– Да вы на себя посмотрите. – Я совсем обнаглела. Взяла её за руку и подвела к зеркалу. И пускай оно в щербинах и не совсем чистое, но видать же. – Какая вы красивая.

– Седина. – Вероника Павловна сейчас заплачет.

– Ерунда. Во-первых, можно покрасить. А во-вторых, седина Вам к лицу. Вы же женщина с положением.

Сделаем небольшое отступление. События, которые описывает Ирина, происходят весной шестьдесят третьего года. Девочке шестнадцать лет. Разговор происходил в не подходящем для такого месте – школьной уборной. Но, обратите внимание, сколько у этой девочки хитрости и такта. Пройдет много лет, и эти качества помогут ей. Повременим.

– Думаешь, краситься не надо?

– Определенно, нет. Сходите в парикмахерскую и сделайте модную прическу. «Бабетта» называется. Все мужчины Мариуполя Ваши.

Расстались мы с завучем хорошо. Я поглядела вслед женщине, которую муж бросил ради молодой и красивой. Неужели вы поверили мне, когда я говорила, что Вероника Павловна красива? Её сами учителя прозвали Папой Карлой. У неё нос длиннющий и глазки еле видны. Сбежишь от такой куда глаза глядят. А мы её прозвали Салтычихой. Она, конечно, не обливала нас кипятком и не морила голодом, но, как и та помещица, издевалась над нами, бедняжками. Курить запрещала, а если застукает, так пощады не жди.

Ещё раз глянула в зеркало – вполне приличная картина – и пошла. Кабинет истории на третьем этаже. Можно пойти по парадной лестнице, а можно и по черной. Время у меня есть, и там я смогу покурить. Завучиха же ушла.

– От тебя пахнет табаком. – Это были первые слова Валентина после долгого поцелуя.

– Ты тоже куришь. – Любовь любовью, а в мою личную жизнь не лезь. Я такая.

Вообще, тут, в кабинете, в окружении карт и стеллажей с книгами, я не могла почувствовать себя свободной. Тут я школьница. Другое дело – на берегу моря. Наверное, Валентин почувствовал моё настроение и сказал: «Пойди во двор и подожди меня. Я скоро выйду, и пойдем куда-нибудь».

Он что, не слышит, какой ветер на дворе? Куда идти-то? Сейчас упрятаться куда-нибудь, где тепло. Ещё лучше нырнуть в постель под одеяло. Но что поделать? Любовь зла. Я не в том смысле, что грек козёл.

Во внутреннем дворе нашей школы есть одно укромное местечко. За складом. Там пацаны соорудили скамейку. Это у них место для курения. Там я и обосновалась. Громко сказано. Просто вытерла лавку и уселась лицом к черному выходу. Сижу, гляжу. Грек все не идет. Пошел он куда подальше со своими нравоучениями. Закурила. Тут и он вышел. Меня не видит, я за деревом. Крутит головой, и я вижу: он ругается.

Свистнула. Я у мальчишек научилась.

– Не свисти, денег не будет.

– Это верно только для дома, если дома свистишь. А на улице примета не действует, – у меня опять хорошее настроение.

Повел Валентин свою девушку за склад. Там в заборе мальчишки проделали лаз. Через него они сваливали с уроков. На главном входе можно нарваться на кого-нибудь из учителей или на нашего сторожа.

Пролезли в таком порядке – сначала грек пропустил меня, а уж потом сам вылез. Тут и сказанул такое, от чего у меня щеки покраснели.

– Попа у тебя красивая. Настоящий женский зад. Возбуждает.

Я и сама знаю, что у меня задница развита не по годам, но чтобы мужчина мне сказал об этом – это первый раз. Назвался груздем, полезай в кузов. Какой такой гриб груздь, я не знаю. Так папа говорит.

– Ты что удумал?

