- А с семьёй-то как?

- Как с семьёй?.. Письмо, вот, получил, - в кои-то веки она ответила – разрешает повидаться с дочкой. Я её больше года уже не видел.

- Что ж она не разрешала-то?

- Боится, что я дочку увезу, есть у неё кто-то.

- Откуда ты знаешь?

- Прошлым летом приехал я домой, хотел упросить дочку со мной на юг отпустить. В дверь позвонил – никто не отвечает. Позвонил ещё – ничего. Постоял… Тихо… Думал прийти позднее, верно, дома никого нет, вдруг слышу шёпот за дверью: «Хасанов приехал». Потом три дня в гостинице пил. Деньги, правда, передал жене через соседку, она же и сказала, что дочка отдыхает где-то в лагере. Сейчас, вот, - письмо, что странно. Второе за три года.

- Так, может, всё образуется?

- Я даже надеяться боюсь. Но ты, Николаевич, имей в виду, что мне надо в отпуск.

- Хорошо. Однако придётся подождать недельку, пока работа не пойдёт стабильно. Напиши заявление, я отнесу на подпись, и не напрягай отношения с Егором.

- Да уж, ладно.

Он написал заявление, на другой день Владимир отнёс его на подпись к главному инженеру. Прочитав заявление, тот поднял на него глаза:

- С кем мы работать будем? Все хотят в отпуск летом, а серьёзная работа только

начинается.

- Петрович, ему нельзя отказывать. Есть надежда, что они с женой помирятся.

- А где ты машиниста найдёшь вместо него? У меня лишних нет. На неделе выходит один, но желающих в отпуск много.

- Передвинь кого-нибудь, как- нибудь…

- В рифму сказать?

- Можно не полностью отпуска давать, пока такой напряг.

- Точно!.. Как я забыл? – насмешливо отвечал он. – Значит так: на месяц я ему подпишу, - он подписал заявление, передал Владимиру. – Отдай в бухгалтерию. Предупреди Фанура, чтоб не задерживался.

Владимир направился было к выходу, но Петрович, словно спохватившись, торопливо остановил его:

- Подожди! Дверь закрой, подойди сюда.

Владимир удивлённо поглядел на него и вернулся к столу, где сидел главный инженер. Тот сказал тихо:

- Что у тебя за дела с медичкой?

- Тебе-то зачем, Петрович?

- Значит, есть – зачем. Что ты собираешься делать?

- Я и сам не знаю, - обречённо отвечал прораб.

Петрович покачал головой, сказал:

- Смотри, как бы беды не было.

Федя заранее купил билет на самолёт, уже собрал чемодан, но однажды, когда бригада вернулась с работы, в прорабскую, куда зашёл Владимир, заглянул Митька, шустрый и пронырливый мальчишка, сын одного из рабочих колонны.

- Дядя Володя, там дядю Федю бьют! – выпалил он.

- Как бьют? Кто?

- Какие-то дяди! Туда Чесноков побежал.

- Где? – выскочил Владимир наружу.

- Там, за складом.

Владимир бросился в сторону склада и, завернув за угол, увидел Федю, отбивающегося

от двух мужиков, одним из которых был Панявин Егор, а перед Чесноковым размахивал ножом ещё один незнакомый Владимиру человек. Владислав был ранен и прижимал левую руку к туловищу. Оттеснив Чеснокова и перехватив руку с ножом, Владимир кинул противника на спину, скомандовал: «Лежать!» - и оглянулся на Федю, но тот уже повалил одного из нападавших на землю, тогда как Панявин убегал за угол склада.

Зажимая левую руку, кровоточащую выше локтя, Владислав одной ногой наступил на руку обидчика, а каблуком сапога другой ударил сверху по её ладони. Тот взвыл от боли.

- Теперь у тебя пропадёт охота хвататься за нож! – сказал он со злостью.

- Давай быстро в медпункт и скажи кому-нибудь, чтоб вызвали милицию.

- Не надо, Николаевич! – остановил его Хасанов. – Оставь, им и так досталось, а мне только отпуск испортят. – Иди, иди в медпункт! – поторопил он друга.

- Ну, смотри сам. Но, вот, ножик я заберу, - и, вынув носовой платок, Владимир завернул в него нож.

- Пошли отсюда! – сказал Федя поднявшимся на ноги хулиганам.

