Она долго не ложилась, стояла, нюхала. Нового хозяина, одеяла, свой угол. Потом принялась утаптывать одеяла, как её предки пару тысячелетий тому назад вытаптывали траву, перед тем как устроиться на ночлег.

Она топталась, а он думал о том, почему собака безропотно покинула свой дом с человеком, которого увидела впервые. Ведь доги – однолюбы и хозяев не меняют. Да, они могут согласиться жить у кого-то, принимать от него пищу, охранять его дом и имущество, но признать хозяином?.. Разве что девочки, и то не старше трёх лет, а ей было против этого вдвое. Как так получилось, что, увидев её впервые, увёл от хозяев. Суждено, значит…

Уже сдружившись, сросшись, постигнув её нрав, часто беседуя с ней и порой даже понимая её, Александр так и не смог проникнуть за завесу тайны их первой встречи.

Барбара была своенравной собакой, смелой, преданной, храброй и, когда дело шло на принцип, весьма неуступчивой. Никто и никогда, как не ухищряйся, какие угощения не предлагай, не мог отлучить, да что отлучить, даже на десять метров увести её от Александра. А тут взять и увезти шестилетнюю собаку от хозяина. Из дому. Силой, хитростью или уловками этого не сделать. Она бы не позволила и всё разгадала. Оставалось одно: собака сама так решила, собака всё поняла из длинных и мучительных разговоров о её дальнейшей судьбе, собака так перестрадала, что когда судьба приняла обличье Александра, для неё не оставалось иного выбора. Так было предначертано, и так произошло.

Барбара вроде ничего особенного не сделала, разве что изменила окружающий мир. У неё был ровный сильный характер и неиссякаемое достоинство. Да, учуяв запах колбаски, она могла навострить уши и вся подобраться, но угодничать – ни-ни. Сидеть, не сваливаясь на бок, вытянувшись в струнку лежать, положив, как балерина, одну лапу на другую, стоять, слегка отставив в сторону правую заднюю лапу, смотреть в глаза не мигая, и вежливо разговаривать (не подумайте, что собаки этого не умеют) она умела, только источая достоинство.

Ну что ещё скажешь о собаке, которая от первого и до последнего дня своей жизни ни разу не позволила себе разбудить хозяина. Ни по какому поводу. А он, себялюбец, с великим трудом просыпался после девяти. Она героически терпела те лишние три часа, которые любой другой собаке выдерживать не по силам, и когда, наконец, наступал миг великого освобождения, она галопом неслась по лестнице.

Попробуйте представить себя, любезный читатель, в крайней нужде топчущимся у туалета три часа лишь по той причине, что скрип двери может разбудить любимого вами человека. Да никогда вы этого не сможете! Породы не хватит.

Понимая, что его сибаритская сонливость приносит собаке мучения, Александр выставлял будильник на ненавистные восемь утра и, в конце концов, сумел приспособиться к ранним прогулкам. С одной стороны, столь варварская ломка многолетней привычки вызывала сопротивление организма, но с другой, как ни крути, а лишние тридцать минут бодрствующего состояния каждый день – это плюс семь с половиной дней замечательной жизни в год. Мы и так отдаём Морфею непомерно много – целую треть жизни.

В то первое утро всё было внове – и для него, и для собаки, и для зверья, ранее считавшего эту территории своей. Пришлось им помечать границы своих владений по-новому.

Делали они это безропотно, уступая силе пришельца без борьбы. Как киевляне конецким.

Оставлять собаку в первый день дома одну Александр не решился и повёз её с собой на работу. Собственно, работы в координатах изнурительного ига дисциплины у него не было, а было рабочее место в редакции популярной газеты. Появлялся когда хотел, и уходил когда пожелает. Всё-таки удостоверение, телефон, структура. Да и люди успокаивались, когда воспринимали его частью чего-то им знакомого и понятного. За эту «крышу» он расплачивался сочинением колонок с анализом городских сплетен, выходившим по средам и субботам. Шеф кряхтел, ворчал, крутил носом, но был вынужден принять его условия, поскольку именно в эти дни читатель жадно раскупал выпуски газеты.

