Фредрика задумалась. Скоро начнется совещание в Министерстве юстиции. Есть ли у нее конкретные возражения против решения СЭПО? Конечно нет.

Не повторять же то, о чем она говорила с Алексом. У нее недобрые предчувствия, но вряд ли этот аргумент покажется убедительным министру юстиции. А вот доказательств того, что Захария Келифи представляет собой угрозу безопасности страны, набралось предостаточно. Если бы дело касалось любого другого преступления, кроме терроризма, Фредрика не сомневалась бы в решении СЭПО. Чего же она хотела? Поднять вопрос о нарушении прав личности в ситуации террористической угрозы в принципе? Если так, то время для такой дискуссии было выбрано самое неподходящее.

Алекс прав, в их работе нельзя руководствоваться минутным настроением. Кто она такая, чтобы ставить под сомнение процедурную рутину, бывшую в ходу уже не одно десятилетие? Если решение принято в соответствии с законом, нет никаких оснований сомневаться в его справедливости.

Работа в СЭПО была близка и в то же время бесконечно далека от того, чем Фредрика занималась в особой следственной группе Алекса. В делах СЭПО было множество подозреваемых и крайне мало осужденных. Далеко не все аргументы предварительного следствия можно было обнародовать в суде, и это создавало порой непреодолимые препятствия для обвинения. Сколько же разочарований и отчаяния несла такая работа!

Фредрика решила отступить. Ей нечего сказать по делу Захарии Келифи. Нужны новые факты, но где их взять и что, собственно, она собирается доказывать?

Она приняла решение и успокоилась. До совещания оставалось несколько минут.

– Я разговаривал с премьер-министром, – начал Мухаммед Хаддад. – Он согласен со мной в том, что нельзя идти у террористов на поводу, это чревато тяжелыми и непредсказуемыми последствиями. В связи с этим возникает вопрос, как нам донести до них свою точку зрения?

– Полагаю, над этим придется ломать голову полицейским, – заметил госсекретарь.

– Это я понимаю, – вздохнул Мухаммед Хаддад. – Однако вы не должны забывать, что террористы находятся в самолете и не имеют возможности общаться ни с кем, кроме членов экипажа. Они не могут выйти на полицию напрямую, и поэтому мы должны иметь свою коммуникационную стратегию. Можно сказать, этого они от нас ожидают.

– А что говорят американцы? – подала голос Фредрика.

– Они страшно взбудоражены, – ответил госсекретарь, который, очевидно, уже связался с коллегами из-за океана. – Министерство иностранных дел продолжает налаживать постоянный обмен информацией с нами. Мы говорили с Госдепартаментом и Департаментом внутренней безопасности, а они в свою очередь – с ЦРУ, ФБР, АНБ и всеми остальными. Этими контактами в основном занимается СЭПО.

Госсекретарь получал явное удовольствие от своего выступления. Фредрика заметила, как ему нравится быть в центре всеобщего внимания. Его стоило бы назначить на этот пост только за то, с каким упоением он произносил слово «ЦРУ».

Она взглянула на наручные часы. Самолет в пути всего лишь около ста двадцати минут. Значит, топлива в баке пока достаточно.

Итак, Хаддад выразился вполне определенно. Правительство не будет пересматривать свое решение относительно депортации Захарии Келифи. Негромкий, доверительный голос министра успокоил Фредрику. Мухаммед Хаддад был проницательным и честным человеком и не страдал заносчивостью. Если бы он посчитал решение правительства относительно Келифи ошибочным, то не задумываясь признал бы это и не замедлил бы принять меры.

Но депортация Захарии Келифи составляла лишь половину проблемы. Кроме нее, оставался «коттедж Теннисона», секретная американская тюрьма на территории Афганистана. И рассчитывать на то, что требование террористов будет выполнено в этом пункте, не приходилось.

