Обычно Маатан не видел снов. Киешат по воле богов обходила Круг, не тревожа лаев и их учеников бессмысленными видениями. Если Ото-лай решал наказать или — наоборот — отблагодарить за что-то Маатана, он сам посылал ученику тот или иной сон. Но это случалось редко, хватило бы пальцев на руке, чтобы пересчитать подобные ночи.

Поэтому, оказавшись в небесном шатре, залитом ослепительным светом, Маатан удивился и испугался. Он знал каждого из тех, кто сидел вокруг огненного колеса Го, и это могло означать только одно: Маатан завершил свой путь по Вай, и сейчас боги решают, что делать с нерадивым учеником мудрого Ото-лая.

Но боги, казалось, не обращали внимания на жалкого человечка, притулившегося за облачной занавесью. Они вели неспешный тихий разговор, и Маатан поневоле начал прислушиваться.

— До добра это не доведет! — старик в сияющей золотом одежде раздраженно хлопнул ладонью по белоснежной кошме. — Жертвы стали скудны, и от края до края Вай все больше тех, кто предпочитает бросить сухую лепешку какому-нибудь болотному духу или вовсе обойтись без приношения.

— А мои жертвенники полны, — низкорослый, одетый в красную набедренную повязку Моро ухмыльнулся. — На Вай привыкли к тому, что стада плодятся и поля приносят много зерна. Люди считают это своей заслугой, а не твоей милостью, забывая, что всегда есть желающие разжиться чужим добром.

— А ты и рад, — огрызнулся старик. — Когда мать-Вай рожала тебя, она перепутала мудрость с кровожадностью и вместо разума дала тебе копье.

— Ты старший, Го, — вмешалась в разговор Заришах, закутанная в прозрачную накидку. — Когда ты вылепил из речного ила первых вай, то сам вложил в них каплю свободы и искру воли.

— Могу и забрать, — скрипуче ответил старик. — Неблагодарные дети — горе для родителей.

— Это называется старость, — засмеялся статный красавец с гривой пепельных волос, словно летящих по ветру. — Твои дети выросли и намерены жить по-своему. А ты все пытаешься видеть в них несмышленых сосунков.

— Мои дети не проливают крови, — сильнее нахмурился старик. — Но Моро вырезал своих из наконечника смертоносного копья. В их сердцах — жажда убивать, а теперь они еще и нарушили единство Круга. И отступник готов помогать им вопреки своему предназначению!

— Дай тебе волю — и ты станешь пасти вай так же, как они пасут своих овец, — улыбнулся Тогомо. — Пусть решают сами, кому жить, а кому отправляться к Андарро, отец. Ойчором должен владеть тот, у кого хватит на это сил.

— А что будем делать с новоявленным учеником? — подняла голову хмурая Томо. — Отступник получил его не по праву.

— Оставим как есть, — снова ухмыльнулся Моро. — Да и какое нам дело до мальчишки, который никогда не сможет удержать Силу? А если и сможет — никогда не научится ей владеть.

Проснувшись, Маатан долго лежал на кошме, не смея пошевелиться. Его не покидало убеждение, что приснившееся не было капризом Киешат. Близость к богам пугала. Но еще больше страшило то, что они говорили о нем. О нем и его ученике.

Маатан поднялся, бросил взгляд на спящего Лорка и тихонько вышел из шатра. До ежедневного Обряда оставалось недолго.

Зря он надеялся, что наличие ученика ему чем-то поможет. Теперь Маатан понимал, что решился на непозволительное. И не только из-за того, что впервые испугался за собственную жизнь. В конце концов, всем рано или поздно придется пойти по дороге в Нижний Мир, где терпеливо ждет Хозяин Андарро. И даже не только из-за того, что чувствовал себя беспомощным без такой привычной магии. Подспудным, тщательно спрятанным от самого себя, но непреодолимым желанием было держать поближе к себе Лорка, который сейчас спал в его шатре.

Конечно, внешняя привлекательность юноши тоже имела значение. Но Маатан всю жизнь учился (и научился!) контролировать позывы плоти. Однако очевидная отстраненность Лорка от всех окружавших его людей словно подсказывала: его место не здесь. У него должно быть иное будущее.