Редакция располагалась на оживлённой подольской улице, и с парковкой тут всегда возникали сложности. Открыв заднюю дверцу старенькой «Волги», он надел на собаку строгий ошейник, пристегнул его карабином к поводку, сплетённому косичкой из толстой сыромятной кожи, и лишь затем пригласил её выйти. Она грациозно выпрыгнула на тротуар. Прохожие подняли головы, кто-то сделал шаг назад, кто-то притормозил. Зрелище, действительно, впечатляло: громадный чёрный пёс без намордника смотрит на тебя подозрительным взглядом.

По реакции окружения Александр отметил изменения в своём статусе: отныне он был не просто компонентом толпы – он был человеком с большой, красивой и грозной собакой.

Навстречу двигалось двое чёрных парней. Барбара с рычанием рванулась к ним, и Александру потребовалось серьёзное усилие, чтобы удержать собаку. Кто знает, не впейся ошейник своими острыми шипами в горло пса, чем бы всё это закончилось? Чернокожие ребята влипли в стену, их лица заметно побелели. Александр принёс свои извинения, но негры их уже не слышали – они улепётывали от собаки-расиста.

Со временем Александр утвердился во мнении, что в его собаке среди множества унаследованных и приобретённых навыков живёт инстинкт полицейского. По её разумению, всё вокруг должно было пребывать в определённом порядке: детям полагалось ходить по земле, а не лазить по деревьям и горкам и уж тем более, не прыгать в канавы; людям – ходить, а не бегать и, конечно же, пить воду, а не водку; ну а наркоманам вообще не следовало появляться на улице.

Обо всём этом он узнал со временем, а пока, поднимаясь по широкой лестнице, примечал, как его коллеги прижимались к стенам, ускоряли шаг и захлопывали двери, другие же, напротив, их приоткрывали, но не спешили выходить в коридор. Почему-то женщины боялись меньше мужчин и, не скрывая своего восхищения красотой собаки, норовили её погладить.

Александр зашёл в свой кабинет, который делил с двумя коллегами. Барбара познакомилась с ними, обнюхала углы и закоулки и с большими трудами забилась под стол, едва не перевернув его, в виду недостатка пространства, долго там устраивалась и, наконец, с ворчанием умостилась, навалившись хозяину на ноги. Но стоило отвориться двери, как она чёрной молнией вылетела из своего укрытия. Сунувшийся было в кабинет Анатолий, будучи от природы человеком грузным и посему медлительным, против всех ожиданий молниеносно выскочил в коридор, захлопнув двери с невероятной скоростью. Всё случилось столь быстро, что никто не успел толком зафиксировать в памяти, что же произошло на самом деле.

Немного погодя, восстанавливая ход событий и сравнивая реакцию человека и собаки, кто-то утверждал, что Барбара, как разъярённый конь, встала на дыбы; кто-то настаивал на том, что она цапнула медную ручку; кто-то подметил, что от прыжка собаки дверные засовы заскрипели, а сами двери затрещали, но все сошлись на том, что догиня взяла кабинет под охрану, и что отныне на его дверях не стоит вешать табличку «Без стука не входить!», а на столах можно спокойно оставлять пачки денег. Общее мнение было таково: Барбара ничем не уступит собаке Баскервилей, и посему с такой собакой можно заходить в два часа ночи в любую подольскую подворотню.

Знаток киевской старины Анатолий никак не мог прийти в себя даже с помощью корвалола и требовал от Александра компенсации в виде дагестанского коньяка.

Александр поглаживал собаку и думал: с тех пор как они познакомились, не минуло и суток, а она уже взяла под защиту и его самого и его имущество. В чём причина её рвения? Что сработало? Развитый за тысячелетнюю историю существования этой породы инстинкт охранника или стремление показать новому хозяину свои достоинства? Что же ты, собака, делаешь? Зарабатываешь косточку или боишься, чтобы тебя не бросили?