— Что ж, никто больше не побеспокоит тебя. Посиди здесь и отдохни. — и любезный судья оставил меня наедине с миссис Стэнард.

Почти сразу же вошел офицер с репортером. Я боялась, что во мне узнают журналистку, так что отвернулась и сказала:

— Не хочу видеть репортеров; я не буду говорить. Судья сказал, что меня нельзя беспокоить.

— Что ж, в этом нет ничего безумного, — заметил тот, кто привел репортера, и они ушли. Но мне все еще было страшно. Не зашла ли я слишком далеко в стремлении избегать журналистов, не заметили ли они мою разумность? Если я чем-то произвела впечатление здоровой, мне нужно немедленно исправить это, так что я вскочила и стала метаться туда-сюда по комнате, пока миссис Стэнард в испуге цеплялась за мою руку.

— Не хочу оставаться здесь. Хочу мои чемоданы! Зачем так много людей меня дергает? — и я не замолкала, пока не вошел врач скорой помощи в сопровождении судьи.

— Это бедная девушка, которую заставили принять какое-то вещество, — объяснил судья. — Она очень похожа на мою сестру, и это очевидно, что она добропорядочная девушка. Я беспокоюсь за нее и хочу помочь ей так, как если бы она была моей родственницей. Будьте добры к ней, — сказал он врачу скорой помощи. Затем он повернулся к миссис Стэнард и спросил ее, не могла бы она продержать меня в ее доме еще несколько дней, пока случившееся со мной не прояснится. К счастью, она ответила, что это исключено, так как все женщины, живущие в доме, боятся меня и съедут, если я останусь там. Меня пугало то, что она могла бы разрешить мне остаться ради платы, так что я сказала что-то про плохую еду и заявила, что не желаю возвращаться во временный дом. Потом начался осмотр; доктор выглядел очень неглупым, и я не слишком надеялась обмануть его, но решила придерживаться образа.

— Высуньте язык, — велел он быстро.

Я мысленно хихикнула.

— Высуньте язык, когда я говорю, — повторил он.

— Не хочу, — ответила я вполне искренне.

— Но вам придется. Вы больны, а я доктор.

— Я не больна и никогда не была. Я только хочу найти чемоданы.

Но в итоге я все же высунула язык, и он пристально оглядел его. Затем он проверил мой пульс и послушал сердцебиение. Я понятия не имела, как должно биться сердце сумасшедшего, так что я просто задержала дыхание, пока он слушал, и после мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы восстановить его. Затем он проверил, как мои зрачки реагируют на свет. Держа свою руку на расстоянии половины дюйма от моего лица, он велел мне смотреть на нее и, резко дергая ей, следил за моими глазами. Я задумалась, каким должен быть взгляд безумной, и не нашла ничего лучше, чем просто уставиться перед собой, что я и сделала. Я сосредоточила взгляд на его руке, не мигая, и, когда он убрал ладонь, я продолжала прилагать все усилия, чтобы не мигнуть ни разу.

— Какие вещества вы принимали? — спросил он меня затем.

— Вещества! — повторила я удивленно. — Что еще за вещества?

— Ее зрачки были расширены с тех пор, как она появилась в моем доме. И они не менялись ни на секунду, — объяснила миссис Стэнард. Я мысленно спросила, откуда она могла узнать, менялись они или нет, но промолчала.

— Я думаю, она принимала белладонну, — сказал доктор, и впервые в жизни я порадовалась тому, что немного близорука, чем и объяснялись мои расширенные зрачки. Я посчитала, что могу быть честной в тех случаях, когда это не вредит моей задаче, так что я сказала ему, что я близорука, ничем не болею и никогда не болела, и никто не имеет права задерживать меня, потому что мне нужно найти чемоданы. Я заявила, что хочу уйти домой. Он долго записывал что-то в удлиненную тонкую книгу, а потом сказал мне, что отведет меня домой. Судья велел ему хорошо обращаться со мной и проследить, чтобы все в госпитале были со мной вежливы, и сделать для меня все, что возможно. Если бы среди нас было больше таких людей, как судья Даффи, жизнь несчастных душевнобольных не была бы сплошной тьмой.

