Тигров регулярно обеспечивал меня сложными заданиями и тренировками, требуя от меня полной отдачи и при этом с интересом наблюдая за моим прогрессом. Я же старалась изо всех сил удивить и поразить его своими успехами, и у меня это получалось. Будь то тренировки психологические, технические или физические – мне удавалось практически всё, и я была на седьмом небе от счастья, когда Тигров хвалил меня. Особенно он отмечал мои способности в маскировке и перевоплощении в новые образы, требующие от меня актёрского мастерства, смекалки и богатого воображения. Для меня эти занятия, пожалуй, были самыми интересными. Я чувствовала себя ведущей актрисой театра, играющей свой спектакль для единственного зрителя – Тигрова.

Одной из тренировок было преследование цели – любого выбранного Тигровым прохожего на улице. Моя задача состояла в том, чтобы сначала просто наблюдать за этим человеком, оставаясь незамеченной, а затем войти с ним в контакт, причем несколько раз в течение короткого периода времени, каждый раз возникая перед ним в новом неузнаваемом образе. Для воплощения в каждый образ я меняла походку, манеру поведения и разговора, акцент и, пользуясь вещами и предметами, находившимися при мне, корректировала макияж, причёску и одежду. Тигров ходил за мной тенью по улицам, наблюдая и оценивая меня в деле, в то время как я, стимулируемая адреналином, демонстрировала ему своё мастерство. И всё же я отдавала должное тому факту, что именно благодаря терпению Тигрова, его высокому профессионализму и дару учителя я и смогла стать высококлассным агентом.

За днями шли месяцы, за ними годы, наши отношения со временем стали довольно близкими, но при этом Тигров всегда держал определённую дистанцию и не давал мне забывать о субординации. Он всегда оставался моим боссом и наставником, и моё уважение и доверие к нему было важнее прочих чувств, которые я к нему питала. А через пять лет Тигров решил отправить меня работать в Англию. Это был конец 90-х, и Тигров, предвидя, что многие богатые русские будут постепенно оседать в Лондоне, пришёл к решению, что наибольшую пользу я смогу принести, работая именно там. Он рассчитал, что это было самое удачное время для моего внедрения в высшее английское общество, чтобы заодно приглядывать и за некоторыми русскими в Лондоне. Моими объектами должны были стать и члены английского парламента, и известные европейские финансисты и бизнесмены, и русские олигархи, и многие другие полезные моей организации люди, работу с которыми могли доверить только высококлассному спецагенту.

Я никогда не забуду мой последний день накануне отъезда в Англию. Меня одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, мне не терпелось начать новую жизнь, полную событий и приключений в Лондоне, а с другой – мой отъезд означал разлуку с родными и любимыми. В тот день я явилась на нашу тренировочную базу, чтобы забрать паспорт с визой и другие документы, а главное – попрощаться с Тигровым. Он заранее поставил меня в известность о том, что наши встречи с этого момента будут довольно редкими, но тогда это ещё никак не укладывалось в моей голове. Я настолько привязалась к Тигрову, что уже плохо представляла себя без него, и всё же я шла на нашу последнюю встречу с позитивным настроем и в хорошем расположении духа.

Всё изменилось в ту же секунду, когда Тигров открыл мне дверь. Увидев его родное лицо, на котором я знала каждую морщинку, меня словно стукнуло обухом по голове, и мои глаза вмиг наполнились слезами. Тем не менее мне как-то удалось удержать над собой контроль, а Тигров и виду не подал, что заметил мое расстройство. Он с деловым видом прошёлся со мной по деталям плана действий, дал ещё кучу инструкций и, вручив мне все мои документы, сказал своим спокойным бархатистым голосом: «Ну что малыш, будем прощаться?» Вот тут, глядя ему в глаза, я наконец поняла, что дело вовсе не в Роберте Редфорде, дело было в Тигрове, в моём Тигрове. И вообще, при чём тут какой-то голливудский актёр?