– Я думаю о тебе. – Мы идем по переулку Работников связи. До сих пор не понимаю, какое отношение имеют работники связи к этому глухому переулку. – Думаешь, я не замечал, как ты буквально преследуешь меня? Ты уже не ребёнок, понимать должна, что это значит.

Ветер дунул так сильно, что сверху посыпалось что-то. Я в испуге прижалась к Валентину.

– Мы пришли. Тут я живу. – А ветер все дул.

Это была моя первая встреча на ветру. В Валентиновой комнате не было кровати, и девственности я лишилась на низкой тахте, накрытой клетчатым красно-черным пледом. Так что пятнышко моей крови было почти незаметно.

– Теперь я забеременею? – шепчу я и глотаю слезы.

– Не бойся, – отвечает мой первый мужчина и пьет вино. – Я не мальчик, и в тебя ничего не попало. – Чего не попало, я не понимала тогда. Молчу и плачу.

– Дай и мне выпить.

– Придешь домой пьяная и заплаканная. Что родителям скажешь?

– Скажу, что меня учитель истории изнасиловал. Опоил и изнасиловал. – Утром я была без ума от грека, а сейчас люто ненавижу его.

– Если женщина не хочет, никто не сможет взять её. Если только не оглушить. Позора на всю школу желаешь? Мне-то что. Я и так собрался увольняться. Еду в Москву. Там у меня сестра замужем за полковником. Обещала помочь с работой и пропиской.

Тут меня такая злоба охватила, что я была готова разбить о его курчавую голову бутылку. Сдержалась.

– Езжай. Я-то думала, ты настоящий мужик. А ты хиляк. Целку сломать сразу не мог.

– Уходи прочь! – Задело.

– Учтите, товарищ учитель, если Вы хоть словом обмолвитесь о том, что тут было, – я махнула рукой в сторону тахты, – я и в Москве Вас достану. Напишу прямо в партийный комитет. Самый главный.

– Постой, – трусоват был бедный Валя, – я ничего не скажу. Так и не было ничего. Так ведь? – Какая мерзкая у него улыбка.

Вышла в переулок Работников связи, и ветер ударил в мое разгоряченное лицо. Остудил жар. Испарилась любовь. Так закончилась моя первая встреча на ветру.

Такие слова пришли мне в голову по дороге домой. Папа с мамой даже не повернули головы, буркнули «Привет» и продолжали смотреть телевизор. Я же заперлась в ванной. Почти час я отмокала в теплой воде и все смотрела на свое тело. Оно стало чужим.

Так закончилась моя первая встреча с мужчиной. Первая встреча на ветру.

Из общежития меня поперли, а куда деваться – не знаю. Город стал для меня чужим. Но и уехать не могу. Гордость не позволяет. Белые ночи отходили, и в город пришли сумерки. Казалось, нет ни ночи, ни утра, ни дня. Все едино. Одну ночь я провела в зале ожидания Московского вокзала. Милиционер турнул оттуда. На другую меня приютила женщина-проводник. Сжалилась.

– Тебе, девушка, одна дорога, – сказала она рано утром, перед тем как уйти и спровадить меня, – в дворники идти. Можно бы и в строители, но больно ты изящна для работы на стройке.

Я к тому времени похудела. Задницу не срежешь, но с моей талией она выглядит очень симпатично.

– Дам тебе в долг тридцать рублей. – Тетя Нина – женщина добрая. – Это почти половина моей зарплаты. Отдашь, когда заработаешь.

Из дома мы вышли вместе.

– Мне направо. – Проводница одета в форму, я с чемоданом и в легком платьице, а вдоль улицы, как в трубе, дует ветер. – Дойдешь по Гончарной до площади Восстания, а там по Невскому. Спросишь, где находится стройтрест номер двадцать. Там спросишь Чурикова Ивана Петровича, это брат мой. Вот тебе записка. – И, уже уходя: – Чемодан сдай в камеру хранения. Долг вернешь.

– Вы же сказали, что для стройки слишком… – Не поворачивался язык назвать себя изящной, я подобрала другое определение: – Худа.