Для молодой девушки из Нового Орлеана пустыня казалась совершенно бесплодной. Яркое солнце обжигало ее тело; враждебное безлюдное пространство пугало и волновало ее. Анжи закусила губу. Как можно любить эту странную, монотонную, пустынную землю? Волны ослепляющего зноя уже поднимались с запекшейся земли даже в такой ранний час. Она невольно покачала головой. Если раннее майское утро было таким непомерно жарким, как они выживут в этой пустыне в июле?
— Дорогая, вы хмуритесь? — мягко спросил Баррет МакКлэйн. — Вы хорошо себя чувствуете? Может, мне повернуть лошадей назад?
Борясь с подступившей тошнотой, Анжи покачала головой:
— Нет, я… Все в порядке, правда.
— Мне кажется, я знаю, в чем дело, Анжи. — Баррет МакКлэйн натянул поводья, останавливая холеных лошадей.
Обмотав вожжи вокруг выступа у края коляски, он немного приподнялся, повернувшись к ней. По-доброму улыбнулся и поднял руку, плавными жестами дополняя свои слова.
— Это сухая, гордая, открытая земля. Она кажется вам ужасно одинокой и заброшенной, но скоро вы оцените ее редкую, ни на что не похожую красоту. Здесь есть какая-то ленивая теплота, которая привносит в пейзаж чувство успокоения; зной ласкает, убаюкивает, расслабляет вас. Я хочу, чтобы вы полюбили эту землю, Анжи; я хочу разделить ее с вами.
Баррет дотронулся до руки девушки. Взяв ее нежно в свои руки, он продолжал размышлять вслух:
— Я хочу показать вам ранчо, Анжи. Но не только. Хочу поговорить с вами наедине. Могу я говорить откровенно, дорогая?
Анжи посмотрела в его карие глаза, и мягкость, которую она там увидела, наполнила ее чувством безопасности и надежности. Она пожала его руку и ободряюще кивнула:
— Конечно, сэр.
— Баррет, — ласково поправил он.
— Баррет, — сказала она, мягко улыбнувшись.
— Сердце мое, как вы знаете, ваш дорогой почивший отец, Джереми, и я были очень близки. Он был очень хорошим человеком; я знаю, вам его ужасно не хватает.
Рука Анжи замерла в его ладони.
— Да, очень.
— Никто никогда не сможет его заменить для вас, но я бы хотел попытаться заполнить хоть немного пустоту в вашем сердце. Я уверен, он говорил вам о нашем браке. — Баррет затаил дыхание.
— Да, Баррет, папа сказал, что я должна ехать в Техас и выйти за вас замуж. Но если вы этого не хотите, я могу…
— О, моя дорогая, конечно, я хочу. Но я также хочу, чтобы и вы хотели выйти за меня.
Анжи отвела глаза, и ее светловолосая голова немного поникла.
— Я… Я… хочу, но… я…
— Дорогая, я прекрасно понимаю, что вас беспокоит. — Его голос был низким и ласковым.
— Знаете? — Ее голова медленно поднялась, хотя глаза все еще были опущены.
— Да. Вы думаете, что если выйдете за меня замуж, то от вас потребуется исполнение всех супружеских обязанностей. Позвольте мне успокоить вас, Анжи. Я хочу быть вам только отцом. Наш брак будет таковым только по названию, а не по существу. Мы поженимся только для того, чтобы не дать волю толкам и сплетням. Но наш брачный обет будет торжественным, чтобы сделать вас членом семьи МакКлэйнов.
Медленно ее глаза поднялись на него.
— Вы действительно имеете в виду то, что говорите, сэр?
— Анжи, Анжи, — сказал он тепло, — могу я сказать вам кое-что? Кое-что очень личное и сокровенное? — Она кивнула. — Как вы знаете, у меня только один ребенок. Пекос. — Мягкие карие глаза Баррета затуманились. — С самого начала Пекос был моим наследником. Его мать сильно избаловала его, впрочем, как и тетя. Как вы уже видели, он недисциплинированный, жаждущий плотских наслаждений, непочтительный человек. Пекос и я никогда не были близки, никогда. Хотя я не раз… — он замолчал, трагично вздохнув.
— Мне так жаль, Баррет. — Анжи действительно сочувствовала доброму страдающему человеку. Слишком хорошо она знала бессердечность Пекоса. Она была уверена, что Баррет много раз горевал по поводу холодности и отчужденности сына.