«Джамбо джет» вылетел из аэропорта Арланда в половине десятого по стокгольмскому времени. Через полчаса командир экипажа сообщил в контрольно-диспетчерский пункт о найденной в туалете записке. Это была вся информация, которой располагал Брюс Джонсон, когда папка с делом о захвате «боинга» легла на его стол. Немного – и в то же время вполне достаточно.

Самолет направляется в Нью-Йорк.

На его борту американские граждане.

Одно из требований террористов адресовано непосредственно правительству США.

– Если шведы не понимают, что эту проблему нужно решать совместными усилиями, мы будем действовать на свой страх и риск, – объявил начальник Брюса в ФБР, после того как в четыре утра по американскому времени его проинформировали о случившемся по телефону.

Вскоре он был назначен ответственным за проведение этой операции, непосредственным руководителем которой стал Брюс.

В пять утра Брюс допивал вторую чашку кофе. В ЦРУ работа кипела круглые сутки, но сейчас народу в офисе было немного. Он уже связался с коллегами из ЦРУ и других вовлеченных в эту операцию учреждений. Придется подождать несколько часов, пока все не будут на месте, но потом разразится самая настоящая война. На текущий момент все выглядело так, будто основную ответственность за проведение операции несет ФБР. Однако, поскольку самолет еще не успел пересечь воздушную границу США и угрозу рассматривали как внешнюю, ЦРУ проявляло не меньшую заинтересованность.

Брюса мало заботили отношения между организациями и департаментами. Каждый должен делать свое дело – в этом залог общего успеха.

Работа шведской стороны оставляла желать много лучшего. Брюс до сих пор не имел на руках списка пассажиров и членов экипажа. Он поручил работникам аэропорта оценить степень риска того, что бомба находится в багажном отделении или салоне самолета, однако и этот запрос пока оставался без ответа.

Брюс понимал, что, скорее всего, на борту «боинга» никакого взрывного устройства нет. Однако в серьезности намерений террористов сомневаться не приходилось. Лучшим свидетельством тому было упоминание в их записке «коттеджа Теннисона».

Несмотря на то что «коттедж Теннисона» считался объектом ЦРУ, сотрудник ФБР Брюс Джонсон был знаком и с его историей, и с внутренним устройством. С некоторых пор тюрьма Гуантанамо стала притчей во языцех, многие хотели бы ее закрыть и навсегда забыть о ее существовании. В то же время нереальность подобных притязаний понимали все. Президент, в ведении которого находился этот вопрос, уже наломал дров в предвыборную кампанию 2008 года. Оставалось только удивляться недальновидности его советников.

Но почему именно «коттедж Теннисона» всплыл в этом послании, написанном по-шведски и поднимающем вопрос об освобождении некоего Захарии Келифи, иммигранта, которого шведские спецслужбы сочли настолько неблагонадежным, что лишили вида на жительство? Этот вопрос вызывал у Брюса Джонсона по меньшей мере недоумение. «Коттедж Теннисона» – не Гуантанамо, название этого малоизвестного места не встретишь в газетах. Вполне возможно, что оно каким-то образом просочилось в Интернет, но в любом случае тот, кто на него наткнулся, должен был знать, что он ищет.

Вторая проблема состояла в том, для чего террористам понадобилось закрывать «коттедж Теннисона». Быть может, там содержится кто-то из шведских граждан? В этом Брюс Джонсон сильно сомневался, тем не менее решил навести справки в ЦРУ. Он знал, что СЭПО контактирует с американской разведкой, и не исключено даже, что ЦРУ на сегодняшний день располагает более полной информацией по этому делу, чем ФБР. В таком случае результат будет.

Брюс записал имя руководителя антитеррористического отдела СЭПО: Эден Лунделль. Она так хорошо говорила по-английски, что Брюс не смог удержаться от вопроса, кто она по национальности. Эден подтвердила его подозрения. Да, ее мать англичанка, сказала она, и сама она долго жила в Лондоне.

Теперь Брюсу стало понятно, откуда у нее английское имя. Однако ему не давала покоя мысль, что он где-то слышал его раньше. Наконец один из сослуживцев Джонсона внес ясность и в этот вопрос.