Все заметно оживились, когда на палубе эффектно и неожиданно появились Ленка и Фарида с живописно растрепанными волосами, в ярких малиновых анораках.
Фариду знали в лицо – она частенько выступала по телевизору. Целый образ, городская знаменитость. Ленка привлекала в принципе.
Спецназ подтянулся поближе, колеся грудью, поправляя подвески и чуть выше подворачивая рукава, демонстрируя накачанные предплечья. Не измученная постоянными физическими, и не просто, а адовыми нагрузками тактической подготовки, а потому и не так голодная до женщин милиция сдержанно кивнула головами.
Капитан и Донцов отошли в сторону вместе с Сорокиным и еще одним чином в штатском, которого не знали. Только тогда Сорокин просто, обыденно и, в то же время с плохо скрытой злостью, сказал страшные слова:
— Симагина убили. И троих моих ребят. С женами… – подполковник не выдержал и сорвался: – Суки! Порвал бы всех! Я этих ребят, как детей своих, годами ращу, бойцов из них делаю, а тут…
Но взял себя в руки сразу, профессионально. Стал рассказывать короткими рублеными фразами, не давая времени представить и оценить всю полноту кошмара, произошедшего в этом чудесном уголке природы.
Бойцы Сорокинские приехали к Олегу Григорьевичу Симагину хорошенько отдохнуть, закрепиться на денек‑другой. Плановый отпуск, все закуплено, все согласовано. Видать, успели перед случившимся чуть попить‑погулять. Все шло нормально. Потом прилетел вертолет Ми‑8. Обычный, гражданский. Бойцы вышли посмотреть, кто такие, может, кто из знакомых… А это «гости» к Симагину.
Да и Бог с ними.
Потом услышали автоматную очередь. Минут через десять. И тут же эти сволочи ударили уже по ним. Прицельно и безжалостно. Выскочить из избы успел лишь один спецназовец, но его крепко задело. Он же по рации и сообщил о случившемся на базу гидрологов. Повезло, что гидрологи, пожилая семейная пара, именно в это время держали радиостанцию включенной.
Дальше – хлеще!
Передали информацию в город и погранцам. РЛС на Лонтокойском Камне засекла неизвестный вертолет. Но вместо того, чтобы организовать перехват, погранцы дождались момента, когда вертак сел на небольшой островок в устье Ламы, а на взлете развалили его первой же ракетой. Или поняли неправильно, или начсмены растерялся. Или захотели навсегда смыть возможный позор, что пропустили опасного нарушителя. Сейчас все инстанции разбираются. Зачем вертолет садился, пока так и не выяснили. Высаживал кого‑то…
Пока все, кто можно, летели сюда, спецназовец ждал и терпел. Дождался, рассказал все и умер. Вот, собственно, и вся фактическая сторона дела.
Два вопроса прозвучали одновременно:
— Зачем ракетой‑то?
— Твои были без оружия?
Вместо ответа Сорокин махнул приглашающе и пошел по дощатой тропинке в лес. Остановился и бросил сквозь зубы:
— Гафарову прихватите. Пусть сама посмотрит. Может, потом меньше в газетах понаврут.
Через две минуты ходьбы в воздухе стал ощущаться тяжелый запах гари. Группа подошла к тому, что недавно было уютной бревенчатой избушкой.
— Сожгли эти суки моих ребят одним залпом. Они же расслабленные были, – Сорокин словно оправдывал погибших спецназовцев.
Когда катер отчалил, Капитан посадил за штурвал Ленку, достал две бутылки водки, секунду подумал, спрятал их обратно в рундук, заменив на объемистую флягу со спиртом. За Симагина пили слабо разведенный спирт. Молча. Пить не хотел никто, но пили. И легко, как воду. И не пьянели. Потом все вышли проветриться на свежий воздух.
Путь близился к концу. Катер летел уже по озеру Мелкому, оставляя позади длинный бурун вспененной воды. Сержант передал сигарету Донцову и мрачно сказал в пустоту:
— Значит, диск фальшивый забрали – и концы в огонь. А возможных свидетелей и хозяина – в пепел… Крутые ребята… Следы заметают чуть не ядерной метлой!
— Торопиться нам надо, теперь уже с тропы не сойдешь, вычислят рано или поздно… – высказал невеселое соображение Донцов.