— Именно из-за этой пропасти между мной и сыном вы стали так много значить для меня. Наконец-то у меня будет доброе заботливое дитя, в котором я всегда нуждался. Вот чего я хочу от вас, Анжи. Я хочу, чтобы вы стали мне дочерью. Я хочу заботиться о вас, покупать вам красивые платья и наблюдать, как вы превращаетесь в зрелую женщину. Вы понимаете меня?
Чувствуя себя так, словно огромная тяжесть свалилась с ее худеньких плеч, Анжи импульсивно обняла широкую шею удивленного ее порывом Баррета МакКлэйна.
— О да, да, я понимаю, и я так благодарна вам, Баррет. Я так боялась, что вы… что я… — она покраснела. Сквозь зубы она прошептала:
— Меня пугало, что вы захотите, чтобы я разделила с вами ложе, и я…
Его руки обхватили ее.
— Боже милостивый, дитя мое, я бы никогда не сделал этого с вами. Выбросите это из головы. — Он нежно поцеловал пылающую щечку и положил ее голову себе на плечо. — Слушайте меня внимательно, Анжи. Мы подождем шесть месяцев до брака. За это время мы узнаем друг друга получше. Когда мы поженимся, вы переедете из вашей теперешней комнаты внизу наверх в господские покои, которые соединяются с моими. Там вы будете в полной безопасности. А я буду занимать соседнюю комнату, так же, как и всегда. — Он мягко хохотнул: — Анжи, Анжи, вы мне льстите. Я слишком стар. — Он вновь взял поводья. Стегнув ими по спинам лошадей, он сказал приглашающе:
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, дорогая?
— Нет, Баррет, вы ответили мне на все, что я хотела узнать.
Некоторое время оба ехали в молчании, каждый погруженный в свои мысли о будущем. Баррет первым нарушил тишину:
— Здесь не всегда так бесплодно, Анжи. Просто с февраля не было дождей. — Он поднял глаза к безоблачному голубому небу, раскинувшемуся высоко над ними. — Уверен, скоро будет дождь. Должен быть.
— Это так важно? — мягко поинтересовалась она.
— Да, моя дорогая. Без дождя скоту нечего есть, мы ведь вынуждены кормить его. Добывать корм очень дорого, это приносит мало или вообще не приносит прибыли. Но сейчас я не беспокоюсь. Скоро будет дождь.
Несмотря на крытую коляску и зонтик, который Анжи держала над головой в течение всей поездки, ее кожа слегка покраснела, когда они вернулись домой. Она чувствовала слабость и хотела только одного — отдохнуть в прохладе своей огромной кровати. Но Баррет МакКлэйн настоял на том, чтобы они совершили небольшую экскурсию по дому.
Гасиенда была построена в форме буквы U, главная часть дома состояла из большой гостиной, музыкальной комнаты, библиотеки, кабинета, конторы, столовой и кухни. Баррет гордо вел ее по огромному старому дому, терпеливо отвечая на все вопросы о превосходной мебели и предметах искусства. Указывая на портрет над камином в библиотеке, изображающий очаровательную улыбающуюся женщину с блестящими черными волосами, Анжи спросила:
— Это… мать Пекоса?
Глаза Баррета сузились, когда он коротко взглянул на огромный портрет.
— Да, это Кэтрин Йорк МакКлэйн. Так она выглядела, когда ей было тридцать три года.
Подойдя ближе, Анжи пробормотала:
— Она была очень красивая, Баррет. — Девушка перевела взгляд с красивого лица на золотой медальон, который покоился на полной груди женщины. Его дизайн был не похож на все, что она когда-нибудь видела. Анжи сказала:
— Ее ожерелье… Оно такое красивое, такое необычное.
— Правда? — Голос Баррета звучал напряженно. — Ей подарил это ожерелье ее отец. Оно изображает солнечный диск с лучами света, расходящимися во все стороны. Подобие солнечного взрыва. Это эмблема Тьерра дель Соль.
— Гмм, должно быть, оно много для нее значило.
— Я тоже так думаю. Она потеряла это ожерелье однажды, и мы так его и не нашли. Идемте. — Он взял ее за локоть и повел в коридор, поясняя по дороге:
— Как вы знаете, правое крыло дома предназначено для наших гостей — вот несколько комнат разных размеров. Ваша — самая большая.
— Она просто роскошная.
— В левом крыле живут все слуги. Комната Пекоса находится в том же крыле. Наверху мои покои, соседствующие с покоями хозяйки, как я и объяснял раньше. Комната мисс Эмили также наверху, но в другом конце. Мы не пойдем сейчас наверх; я хочу показать вам внутренний двор.