Из окон коммерческого банка Пратвелла вырвалось пламя и с ревом и свистом взвилось вверх, превратив все здание в пылающий факел. Пожарные, пытавшиеся сбить пламя одеялами и грязью, отступили, сдав банк огню.

У меня стеснило в груди, когда я узнала мужчину, бросавшего мешки с деньгами в фургон, припаркованный перед банком.

— Феннивик, — выдохнула я, прикрывая рот рукой, чтобы не наглотаться дыма. — Должно быть, он сбежал, когда обрушилась тюрьма. А вон отец Пруденс. Но о чем это он спорит с Феннивиком? И зачем они оба побежали в горящее здание?

— Затем, без сомнения, чтобы забрать содержимое сейфа. Или, если говорить о Феннивике, чтобы ограбить его, — губы Натаниэля защекотали мне ухо; он притянул меня к себе, прикрывая от обжигающего жара.

— Но это безумие. Здание того и гляди обвалится.

Пронзительный крик прозвенел в воздухе. Мортимер Пратвелл покачиваясь вышел из банка, держа в руках пакеты с деньгами. Одежда на нем горела. На воздухе пламя вспыхнуло с новой силой, и Пратвелл упал в фургон, бросив деньги на те, что уже лежали там.

Натаниэль и я одновременно бросились вперед. Я не могла стоять и смотреть, как человек, пусть даже совершавший в прошлом неблаговидные поступки, сгорает заживо. Видимо, Натаниэль тоже не мог. На бегу он сорвал с себя пиджак и набросил его на отца Пруденс, но огонь уже добрался до плоти, крови и костей Мортимера Пратвелла.

Я схватила обгоревшее одеяло, брошенное кем-то из пожарных, и рванулась вперед. В этот момент несколько искр попали на деньги, сложенные в фургоне, и те загорелись. Огонь опалил мне руки, когда я набросила одеяло на Пратвелла, но, увы, было слишком поздно. Мортимер Пратвелл зашелся в агонизирующем крике, перешедшем в хриплый стон, и через мгновение все было кончено. Огонь убил его.

Феннивик выбежал из горящего банка со стопкой облигаций в руках и побежал к фургону. Он заметил Натаниэля, оттаскивавшего от фургона обгоревшее тело Пратвелла, но сразу перевел взгляд на деньги в фургоне, пожираемые огнем. На долю секунды наши взгляды скрестились. В его глазах я увидела ту же ненависть, что и тогда, когда он пытался столкнуть меня с крыши дома Натаниэля.

Натаниэль бросился ко мне, преграждая путь Феннивику. Судя по злобному выражению их лиц, оба были готовы убить друг друга.

— Ну давай, подонок, — выкрикнул Натаниэль, закатывая рукава. — Только попробуй тронуть ее, и я с удовольствием сверну тебе шею голыми руками.

В руке Феннивика сверкнул нож. Страх обжег меня, будто к телу прикоснулись раскаленными каминными щипцами. Глаза Феннивика сузились, и воображение тут же нарисовало мне ужасную картину: Натаниэль лежит окровавленный, объятый пламенем.

— Нет! — закричала я, хватая его за рукав. — У него нож. Он убьет тебя.

Глаза Феннивика блеснули. Он стоял, не двигаясь, разрываемый между жаждой мести и жадностью. Затем резко повернулся и, подбежав к фургону, стал выхватывать из него пачки денег и запихивать в карманы и за пояс.

— Ваши руки! — Слова сорвались у меня с губ помимо воли, когда я увидела, что Феннивик, не заметив, схватил пачку тлеющих банкнот, почерневших и загнувшихся по краям. Струйка дыма показалась у него из-под пиджака, и я поняла, что пиджак загорелся.

Натаниэль побежал вперед.

— Деньги! Ради Бога, брось деньги! — кричал он, сложив руки рупором у рта, чтобы его было лучше слышно.

Глаза Феннивика остекленели. Он попятился к задней части фургона, все еще сжимая в руках горящие банкноты. Он неистово ударял ими о ботинки, но добился только того, что поджег носок. Пламя побежало у него по ноге, потом по спине. От воротничка и манжет повалил дым. У него вырвался полузадушенный крик, и он упал лицом в пылающую кучу украденных им денег, ставших его погребальным костром.

