Тем временем младшая дочь уселась верхом на поверженную охотницу и принялась разбивать ей лицо кулачками. Девочка попадала то в глаз врагини, то в ее скулу, то в губу и воинственно вскрикивала при этом. А потом она вскочила, сорвала с охотницы связку ключей, которую та носила на шее (голова охотницы звучно стукнулась об пол), и побежала к решеткам.

Обжигая пальцы, девочка в розовом платье открывала клетку за клеткой, все ближе подбираясь к матери: та могла подождать, ведь она потеряла сознание и не видела большей части из происходящего. Тролли выбегали наружу и, ополоумев, рвались к выходу, и скоро уже они забили собой весь тоннель. Земля под горой тряслась и вздрагивала, так много троллей лезло по подземному ходу одновременно.

А дети вытащили из клетки свою мать.

Она уже пришла в себя и уселась на полу.

Молодые тролли стояли перед ней: девочка в розовом платье с пламенем на середине ладошки, девушка в одеянии из лохматых джиносовых лент, мальчик с кровавой улыбкой и горбатый уродец с опаленной и грязной шерсткой.

Мама поцеловала их всех по очереди, и младшего, испачканного ребенка — крепче всех.

А охотница, чуть живая, смотрела на них с ненавистью.

— Как ты думаешь, — сказала Енифар своему собеседнику-троллю, — почему та женщина, та троллиха, мать четверых детей, вдруг очутилась в большом городе? Было бы куда проще для нее, если бы она жила в мире троллей. Судя по всему, она была храбрая, вежливая и хорошо воспитывала своих детей. Она прожила бы там, у вас, в большом почете.

— Я думаю, — ответил тролль медленно, — что она тоже была подменышем. Когда-то давным-давно какого-то безвестного человеческого ребенка обменяли на троллиного. Человеческое дитя в троллином мире обычно не доживает до зрелых лет. Что-то не так обстоит с нашим солнцем, оно сжигает белокожих, как бы мы их ни оберегали. А вот троллиное дитя — другое дело; в мире людей оно может считаться некрасивым, или неприспособленным, или сущеглупым, но умирать оно не умирает и становится взрослым и старым, а иногда даже делает неплохую карьеру.

— Думаешь, и я могла бы в конце концов приспособиться к жизни среди людей? — недоверчиво спросила Енифар.

Тролль покачал головой.

— Никогда я такого не думал, Енифар! Ты слишком знатна для того, чтобы навсегда оставаться с людьми, да еще с крестьянами… Так ведь и та женщина, подумай-ка хорошенько, тоже приспособилась весьма плохо, хоть и жила не с крестьянами, а в большом городе, где все дома каменные и гораздо меньше грязи и тяжелой работы. И все-таки она оставалась там совершенно чужой. Будь иначе, с ней не случилось бы всех этих приключений.

— Для чего же люди крадут наших детей? — спросила опять Енифар.

— Ни один мир, Енифар, не может обходиться без троллей, — ответил ее спутник. — Без нас жизнь была бы пресной и невозможной.

— Тогда почему люди истребляют вас по эту сторону границы?

— Потому что мы грабим их деревни, — ответил тролль, ухмыльнувшись.

— Ну, это я знаю, — проговорила Енифар задумчиво. — Если бы вы вздумали напасть на мою деревню, я бы тоже вас убивала.

— Иногда дружба или вражда — вопрос расстояния, — сказал тролль. — Знаешь историю о Быроххе и Скельдвеа, королеве фэйри?

Жил однажды тролль по имени Бырохх. Он был рослый и рыжий, с огромным горбатым носом, и это делало его красивым и привлекательным. Когда он ел, брызги летели из его рта, когда он смеялся, поднимался ветер, когда он спал, земля под ним шла пузырями, а когда он однажды спрыгнул с дерева, на том месте, куда он приземлился, образовалась вмятина такого размера, что в ней потом похоронили двоих друзей, убивших друг друга на поединке.

Как-то раз Бырохх заблудился на охоте. Впоследствии он утверждал, что и не думал терять дорогу, а просто ветки за его спиной переплелись особым образом, чтобы он перестал узнавать привычные места и в конце концов заплутал и очутился в совершенно незнакомом месте.

Он увидел хорошенькую полянку с белыми и голубыми цветами. Голубые цветы отмечали те земные пятна, где имелась влага, а белые — высокие, густые, с трубчатыми стеблями, — были, несомненно, ядовитыми.

