Отличительной чертой интроверсии, — в отличие от экстраверсии, которая прежде всего связывается с объектом и данными, исходящими из внешнего мира, — является ориентация на внутренние личностные факторы.

«Человек этого типа мог сказать: „Я знаю, что доставил бы своему отцу величайшее удовольствие, если бы поступил так-то и так-то, но как-то все не получается подумать в эту сторону“. Или: „Я вижу, что погода портится, но, несмотря на это, буду действовать согласно своему плану“. Этот тип не путешествует ради удовольствия, а всегда с заранее обдуманной идеей… На каждом шагу должны быть получены санкции субъекта, иначе ничего не может быть предпринято или выполнено. Такие люди могли бы ответить Святому Августину[60]: «Я уверовал бы в Евангелие, если бы авторитет Католической Церкви не заставлял это сделать». Он всегда должен доказывать, что все им делаемое, основывается на его собственных решениях и убеждениях, и что никто никогда на него не влияет, а он не стремится кому-то понравиться или примирить чье-то лицо или мнение».

Естественно, интровертное сознание может быть достаточно хорошо осведомлено о внешних условиях, но субъективные детерминанты оказываются решающими в качестве движущей силы, мотива. В то время как экстраверт реагирует на то, что приходит субъекту от объекта (внешняя реальность), интроверт связан, главным образом, с впечатлениями, вызываемыми объектом у субъекта (внутренняя реальность).

Характерна некоторая стилизация, используемая Юнгом в описании черт данного типа:

«Интроверт не имеет вперед, не приближается, он как будто бы находится в постоянном отступлении перед объектом. Он держится в стороне от внешних событий, не вступает в них, сохраняя отчетливую неприязнь к обществу, как только оказывается среди большого количества людей. В большом собрании он чувствует себя одиноким и потерянным. Чем многолюдней коллектив, тем сильнее возрастает его сопротивление. Он ни в малейшей степени не стремится быть „с ним“ и не проявляет никакого радостного энтузиазма от людской сплоченности. Он — человек необщительный. То, что он делает, он делает своеобычным образом, забаррикадировавшись от влияния со стороны… Он легко становится недоверчивым, своевольным, часто страдает от неполноценных чувств и по этой причине всегда завистлив. Он противостоит миру с тщательно разработанной оборонительной системой, составленной из добросовестности, щепетильности,, педантичности, умеренности, бережливости, осторожности, болезненной совестливости, твердогубой честности и прямоты, вежливости и открытого недоверия… В нормальных условиях он пессимистичен и озабочен, потому что мир и люди в нем ни капельки не добры к нему, но, наоборот, стремятся его сокрушить…

Его собственный мир — это безопасная гавань, заботливо выращенный за крепкой стеной сад, закрытый для публики и спрятанный от любопытных глаз. Самым лучшим остается своя собственная компания».

Не удивительно, что интровертная установка часто рассматривается как автоэротическая, эгоцентрическая, эгоистическая и даже патологическая. Но, по мнению Юнга, такое отношение отражает обычное пристрастие экстравертной установки, которая, по определению, убеждена в превосходстве объекта.

«Никогда не следует забывать, — а экстравертное воззрение забывает это слишком легко, — что всякое восприятие и познание обусловлено не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только объективно, но и субъективно. Мир существует не только сам по себе, и в себе, но и так, как он мне является. Да, в сущности, у нас даже совсем нет критерия, который помог бы нам судить о таком мире, который был бы неассимилируем для субъекта. Упустить из виду субъективный фактор, значило бы отрицать великое сомнение в возможности абсолютного познания. Это повело бы на путь того пустого и пошлого позитивизма, который обезобразил конец прошлого и начало нынешнего века, и, вместе с тем, к той интеллектуальной нескромности, которая предшествует грубости чувств и столь же тупоумной, сколь и претенциозной насильственности. Переоценивая способность к объективному познанию, мы вытесняем значение субъективного фактора, даже прямо значение субъекта как такового».

Под «субъективным фактором» Юнг понимает «тот психологический акт или ту реакцию, которые сливаются с воздействием объекта — в новое психическое состояние». Например, раньше обычно думали, что, так называемый, научный метод полностью объективен, но теперь стало ясно, что наблюдение и интерпретация любых данных искажаются субъективной установкой наблюдателя, который неизбежно втягивает в само исследование и свои собственные ожидания и свое психологическое предрасположение.

Юнг указывает, что наше знание прошлого зависит от субъективных реакций тех, кто переживает и описывает происходящее вокруг них. В этом смысле субъективность представляется как реальностью, прочно основанной на традиции и опыте, так и ориентацией по отношению к объективному миру. Другими словами, интроверсия не менее «нормальна», чем экстраверсия.

Конечно, обе являются относительными. Там, где экстраверт видит интроверта асоциальным, неспособным или не готовым адаптироваться к «реальному» миру, интроверт осуждает экстраверта, как пустого, лишенного внутренней глубины. Суждения по поводу той или иной установки в равной степени высказываются и той и другой стороной, поскольку каждая обладает своей силой и имеет свои слабости.

Юнг приводит из признаков интроверсии у ребенка: «это рефлективная задумчивая манера, отмеченная застенчивостью и даже страхом перед незнакомыми объектами»:

«Очень рано появляется стремление утверждать себя с помощью знакомых предметов и делаются попытки овладеть ими. Все неизвестное встречается с недоверием; внешние влияния, как правило, наталкиваются на сильное сопротивление. Ребенок стремится все делать по-своему и ни при каких условиях не подчиняется правилу, которое не может понять. Когда он задает вопросы, то делает это не из любопытства или желания получить ощущение, нр потому что хочет, чтобы имена, смыслы, объяснения давали ему субъективную защиту против объекта. Я видел интровертного ребенка, который сделал свои первые попытки отправиться в самостоятельную прогулку только после того, как изучил названия всех предметов, находившихся в комнате, до которых он мог дотронуться».

Этот способ действия, отвращающего беду, — «магической» депотенциации объекта — также характеризует интровертную установку у взрослого. Отмечена тенденция обесценивать вещи и других людей, отрицать их значение. В той же степени, в какой объект играет слишком большую роль в экстравертной установке, для интроверта он мало что значит.

В той степени, в какой сознание оказывается субъективированным, а эго делается напыщенным и до чрезмерности важным, в бессознательном, естественно, возникает и накапливается компенсаторное подкрепление объективного влияния. Последнее дает почувствовать себя, пишет Юнг, «в виде абсолютной и неудержимой связи с объектом»:

«Чем больше эго борется за сохранение своей независимости, за отсутствие обязательств и всяческое преобладание, тем сильнее оно попадает в рабскую зависимость от объективных данных. Индивидуальная свобода разума заковывается в цепи унизительной финансовой зависимости, независимый образ действий раз за разом робко уступает, сломленный общественным мнением, моральное превосходство попадает в болото малоценных отрошений, властолюбие завершается жалобной тоской жаждой быть любимым. Бессознательное печется прежде всего об отношении к объекту и при том, каким способом, который способен самым основательным образом разушить в сознании иллюзию власти и фантазию превосходства».

Личность в данной психологической ситуации истощает себя оборонительными мерами (для того, чтобы сохранить иллюзию превосходства), в то же самое время делая бесплодные попытки утвердиться — навязать свою волю объекту. «Из боязни перед объектами развивается своеобразная трусость, мешающая отстаивать себя или свое мнение, ибо такой человек боится усиленного влияния со стороны объекта. На него наводят ужас потрясающие аффекты окружающих его лиц, и он едва удерживается от страха, при мысли попасть под чужое (читай, враждебное) влияние».