Натаниэль прижал меня к себе, не позволяя смотреть на ужасное зрелище. Я уткнулась лицом в его теплую грудь, вдыхая исходивший от его одежды запах дыма и соленой воды. Его объятия казались мне сейчас спасением. Сердце у меня болезненно сжалось, легкие готовы были разорваться от усилий вдохнуть побольше воздуха, наполненного дымом и гарью.

— Здание вот-вот обрушится, — Натаниэль схватил меня за руку и потащил — почти понес — к машине, которую оставил за пару кварталов от здания суда. Усадив меня на место для пассажиров, он сам сел за руль, но не спешил завести мотор. Волосы его были обсыпаны пеплом, лицо раскраснелось от жара, что придавало ему несколько дикарский вид, заставивший мою кровь быстрее бежать по жилам.

Я проследила направление его взгляда — он был устремлен в сторону порта, который превратился в один огромный костер. Где-то там, в центре этого костра, находились и обгоревшие остатки того, что когда-то было его компанией.

— Плоды труда двух поколений превратились в дым, — с горечью проговорил Натаниэль, сжимая руль. — Надеюсь, мои люди успели выбраться оттуда. Я видел смерть, но не такую ужасную, как та, свидетелями которой мы только что стали.

Я взяла его за руку, сжав ее в попытке хоть как-то его утешить. Я не имею права жаловаться, сказала я себе. В конце концов он ничего мне не обещал.

— Ты думаешь о Пруденс, да? Ты хочешь поехать к ней и рассказать про отца.

Он кивнул. В глазах промелькнуло удивление.

— Не думал, что ты поймешь. У меня не осталось к ней никаких чувств, кроме жалости, но все же мне не хотелось бы, чтобы она узнала об этом от чужих людей.

— Конечно, — согласилась я, хотя от одной мысли о том, что придется еще раз увидеться с Пруденс, живот у меня свело. Я взглянула на часы, вспоминая. На Ноб-Хилл пожары начнутся лишь на рассвете следующего дня. — Все в порядке, — сказала я. — Мы можем смело ехать на Ноб-Хилл; у нас вполне хватит времени вернуться в твой дом до начала пожаров.

Он посмотрел на меня с благодарностью и другим, более теплым чувством, потом привлек к себе и прижался к моим губам в страстном поцелуе. Я ощутила на губах вкус дыма и, закрыв глаза, почувствовала жар, вызванный вовсе не адскими пожарами, полыхавшими вокруг.

— Нам надо выбираться отсюда, — прошептал он, глядя на меня так, словно не хотел выпускать меня из объятий. Биение его сердца эхом отдавалось у меня в ушах. Испытывал ли он ко мне только сексуальное влечение? Одна моя половина страстно хотела верить, что это было нечто большее, вторая не осмеливалась даже мечтать о чем-то подобном. Во всяком случае не в разгар самого жуткого кошмара столетия.

Особняк Пратвеллов на вершине Ноб-Хилл четко выделялся на фоне красноватого дыма и выглядел как монумент обреченности. На огромной лужайке перед домом были разложены картины старых мастеров. Слуги вынимали их из рам и скатывали в трубки, чтобы вывезти из города вместе с фамильным серебром.

Дворецкий открыл дверь и провел нас в гостиную. Вошла Пруденс. Увидев серьезное лицо Натаниэля, она побледнела.

— Твой приход ко мне означает, что случилось что-то плохое, — прошептала она.

Натаниэль кивнул, подтверждая ее опасения.

— Сожалею, что приходится говорить об этом, но я не хотел, чтобы ты узнала от чужих людей. Твой отец…

— Нет… он не… — Слова застряли у нее в горле.

— Его банк сгорел. Мортимер пытался вынести деньги вкладчиков из сейфа, когда обвалилась крыша. — Он нежно взял ее за руки. — Боюсь, он погиб. Феннивик тоже.

Пруденс задрожала, явно стараясь сдержать нахлынувшие на нее горестные чувства, и внезапно ненависть к ней исчезла из моей души. Грейс Пратвелл вошла в комнату, и Натаниэль сообщил ей печальную новость. Пришли и сестры Пруденс, услышавшие шум, и вскоре все они стенали и рыдали.

Резкий стук в дверь прервал это проявление горя. Дворецкий с виноватым видом ввел в гостиную красивого молодого офицера.

— Я только что получил приказ, мадам, — начал тот официальным тоном, снимая фуражку и подходя к миссис Пратвелл. — Ноб-Хилл должен быть эвакуирован.

Пруденс поднесла к глазам отороченный кружевом носовой платочек с вышитой золотой нитью монограммой.