Моё сердце заныло от отчаяния, мне хотелось всё бросить и никуда не уезжать, только чтобы не потерять его. Неожиданно для меня самой и совершенно непреднамеренно я вдруг прильнула к нему так близко, что почувствовала тепло его кожи. Не соображая, что делаю, я прижалась своими губами к его губам и нежно поцеловала его. Но Тигров не ответил на мой поцелуй. Крепко обняв меня, он прошептал: «Всё будет хорошо, малыш, всё будет хорошо». А уже через несколько секунд, прижав папку с документами к груди, я пулей выскочила на улицу. Держать себя в руках я была больше не в состоянии, слёзы хлынули из глаз, и я горько зарыдала.

Прошло много лет, я по-прежнему продолжала жить и работать в Лондоне, а Тигров и я были теперь слаженной командой, товарищами и даже больше. Моя давняя подростковая влюблённость в Тигрова переросла в некое чувство, которое можно было бы описать как что-то очень близкое к любви, что бывает между мужем и женой, прожившими вместе много лет. Это было не всепоглощающее чувство, не сумасшедшее и не болезненное; это было спокойное уравновешенное ощущение, заполняющее меня теплом, привязанностью и внутренней радостью. И хотя мы никогда не говорили об этом, я точно знала, что Тигров тоже испытывает ко мне нечто подобное. Но чем больше проходило времени, тем чётче и яснее я осознавала, что все эти годы я просто-напросто пыталась подавить в себе сильное чувство любви к Тигрову, которое давно рвалось наружу. Умом я понимала, что в какой-то момент я должна буду объясниться с ним, хотя бы для того, чтобы расставить все точки над i. Я не знала, как именно это могло отразиться на наших отношениях, но была уверена, что мне стало бы от этого легче.

Прошло ещё почти полчаса, и наконец я увидела мою посыльную; она зашла в кафе и направилась прямиком в сторону женского туалета, у дверей которого она незаметно засунула за радиатор предназначенный для меня пакет. Я подождала ещё минут десять, неторопливо попивая кофе и незаметно наблюдая за территорией вокруг кафе. Когда я наконец убедилась, что не вижу ничего подозрительного, я спокойно подошла к радиатору, вытащила оставленный для меня пакет, после чего покинула помещение через заднюю дверь. А уже через десять минут я была дома.

Открыв дверь, я прошла прямиком в кабинет, села за стол, с трудом сдерживая нетерпение, надела перчатки из латекса и только после этого аккуратно вскрыла пакет. Я не могла поверить своим глазам. В моих руках находилась чёрная кожаная книжка с теснённой золотом надписью имени её владельца, самого Абрама Галинского! Я раскрыла книжку и принялась рассматривать её внимательно; несомненно, это был подлинник. Наверняка только специальная экспертиза могла бы подтвердить это с достоверностью, однако у меня не было никакого сомнения, что книжка содержала рукописный текст, записанный именно Абрамом Галинским, – его секретный дневник, ключ к его тайнам. Я была по-настоящему заинтригована; в этот момент больше всего на свете мне хотелось прочитать этот дневник. Взглянув на часы, я поняла, что на это у меня не так уж много времени.

…1989 должен быть последним годом в моей жизни, не воздавшим мне за все мои заслуги. План на 1990: Продолжить начинания с приватизацией. Начинать продвигать идею об изменении законодательства о приватизации, а затем и систему приватизации ваучеров, что может занять ещё несколько лет. Реальные деньги именно там! Завязать Г и П, пусть работают. Пожертвовать ими в случае необходимости. Раскопать любой компромат на обоих. Если его будет недостаточно – состряпать. На данный момент держаться в стороне, как бы трудно это ни было. Моё время ещё не пришло. Терпение! Терпение! Терпение!..

Все хорошо знали, что Галинский был дотошным плановиком, стратегом и мастером манипуляций, а также жёстким человеком. Поэтому первая запись в его дневнике заставила меня улыбнуться. Она прекрасно демонстрировала, что Галинский определённо имел большое эго и свято верил в свое высокое предназначение. Молва слыла, что в течение своей многолетней карьеры и политического роста Галинский с помощью шантажа, взяточничества и даже более крайних мер избавлялся от недругов, часть которых были его сподвижниками. Меня интересовало, кому принадлежали инициалы Г и П, и я надеялась, что получу ответ на этот вопрос в секретном дневнике. Следующие записи за 1990 год меня не особенно заинтриговали, кроме нескольких.