Лорк кивнул снова, и на это раз у него были очень настороженные глаза.

— А сейчас сходи к отцу, передай, что последний отряд, который он ждет, прибудет к вечеру.

— То есть утром мы сможем выступить? — тут же спросил Лорк.

— Это решит Нотон-кун.

10.01.2013

8.

Лорк послушно передал отцу послание учителя и вернулся к шатру. Нотон-кун медлить не собирался: очень скоро в центре стойбища раздался грохот барабана, созывавшего старейшин на Совет. Лорк стиснул зубы, сел на сухую траву у входа и закрыл глаза.

Магия. Сила.

Лорк не знал, что боги показали учителю. Сам он внезапно оказался в горящем Ойчоре. Лорк никогда там не бывал, но откуда-то знал, что город, гибнущий на его глазах — Ойчор. Яркое жаркое пламя лизало белые камни стен, с оглушительным грохотом рушились перекрытия, вокруг кричали гибнущие люди, а Лорк стоял посредине этого кошмара и не мог понять, сон это или явь.

Сейчас, сидя у шатра Маатана, он пытался разобраться, зачем боги послали ему такое видение. Пытались напугать или предупредить? Или подсказывали, что все, задуманное Нотон-куном, сбудется, морты войдут, наконец, в Золотой город и подчинят его себе?

А еще Лорка волновали намеки Маатана на непременную близость между жрецами. Сам он даже представить себе не мог подобных постыдных и недостойных воина отношений. Но для жреца, говорившего об этом совершенно спокойно, ничего недостойного в такой близости, очевидно, не было. И теперь младший сын Нотон-куна мучился сомнениями: что, если без этого Сила никогда не подчинится ему? Что, если непристойная связь — обязательное условие обучения, и, не позволив Маатану — Лорка передернуло от отвращения — не позволив ему сделать себя наложником, Лорк никогда не станет настоящим лай?

Он так задумался, что пропустил, когда к шатру подошел Тарс. И вздрогнул, почувствовав на плече руку друга.

— Нотон-кун собрал большой Совет, — сообщил Тарс, усаживаясь рядом. — Все только и говорят, что о походе на Ойчор. Ты уже умеешь слушать богов, Лорк?

— Нет, — Лорк уткнулся подбородком в колени. — Пока что я научился только оттирать речным песком жирные пятна со штанов. Но учитель показал мне Силу, и если я буду достаточно прилежен, то смогу, наверное, договориться с Киешат.

Тарс неловко обнял его за плечи и осторожно прижал к себе. Он был сыном женщины из далекого края, где царствовал снежный великан Тан. И люди там были большими и сильными. Наверное, поэтому Тарс уродился таким огромным — на две головы выше Лорка и в два раза шире. Он всегда побеждал в борьбе и давно уже заслужил право считаться вольным мортом.

С самого детства Тарс вступался за Лорка в драках, безжалостно колотил даже Рагана, если тот позволял своему языку болтать лишнее, и Лорк привык считать приятеля почти что старшим братом — вместо кровных. Они выросли в одном шатре, вместе учились подчинять себе хабтагаев, попадать стрелой в глаз магназара с расстояния в сто шагов и делили одну миску сладких зерен на двоих. А теперь боги развели их дороги, и оба чувствовали себя непривычно одинокими.

О страшных снах Лорка Тарс знал — он нередко будил его, вытаскивая из ночных кошмаров и отгоняя мороки. Но о том, куда Киешат завела его сегодня, Лорк не мог бы рассказать даже Тарсу.

Потому что сам боялся вспоминать, как всю ночь ублажал мужчин вай. Лорк плохо помнил, где это происходило, но определенно не в шатре. Киешат заставила его забыть о собственной сущности, бросив на алые с золотом покрывала, расписав черную кожу белилами и лазурью, украсив ногти на руках и ногах кармином. Почему-то такие подробности запомнились Лорку отчетливее всего. А еще он запомнил сладкое, как дикий мед, удовольствие, от которого слабели члены и даже во сне темнело в глазах.

Да, дочь морока Киешат умела смутить воинов.

“Не воинов, — поправил себя Лорк. — Теперь я ученик жреца, и, наверное, Киешат всем им посылает такие сны. Ведь не может же мужчина по доброй воле разделить кошму с другим мужчиной”.