Теперь у меня уже было больше веры в свои способности, так как судья, доктор и толпа людей признали, что я безумна, и я с готовностью надела накидку, когда мне сказали, что меня повезут в карете и потом отправят домой.

— Я с радостью поеду с вами, — сказала я честно.

Я действительно была очень обрадована. Еще раз я прошла через зал суда, сопровождаемая полицейским Бокертом. Я была горда собой, когда вышла через боковую дверь на дорогу, возле которой ждала карета скорой помощи.

Возле закрытых и запертых на засов ворот располагалось маленькое помещение, в котором находилось несколько мужчин и лежали толстые книги. Мы все вошли туда, и, когда мне начали задавать вопросы, доктор вмешался и сказал, что уже сделал записи, а спрашивать меня бесполезно, так как я не в состоянии отвечать. Я испытала серьезное облегчение, так как нервы мои уже были весьма напряжены. Грубого вида мужчина хотел затащить меня в карету, но я отказалась от его помощи столь решительно, что доктор и полицейский велели ему отойти и сами оказали мне поддержку. Разумеется, я согласилась сесть в карету скорой помощи не сразу. Я заметила, что никогда прежде не видела подобных экипажей и что я не хочу ехать в нем, но через некоторое время позволила им уговорить меня, потому что именно это мне и было нужно.

Это была незабываемая поездка. Я расположилась на сидении, покрытом желтым одеялом, а доктор сел возле двери. Большие ворота были открыты, и когда карета тронулась, собравшаяся толпа зевак качнулась назад, чтобы уйти с ее пути. Как упорно пытались они взглянуть хотя бы раз на подозреваемую в сумасшествии особу! Доктор заметил, что мне не нравилось то, как на меня глазеют, и задернул занавеску, прежде осведомившись, желаю ли я этого. Это, впрочем, не остановило людей. Дети бежали за нами, выкрикивая разные типично уличные слова и пытаясь заглянуть под занавеску. Это было интересное путешествие, но довольно непростое. Я держалась за все в карете, за что можно было, а кучер торопился так, словно за нами кто-то гнался.

Наконец мы достигли госпиталя Бельвю, третьей остановки на моем пути на остров. Мои усилия увенчались успехом во временном доме и в полицейском участке, так что теперь я была уверена, что сумею не оплошать. Карета скорой помощи резко остановилась, и доктор соскочил на землю.

— Скольких вы привезли? — услышала я чей-то вопрос.

— Всего одну, для помещения в палату, — был ответ.

Неприветливо выглядящий мужчина подступил в карете и, схватив меня за руку, попытался вытащить меня, как будто я была сильна, как слон, и могла воспротивиться. Доктор, увидев отвращение на моем лице, приказал ему оставить меня в покое и сказал, что сам будет сопровождать меня. Он осторожно помог мне спуститься, и я прошла мимо любопытной толпы, собравшейся поглазеть на новую пациентку, с достоинством королевы. Вместе с доктором я вошла в маленькое темное помещение, где было несколько мужчин. Один из них, сидящий за столом, открыл книгу и начал задавать мне все те вопросы, которые мне уже задавали много раз прежде.

Я отказалась отвечать, и доктор сказал ему, что нет необходимости беспокоить меня, поскольку он уже сделал все записи, а я слишком выжила из ума, чтобы рассказать что-нибудь осознанно. Я порадовалась тому, что все было так просто, но, даже сохраняя бесстрашие, не могла не чувствовать слабость от голода. Затем меня приказали отвести в палату для душевнобольных, и широкоплечий мужчина подошел ко мне и схватил меня за руку так грубо, что я вздрогнула от боли. Это рассердило меня, и на миг я забыла о своей роли, повернулась к нему и воскликнула:

— Как вы смеете меня трогать? — он чуть ослабил хватку, и я стряхнула его руку с большей силой, чем сама от себя ожидала. — Я не пойду ни с кем, кроме вот этого человека. — я указала на врача скорой помощи. — Судья сказал, что он должен заботиться обо мне, и я никуда не пойду без него.