Полковник Овиц сжимает челюсти. Аврора и Давид с трудом сдерживают свое возмущение.

Адвокат защиты, чувствуя себя все более раскованным, берет зал в свидетели, и переводчик продолжает:

– «…Мучать животных – это детская забава, распространенная во всем мире. В некоторых странах коррида, например, это мучение, возведенное в ранг традиционного народного праздника, на этот раз для взрослых. Разве тореро приговаривают к выплате штрафа и к условному наказанию? Нет. И главы государств приходят на этот спектакль, почитая приглашение туда за честь. Если когда-нибудь должны будут осудить бедного доктора Курца (у которого к тому же есть орден за заслуги в своей области и который в дополнение к этому носит звание почетного гражданина) за безобидные забавы его сына, в таком случае следовало бы посадить в тюрьму полстраны, включая адвокатов, судей и присяжных, которые совершили тот проступок, что имеют детей, которые “открывают для себя природу, играя с животными, иногда неловко”».

И снова несколько человек разражаются аплодисментами. Судья вынуждена постучать молоточком, чтобы вновь воцарилось молчание. Доктор Курц по-прежнему невозмутим, он продолжает полировать ногти.

Адвокат защиты доволен реакцией зала, он продолжает, а переводчик объявляет:

– Адвокат защиты требует полного прекращения дела за отсутствием состава преступления. И он счел бы нормальным, если бы французы извинились за «это чрезмерное обвинение», ставящее целью очернить репутацию его клиента, «доброго австрийского гражданина», за мелочи, которые даже не заслуживают того, чтобы говорить о них перед судом.

И снова в зале слышны проявления поддержки, а председательница суда бьет молоточком по столу, чтобы призвать всех соблюдать тишину. Она повышает голос, чтобы сказать, что суд удаляется для обсуждения вопроса.

Трое руководителей «Пигмей Прод» выходят в прилегающий зал ожидания. К ним присоединяется их адвокат, он говорит по-французски с сильным немецким акцентом:

– Не беспокойтесь. У них нет ни одного шанса. Трое судей видели кадры, где девушек мучали. Какими бы ни были аргументы защиты, эти ужасные и впечатляющие сцены под музыку Вагнера слишком жестокие, чтобы кто-либо остался бесчувственным к ним.

– Весь зал поддержал их, – скептически замечает Давид.

– Это простой шовинистический рефлекс. Курц – местная знаменитость, а вы для них просто иностранцы, «которые стремятся причинить неприятности местным». Но увидеть, как трех женщин прямо перед камерой подвергает мучениям глумящийся подросток, – это аргумент, который опрокидывает все остальные.

Наталья Овиц не отвечает. Она тоже совсем не уверена в успехе.

– Он прав. Я уверена, что все пройдет хорошо, – утверждает Аврора.

– Этот доктор Курц показался мне слишком уверенным в себе, – говорит Давид, явно нервничая.

Адвокат качает головой:

– Гарантирую вам, мадам Овиц, что вам не стоит беспокоиться. Я внимательно наблюдал за судьями во время показа фильма. Тот, кто сидел справа, прикрывал себе глаза рукой, чтобы не видеть эти ужасы. А тот, кто был слева, кусал себе губы.

– Я тоже смотрела на судей во время показа фильма, у них действительно был такой вид, что им это отвратительно, – подтверждает Аврора.

Раздается звонок, извещающий, что трое магистратов закончили обсуждение и возвращаются в зал.

Белокурая женщина-судья в окружении своих коллег выносит вердикт, который тут же переводится переводчиком:

– Она говорит: «Заслушав выступления в суде, мы пришли к заключению, что смерть трех Эмчей, с точки зрения законодательства, не может рассматриваться как преступление, потому что не имела места гибель людей в буквальном смысле этого слова».

В этот момент несколько присутствующих в зале издают победный клич.