Вспомнив, что готовить еду теперь стало его обязанностью, Лорк вздохнул и поднялся. Наверное, после даавана осталось достаточно мяса, зерен и зелени, чтобы накормить учителя и насытиться самому. В крайнем случае, сойдут и лепешки с ягодами.

У костра Лорка перехватила мать. Узнав, зачем он пришел, Нама быстро и ловко начала срезать с лежавшей в угольях туши самые сочные куски. Затем вывалила их в горшок, засыпала зернами, залила мясным отваром из котла. Оглянувшись на хлопотавших неподалеку женщин, сунула Лорку мягкую медовую лепешку.

Он благодарно коснулся пальцами руки матери, и она улыбнулась в ответ, сверкнув белыми зубами.

— Я рада, что ты не пойдешь завтра с воинами, — Лорк тут же нахмурился, но мать продолжила, не обращая внимания на его недовольство. — Много мужчин погибнет до того времени, как Заришах накинет покрывало. Но ты особенный, и у тебя своя судьба. Я всегда это знала.

Разубеждать ее Лорк не стал. Подхватил горшок и бурдюк с водой и заспешил назад, к шатру Маатана.

Жрец уже сидел у очага, перебирая в пальцах узелки витого шнурка. Лорк поставил перед ним горшок и плошку, вытряхнул на блюдо мясо с разбухшими зернами, положил зелень и лепешку. Затем отошел, сел на кошму, чувствуя урчание пустого брюха. Но он привык сдерживать потребности тела — уж наверное учитель оставит ему еды, и Лорку не придется снова идти к кострам. Но Маатан, не оборачиваясь, сказал.

— Незачем тебе ждать, пока я утолю голод. Иди сюда.

Лорк не заставил просить себя дважды, но сесть рядом с учителем не отважился, отойдя на свое место. К тому же у него на языке вертелись вопросы, и Лорк не знал, чем ответит Маатан на дерзость.

— Скажи, учитель… Все лай делят кошму со своими учениками?

Маатан разорвал лепешку, повертел ее в пальцах.

— Все, Лорк. Во всяком случае, я не встречал тех, кто бы не делал этого.

— Это обязательно?

Сейчас Лорк был рад тому, что его кожа намного темнее кожи мортов. Щеки пылали, а кровь стучала в висках, словно он гнался за диким хабтагаем.

— Не знаю, — равнодушно ответил Маатан. — Но я уже сказал тебе: лай не переносят насилия. Если ты что-то решишь — ты решишь это сам.

Лорк прикусил губу. У него оставался еще один вопрос, точнее, два, но второй мог и подождать. А вот первый беспокоил его больше всего остального.

— Скажи, учитель, — он сморщился, словно жевал кору горького дерева. — А об этом… кто-то узнает?

На этот раз выдержка Маатану изменила. Он развернулся и в упор посмотрел на Лорка так, что тому захотелось спрятаться под кошму.

— Жизнь лай и его ученика — в ладонях богов! Только они знают о том, что происходит в лайдо. Ни морты, ни ваи недостойны таких знаний. Ты хорошо меня понял?

— Да, учитель, — пробормотал Лорк, чувствуя себя новорожденным щенком, столкнувшимся с магназаром, хотя — случись такое — он убил бы зверя быстрее, чем великий Го окинет взглядом степь. — Я понял.

День Лорк потратил на то, чтобы вырезать из дерева своего первого идола. Маатан выдал ему маленький нож, больше похожий на игрушку для малышей, которые еще не умеют справляться с настоящим оружием, и странную шершавую тряпку. Когда Лорк провел по ней пальцем, то немедленно содрал кожу, словно потрогал не тряпку, а кусок шкуры войо.

Подумав, Лорк решил вырезать Моро. Собственно, Моро был прародителем мортов, создав первых из них из наконечника своего копья. Кочевники относились к своему отцу едва ли не с большим уважением, чем ко всем остальным богам. Он приносил им удачу в битвах, укрывал своим плащом после смерти, а самых отважных забирал в небесный шатер, где воины пировали во славу своего небесного покровителя.

Крошечный нож слушался плохо — все же Лорк больше привык к кинжалу. Зато кропотливая работа не позволяла думать о чем-то другом. Маатан разрешил ученику прерваться только для еды и снова усадил у очага строгать неподатливое дерево. Сам он большую часть времени молчал, то перебирая узлы жреческого шнурка и беззвучно шевеля губами, то расставляя вокруг очага идолов в каком-то одному ему понятном порядке.