.