Бырохху так понравилась эта поляна, что он сразу уселся там и вытащил из-за пояса флягу.

И тут земля перед ним расступилась, и наружу вышла Скельдвеа, королева фэйри.

Скельдвеа была мала ростом и так хрупка, что ее самое впору было принять за стебель. И совершенно очевидно, что она была так же ядовита, как и цветы на ее любимой полянке.

— Охо-хо! — закричал Бырохх. — Вот это да! Неужто ты — настоящая фэйри? Да если бы мне сказали, что со мной такое случится, я в жизни бы не поверил.

— Почему? — спросила Скельдвеа, уязвленная его словами.

Глаза у Скельдвеа были ярко-зеленые, а волосы такого же рыжего цвета, как и у Бырохха. Только одно это их и роднило, а во всем остальном они являли собою полную противоположность.

— Да потому, — сказал Бырохх, которому нечего было терять, — что вы, фэйри, терпеть не можете нас, троллей, и никогда перед нами вот так запросто не выскакиваете.

— Как я погляжу, — заявила Скельдвеа, — ты слишком много знаешь о нас, фэйри.

— Да уж, наслышал, — фыркнул Бырохх.

— И что о нас говорят? — полюбопытстовала Скельдвеа.

— А вот что вы любопытны, как все грызуны, — ответил Бырохх.

Скельдвеа покраснела и от негодования потеряла дар речи.

А Бырохх продолжал как ни в чем не бывало:

— Еще у нас говорят, что у некоторых фэйри — по две души, своя и чужая, а у некоторых — вовсе нет души.

Скельдвеа молчала, и Бырохх подумал: «А я-то попал не в бровь, а в глаз! Гляди ты на эту фейри — покраснела и молчит. Точно, угадал я. И у нее наверняка несколько душ вместо одной, она ведь жадная».

Бырохх хлебнул опять из фляги и принялся насвистывать, всем своим видом показывая, что ему безразлично негодование, которое он вызвал у собеседницы.

Между тем Скельдвеа спросила:

— Хочешь ли ты покушать?

— Не отказался бы, — ответил тролль.

— В таком случае, идем, — позвала Скельдвеа. — Я провожу тебя в мой чертог.

— Ух ты! — обрадовался тролль. — А что это такое?

— Это подземная комната, — ответила Скельдвеа, — там накрыты столы, и играет музыка, и полно рабов, которые подносят блюда с мясом и хлебом, и спелыми фруктами, и всем, что тебе захочется.

— И даже с сердцем Зверя Домашнего? — недоверчиво спросил Бырохх.

А Домашний Зверь, самый дикий и хищный из всех Зверей, обладал огромным сердцем, очень сочным и питательным, и все тролли время от времени охотились на Домашнего Зверя ради его сердца.

— Наверное, — поморщилась Скельдвеа. — Я никогда не спрашиваю, что я ем.

— А вдруг тебя отравят? — удивился Бырохх. — Нельзя так безоглядно доверять поварам и охотникам, среди них тоже могут быть негодяи.

— Меня невозможно отравить, ведь я — королева фэйри, — ответила Скельдвеа. — Если что-то меня и отравит, то только чужая любовь, а я стараюсь до такого не доводить.

— Хватит разговоров! — оборвал ее тролль. — Я ужасно голоден, а ты своиими разговорами еще больше раздразнила мой аппетит.

Скельдвеа хлопнула в ладоши, земля опять расступилась, и они с Быроххом провалились в подземный чертог.

Там все было так, как описывала королева фэйри: накрытые столы, музыкальные инструменты и десятки незримых рабов (видны были только их руки, подающие кувшины с вином, молоком, брагой, сметаной и едва забродившим соком растений, где большую часть составляли пузыри; деревянные подносы с разной мелко нарезанной и потому трудно определяемой едой, а также краюхи, высушенные свиные ушки, копченые ребрышки, нанизанные на веревку фрукты, фаршированные бычьи кишки, копытца в маринаде и другие яства).

— Садись, — пригласила Бырохха Скельдвеа.

Тролль окинул взглядом чертог, и горящие лампы, и зависшие в воздухе руки с угощеньями, и музыкальные инструменты, которые сами собой начинали трепетать, подрагивать и испускать звуки, едва лишь тролль поворачивал в их сторону глазные яблоки. Наконец Бырохх уставился прямо на Скельдвеа.