В голосе Тревельяна слышалась мольба. Пенелопа поняла, что это – судьба. Она давно уже махнула на себя рукой, считая, что никогда не выйдет замуж. Но речь сейчас шла не о ней. Речь шла об Августе, их домике и маленькой испуганной девочке. Тревельян не имел права ставить ее перед подобным выбором, но он сделал это.

Остановившись в дверном проеме полутемной комнаты, Грэм наблюдал за сидевшей у огня новобрачной, на лице которой застыло выражение отчаяния. Устав в пути, Пенелопа всю дорогу до Лондона в карете спала, покоясь в его объятиях.

Она была столь трогательна в своей беззащитности, что Грэм впервые за много лет почувствовал себя сильным и мужественным. Он выбрал Пенелопу себе в жены потому, что она прекрасно ладила с детьми и казалась зрелым независимым человеком. Однако Грэм не принял в расчет, что Пенелопа была невинной, неопытной девушкой. Она никогда прежде не покидала отчий дом, и ему не следовало настаивать на том, чтобы они отправлялись в Лондон сразу же после бракосочетания.

Вздохнув, Грэм, опираясь на трость, вошел в спальню.

Уйдя в свои мысли, Пенелопа не слышала, как открылась дверь, и заметила мужа лишь тогда, когда он подошел к ней. Вздрогнув, она быстро встала. Грэм окинул ее внимательным взглядом. На едва прикрытую ночной рубашкой грудь Пенелопы падали волосы. Чувствуя, что ее бесцеремонно рассматривают, Пенелопа смутилась. Она боялась поднять глаза на мужа.

– Было бы хорошо, если бы все женщины в первую брачную ночь выглядели столь же прекрасными, как вы, – промолвил Грэм.

Уловив в его голосе нотки сожаления, Пенелопа удивленно взглянула на мужа. Она заметила, что Тревельян сменил сюртук на темно-зеленый атласный халат, надев его поверх рубашки и брюк. Он так и не снял черную перчатку, которую всегда носил на левой руке.

– Я стараюсь вести себя так, как подобает вашей жене... Хотя мне очень трудно, я не всегда знаю, что от меня требуется, – застенчиво призналась Пенелопа.

Грэм поднял руку, чтобы коснуться блестящих золотистых волос жены, но передумал и указал на кресло:

– Присядьте. Нам следует обсудить несколько вопросов. Правда, они не для девичьих ушей. Но с другой стороны, хотя вы девица и вашей невинности ничто не грозит, вы все же замужем.

Пытаясь скрыть свою нервозность, Пенелопа опустилась в кресло и села, поджав под себя ноги. Она избегала смотреть на мужа, который внушал ей страх. Даже если бы Грэм не был так ужасно искалечен, он все равно пугал бы Пенелопу своим огромным ростом и мощной фигурой. Она не хотела спать в одной постели с таким исполином, и ее приводила в ужас мысль о том, что может последовать за этим разговором.

– Пенелопа, прекратите смотреть на меня так, как будто у меня внезапно выросли рожки и хвост. Я не собираюсь дотрагиваться до вас ни этой ночью, ни впоследствии. Надеюсь, мои слова рассеяли ваши опасения?

Лицо Пенелопы залилось румянцем.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, милорд, – промолвила она смущенно и замолчала, надеясь, что Грэм поможет ей и объяснит все сам. Но он терпеливо ждал, что она скажет дальше, и Пенелопа продолжала: – Мы... мы – муж и жена. Я согласилась вступить с вами в брак и знала, на что иду. Вам не следует... – Она запнулась и замолчала, не в силах закончить фразу.

Грэм налил бокал вина и протянул его Пенелопе:

– Мы действительно муж и жена, и для начала мне хотелось бы, чтобы вы звали меня по имени. Родные зовут меня Греем, и меня это вполне устраивает.

Взяв бокал с вином, Пенелопа заставила себя улыбнуться:

– Я предпочла бы называть вас Грэмом. Это звучит намного лучше. Может быть, у вас есть еще какие-нибудь просьбы или пожелания?

– Неужели мне достался в жены ангел, который готов исполнять все мои прихоти? У меня, конечно, есть несколько пожеланий, но, боюсь, они неосуществимы.

– И все же я готова попытаться исполнить их.