– «Однако…»

Судья ждет, пока все замолчат, и продолжает:

– «Однако мы констатируем, что Эмчи, которых можно рассматривать как промышленные изделия, были взяты в аренду, подвергнуты порче и их не вернули их законным владельцам – компании “Пигмей Прод”. Вследствие этого мы признаем наличие состава преступления, классифицируемого как “умышленная порча имущества, которое было предоставлено под присмотр и под ответственность депозитария”. Не найдя юридических прецедентов такого рода “проступка”, мы за неимением лучшего приравняли его “к невозврату и порче оборудования, предоставленного в аренду, стоимость которого приблизительно равна стоимости легкового автомобиля”».

– ЧТО?!! – восклицает вскочивший на ноги Давид. – Вы приравниваете микролюдей к автомобилям!!!

Но адвокат уже делает ему знак сесть и ожидать окончания вердикта. Судья говорит, а переводчик возобновляет свою работу:

– «Мы, таким образом, сочли, что, поскольку стоимость одного Эмче в Австрии сравнима со стоимостью недорогого автомобиля, мы можем оценить сумму штрафа, соответствующего возмещению за порчу трех таких взятых напрокат автомобилей. Порча привела к их полному уничтожению и, таким образом, сделала невозможным сдачу этих продуктов в аренду другим клиентам».

Присутствующие удивлены.

Судья и переводчик продолжают почти синхронно:

– «…Вследствие вышесказанного, мы полагаем, что сложилась нижеследующая ситуация. Доктор Курц взял в аренду у компании “Пигмей Прод” три продукта, которые его сын подверг порче до такой степени, что сделал их непригодными для дальнейшего использования другими клиентами. Поскольку мы, таким образом, идентифицировали правонарушение, мы оценили понесенный коммерческий ущерб в 10 000 евро за одну Эмче, или всего 30 000 евро, которые должны быть выплачены представителям акционерного общества “Пигмей Прод”».

В зале раздаются свист и гиканье. Судья невозмутимо продолжает:

– «Кроме того, доктор Курц будет должен вернуть останки трех Эмчей их законному владельцу в том случае, если для этих продуктов, предоставляемых в аренду, предусмотрено рециклирование типа “возможная перепродажа при поломке”».

Теперь зал яростно реагирует.

– Они выступают против несправедливого приговора? – спрашивает Аврора.

– Не совсем так, – отвечает переводчик. – Они считают, что это безобразие заставлять платить такой большой штраф.

Судья вновь ударяет молоточком и наконец добивается молчания.

– Мы подадим апелляцию! – кричит Давид. – Переведите!

– Нет, – говорит адвокат, – не делайте этого, это бесполезно и ничего не исправит. Это может даже обернуться против вас.

Переводчик молчит, несмотря на то что реакция французов вызвала любопытство судей.

– Мы будем апеллировать! – повторяет Давид.

– Подождите, не надо заводиться, – вмешивается Наталья.

Она делает переводчику знак ничего не переводить.

– Вспышкой гнева ничего не добьешься, да еще и под напором толпы. Давайте выйдем и поразмыслим над этим, – предлагает она.

Доктор Курц спокойно складывает свой маникюрный набор и тепло пожимает руку своему адвокату.

Затем он подходит к сыну, ожидающему его за дверями зала в присутствии прессы, которая ждет точной информации.

Наталья Овиц просит переводчика перевести. Он выполняет ее указание:

– Сын доктора Курца говорит: «Сегодня мы добились победы “свободы художественного выражения” над цензурой. Он обещает выставить свои видеофильмы на продажу с определением “лучшее качество в Интернете”, а в качестве бонуса будут представлены сцены, которые до этого он не осмеливался распространять среди широкой публики».

Подросток поворачивается к французам, делает жест «победа» и объясняет что-то журналистам.

– Что он говорит? – тут же рычит Давид.

Переводчик колеблется, потом переводит:

– Он благодарит вас.

– За что?

– Он говорит: «Благодаря вам с момента начала процесса число пользователей Интернета, посмотревших видеоролик, возросло в пять раз. И есть уже предварительные заказы от людей, которые готовы заплатить, чтобы увидеть следующую серию “Кровавых кукол”». Сумма заказов намного больше 30 000 евро штрафа, и это позволит ему купить дополнительную видеоаппаратуру, чтобы улучшить съемки и увеличить число ракурсов.