Казалось, ничего больше случиться уже не может. Есть определенная толщина у любой черной полосы. Теперь время белой. Просто по теории вероятности. Все плохое, что могло случиться, уже случилось. На этом и сошлись. Мозги уже не реагировали на негатив. Молча пошли пить‑горевать дальше, решив оставить тягостные раздумья на потом.
Но они ошиблись.
Когда катер, медленно протискиваясь между плавсредствами различных типоразмеров, подошел к родному причалу, Димка Квест увидел спрятанный за длинным корпусом теплохода «Заря» белый пластиковый корпус катера. Точно такого же, что спрятали они в прибрежных зарослях озера Аян.
* * *
Откинувшись в удобном мягком сиденьи микроавтобуса, свободно положив руки на спинку переднего, Андрей Донцов тщательно старался отвлечься от всего произошедшего с ними на протяжении минувших дней. Он сосредоточился на видах, проносящихся мимо окон «Фольксвагена».
Неровный каменный абрис городских построек, обрамленный по краям дымящими трубами, появлялся на горизонте и вновь исчезал за поворотами дороги. Попутные и встречные машины, мелькание деревьев в боковых окнах, свет встречных фар. Эх, жизнь урбанская – хорошая ты вещь! Цивилизация…
Скоро движение микроавтобуса замедлилось. Дорога в этом месте вот уже который год реконструировалась. Строители расширяли полотно, и в него поспешно, но настойчиво врезались все новые и новые асфальтовые ленты боковых ответвлений‑проездов.
Машины на дорогах… Как он по ним соскучился!
В попутном направлении автомобилей шло мало. Зато навстречу им мчалась плотная череда всеразличной техники – усталые горожане ехали после трудовой недели на природу. Основную массу обитателей дороги составляли владельцы и гости частных домов и коттеджей, в изобилии появившихся у придорожных озер за последние годы. Сбывались мечтательные разговоры друзей трехлетний давности. Люди обустраивались на Севере по‑серьезному. «По‑взрослому», как любит говорить Квест.
Много раз с самого раннего детства Донцову (как и всем северянам, любящим отдыхать в райских кущах Большого Сочи) приходилось пересекать пограничную речку Псоу, разделяющую Россию поначалу с Грузией, а потом с Абхазией. И каждый раз он испытывал с трудом сдерживаемую зависть, глядя на то, как мгновенно изменяется облик жилых построек за невидимой чертой. Когда автобус переезжал мост, полосатым знаком и легким шлагбаумом мелькал за окном тогда еще незаметный, без танков и бетонных блоков на дороге, пограничный пост. И взору представали радующие глаз своей солидностью строения – дома абхазов. Основательные, большие, многоэтажные, на века построенные мини‑крепости (непременно из камня, зачастую облицованные дорогим мрамором). Уж очень резко контрастировали они с только что виденными на том (родном) берегу реки невзрачными, какими‑то непрочными строениями – недолговечными хибарами или халабудами, другого слова подбирать не стоит, вечно обманутых собственной страной россиян…
Экскурсоводы, из года в год бубнили в хрипатый микрофон «Икаруса» одну и ту же (видимо, молчаливо утвержденную идеологическим отделом горкома КПСС) песню про мандариновые деньги абхазцев, употребляя интимный оборот «ну, вы же понимаете…» Причем, тут же рассказывали, что живут в тех домах большими семьями, а строят их долго и дружно, на многие годы, да из хорошего камня.
Интересно, что русские экскурсоводы разглагольствовали об этом с нотками назидательного хвастовства, просвещали дурней‑северян – вот как жить надо! – будто они сами были членами абхазских семей…
Сейчас основательными домами‑замками никого не удивишь. Что там Абхазия! Теперь под любой Пырловкой увидишь такие шедевры архитектуры – иному средневековому феодалу и не снились! Но все дело не в деньгах, имеющихся у населения, а во всеобщем, этнически воспитанном восприятии идеи долговечного фамильного строительства. «У нас всегда было по‑другому…» – переживал про себя и вслух Андрей.
Родовые эпопеи с жилплощадью были удручающе одинаковы. Предки, едва накопив кое‑какие деньги или заимев какой‑то блат, второпях строили из подозрительных, порой и вовсе ящичных, дощечек домики‑дачки, красили их добытой «со своей родимой стройки» масляной краской. И тут же, с радостным осознанием себя собственниками недвижимости, спешно заселялись в них, оставляя свои не менее убогие ветхие «хрущевки» своим детям…