Этот полушутливый разговор немного успокоил Пенелопу, ее волнение улеглось. Она любила и умела вести беседы. Стараясь не смотреть на Грэма, она представляла, что сидит сейчас с гостем за чаем в отчем доме и развлекает его своей незатейливой болтовней.

– В таком случае позволю себе высказать одно пожелание, но только не перебивайте меня, пока я не закончу говорить. А потом произнесите фразу: «Твое желание – закон для меня, Грэм», быстро ложитесь в постель и засыпайте.

Тревельян замолчал. Пенелопа, сдерживая улыбку, ждала, что он скажет дальше.

– Вы могли бы по крайней мере произнести: «Хорошо, Грэм», – заметил он с обидой в голосе. – Ну ладно, не буду слишком придирчивым. Вот что я хотел сказать вам, Пенелопа. Мы с вами в Лондоне. Вы будете вращаться в обществе, которое сильно отличается от той среды, в которой вы жили прежде. Здешние обычаи и нравы могут показаться вам странными, но вы должны свыкнуться с ними. Вы когда-нибудь слышали о фиктивных браках?

Пенелопе расхотелось улыбаться.

– Да, Грэм, – ответила она.

Ее ответ приободрил Тревельяна, и он продолжал:

– Именно такой брак у нас с вами, Пенелопа. Я хотел найти мать для Александры, а вы стремились к тому, чтобы Августа осталась в родном доме. Каждый из нас добился той цели, которую преследовал. Вы молоды и неопытны, и я не собираюсь воспользоваться этим. Я хочу, чтобы вы познакомились с жизнью в Лондоне, чтобы выезжали в свет. И если полюбите кого-нибудь, я не стану препятствовать вашему счастью. Я прошу только об одном – быть хорошей матерью Александре и не вмешиваться в мои дела. Мне кажется, я неплохо знаю вас и поэтому верю, что вы меня не подведете. Вы понимаете, о чем я говорю?

Когда смысл произнесенных Грэмом слов дошел до сознания Пенелопы, ее глаза стали круглыми от удивления. Она хотела задать ему вертевшийся на языке вопрос, но вспомнила, что он просил не перебивать его, и, кивнув, сказала:

– Да, Грэм.

– Спасибо, дорогая, – прошептал виконт и удалился в свою комнату.

Закрыв за собой дверь, Тревельян прислонился к косяку и на мгновение закрыл глаза, чувствуя страшную усталость. Его лицо было мертвенно бледным. Опершись на трость, он с трудом сделал несколько шагов и позвонил в колокольчик, вызывая камердинера. Не дожидаясь его прихода, Тревельян стянул с руки перчатку и взялся за ручку огромного гардероба, стоявшего у окна. Оттуда тянуло холодом, как из подземелья. Оставив трость у стены, виконт открыл дверцу и вошел внутрь.

Появившийся вскоре слуга ничуть не удивился, обнаружив, что комната пуста. Закрыв гардероб, он запер дверь изнутри, сел на диван и стал ждать. От выпитого ли вина или сильной усталости, но этой ночью Пенелопа спала очень крепко и проснулась оттого, что почувствовала на себе чей-то взгляд. Она замерла, боясь открыть глаза. Кажется, Пенелопа лежала одна в большой супружеской постели, и это немного успокоило ее. В конце концов она решила открыть глаза.

Комната была залита солнечным светом. Пенелопу поразила роскошь обстановки ее нового дома. Она лежала на мягкой перине под голубым атласным балдахином. Занавеска из прозрачного тончайшего шелка отделяла огромную кровать от основной части комнаты. Сквозь нее Пенелопа видела высокие окна и диванчики с подушками, стоявшие в простенках.

Пенелопа выглянула, отодвинув занавеску, и тут же увидела сидевшую в углу в обитом золотисто-синей парчой кресле маленькую кареглазую девочку лет пяти-шести. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

Пенелопу поразило не по годам серьезное выражение глаз ребенка. Александра казалась старше своих лет. Ее бледное овальное личико с заостренным подбородком обрамляли черные пышные волосы. Тонкие губы и линия скул придавали ей сходство с отцом. Возможно, дочь Тревельяна действительно была тихим впечатлительным ребенком, , но за ее внешней хрупкостью Пенелопа ощущала волевой упрямый характер, унаследованный девочкой от виконта.

Девочка заговорила первой.

– Ты моя новая мама? – спросила она.