Жалость? Нет, Маатан не испытывал жалости. Не умел. Все оказалось сложнее и запутаннее. Ведь, в сущности, что он, поддавшись порыву, предложил Лорку? Жизнь вечного недоучки, полную лишений и такого же точно отшельничества, только не среди мортов, а в степи. Чем такая судьба лучше существования воина, который убивает до тех пор, пока не убьют его, и не чувствует себя дома даже в родном племени?

От Маатана не укрылось, что Лорк его боится. Юного воина явно страшила близость с мужчиной, о которой так неосмотрительно сообщил Маатан. Он ведь не знал, что на самом деле надо бояться расплаты за своеволие учителя…

Сила налетела неожиданно, но мягко. Обволокла степь и Маатана в ней, упруго, по-дружески, толкнулась в плечо и покатилась дальше — невидимая, но могущественная. Оберегающая.

В переливах привычных звуков Маатан вдруг услышал незнакомую мелодию. Удивленно потянулся, собираясь поправить, влить в общий строй, забыв, что после Ухода лая ему это недоступно. Но белая плеть внезапно обвила пальцы, будто ласкаясь, и тут же раздался звук, с каким лопается струна урма...

Обряд давно закончился, а Маатан все сидел, разглядывая ладони, на которых еле заметно мерцала оставшаяся с ним Сила. Она была послушна и отказывалась его покидать. Когда Маатан пожелал, чтобы ближайший куст ларада расцвел — белая лента легко дотянулась туда, и ларад немедленно покрылся желтыми соцветиями. Собрав полную горсть мелкого цвета — заварить душистый напиток, — Маатан направился в шатер.

Всю обратную дорогу он ощущал магию — в себе. Сила оставалась с ним. Белая, как шатры богов. Сияющая. Вся — его, ведь она не принадлежала Кругу.

С ней он чувствовал себя более уверенным — теперь ему будет, что показать Лорку. Лаи могли отказаться от пропавшего ученика, но сама Вай, Мать-земля, поделилась с Маатаном частью Силы.

Маатан вспомнил, как впервые разделил с Ото-лаем его магию. Как впервые почувствовал ее ласковую мощь — нежнее, чем прикосновения воды, теплее, чем утренние поцелуи Го, — и едва не расплакался от восторга… Сколько ему тогда было? Оборотов пять, шесть? А он до сих пор помнил волшебное ощущение сопричастности. Тогда он впервые сумел не только увидеть Силу, но стать ее частью, почувствовать себя любимым ребенком. Теперь он мог сам поделиться силой с Лорком. Настоящей, живой, а не украденной в предутренний час.

Лорк снова спал беспокойно. Волосы прилипли к потному лбу, пальцы вцепились в накидку, лицо искажалось мучительной гримасой.

Маатан опустился рядом на колени, встряхнул за плечо.

Лорк открыл глаза, хрипло вскрикнул и метнулся в сторону. Затем потряс головой, окончательно просыпаясь.

— Прости, учитель. Киешат не дает мне спокойных ночей с тех пор, как я себя помню.

Маатан кивнул и предложил:

— Как приведешь себя в порядок — я жду снаружи, — и вышел.

Через некоторое время Лорк присоединился к нему, сидящему на траве. Опустился рядом, подобрав колени. Молча уставился в степь.

Маатан протянул руку, нащупал его ладонь.

— Вчера ты видел Силу. Сегодня ты сможешь ее ощутить. Только через меня — тебе самому она не доверится.

Слова «…возможно, никогда» Маатан счел за лучшее проглотить. Закрыл глаза и отпустил белую ленту Силы. Та тут же потянулась к Лорку, окутала его целиком, скрыв от глаз — он оказался в ней, точно в коконе, и только сжимающие ладонь Маатана пальцы остались вполне осязаемыми.

Сколько это продолжалось — Маатан не знал, потому что тоже оказался во власти морока, поднявшись духом над степью, глядя сверху вниз на себя и Лорка, на шатры мортов поблизости, на пасущихся неподалеку от стойбища хабтагаев и овец и уносясь все дальше…

Когда все закончилось, Маатан отпустил руку ученика.

— Все, что показала тебе Сила — только твое. И ты можешь никогда не рассказывать мне, что именно увидел.

Лорк кивнул, вид у него был довольно растерянный.

— И запомни еще одно: нет унижения ни в чем, что дарует Сила. Даже в близости между мужчинами. Но никогда такая близость не случится без согласия лай и ученика… Ты меня понял?