Те, оглядываясь, направились в сторону дороги на посёлок.

В вагончике медпункта Чесноков, раздетый по пояс, сидел на кушетке, Наташа обрабатывала рану на его руке.

- Не мешайте мне! – приказала она, и им пришлось выйти наружу.

Вскоре появился и Владислав, а следом вышла Наташа.

- Рана не глубокая, но всё равно пришлось наложить швы. На работу ему нельзя, по крайней мере, завтра.

- Мы пойдём, - сказал Федя.

- Спасибо, Наташа, ещё раз! – попрощался Чесноков.

- Завтра на перевязку, - напомнила вслед медсестра.

- Представляешь, а я ведь знаю, кто ещё причастен к этому нападению на Хасанова.

- Что ты говоришь?! – удивился Владимир.

- Дня два назад в медпункт заходила Валентина, комендант городка. Они с Ниной уединились в другой половине и долго говорили о чём-то. Я не вникала в суть разговора, но слышала, что они упоминали Хасанова, Панявина, каких-то ребят из посёлка.

- Может быть, они не имели в виду нападение? Хотя… Очень подозрительно.

- По-моему, мне надо прикрыть этот совещательный клуб.

На другой день, отозвав Хасанова в сторону, Владимир спросил его:

- Что у тебя было с комендантшей?

Тот глянул удивлённо:

- Ничего! А в чём дело?

- Есть подозрение, что она причастна к нападению.

- Вот чёрт! Разве можно подумать?!

- Так в чём дело?

- Что ты меня исповедуешь всё время?! – в голосе Феди слышались недовольные нотки.

- Может быть, так лучше будет.

- Ладно, слушай! После того, как расстался с женой, познакомился я с женщиной в автобусе, дорога длинная была. Она – заведующая столовой, приличная женщина. Договорились встретиться. У меня настроение соответствующее – с женой расстался. Встретились, сходили в ресторан, после ресторана, пьяненькие оба - но не совсем, чтоб в стельку – пошли к ней домой, а по дороге решили посидеть на скамейке, на площади. Начали мы целоваться. Вдруг мне камень в щеку ударил, небольшой, но больно. Я сразу отрезвел. Оглянулся кругом – на нас никто не обращает внимания, и народу-то кругом почти никого нет. С тех пор ни одну женщину, кроме жены, не могу представить с собой в постели. Ну, вот… А тут больше месяца назад гулянка случилась у того же Митрохина, Валентина, комендантша, там же была. Вышел я проветриться, она – за мной. Зажала между балков, давай целовать, говорит: «Пойдём со мной, у меня один балок есть пустой, никто не помешает!» А мне опять словно камень в лицо прилетел, вся похоть пропала. Она мне: «Ты не мужик что-ли?!» Кое-ка отбился, почти убежал от неё. Потом ещё пару раз звала меня с собой. Ну ладно б, на мне - свет клином, но я-то знаю, что есть мужики, кто в это же время ей не отказывал.

- Что ж, тогда всё понятно, - подытожил Владимир.

Начался июль. Письма Владимиру от жены, где она писала, что невыносимо стосковалась, что дети ждут, не дождутся отца, что мечтают поехать на море, приходили каждую неделю. Уже вышел из отпуска постоянный бригадир изоляционной бригады, серьёзный, справедливый мужчина, которому прораб всецело доверял, и теперь у него появилось больше свободного времени. В половинку вагончика, где он жил, вернулся его сосед, прораб по сварке, теперь ему негде было встречаться с Наташей, и он, было, обрадовался этому обстоятельству, надеясь успокоиться и отдохнуть от каждодневного ощущения вины перед ней, перед женой, перед собой, в конце концов, но вскоре уже начал тяготиться этим. Наташа сама пришла к нему в вагончик вечером, хотя знала, что сосед Владимира мог быть дома, и, поздоровавшись доброжелательно, позвала Владимира за собой.

- Поедем ко мне, - подвела она его к машине, стоящей рядом с медпунктом.

- Как я посмотрю в глаза твоей матери?

- Мать уехала к брату, нянчиться с внуками.

Владимир кивнул согласно и тут же почувствовал, как тревожная тоска волной прошлась по сознанию, подумалось: «Что ты делаешь?!»

Она лежала головой на его груди и грустно говорила: