– Почему вы так думаете?
– Даже не думаю, а уверен. Я немного немецкий знаю. Разговор шёл при мне, я слышал... ну, не всё слышал, а кое-что. Выпейте, а то мне неудобно. Всё-таки вы гость.
Иноземцев рассмеялся:
– Ну, какой я гость!
– Не пейте, если не хотите. Мне всё равно. Послушайте... – он приподнялся и заглянул в глаза Иноземцеву. – Послушайте... Это вас Шнапек ко мне послал, да?
Иноземцев помолчал и сказал с деланной небрежностью:
– Конечно. И это плохой признак.
– Ну и что же? Пьяному мне всё равно. Ничего не страшно, – он наклонился и взял за плечо Иноземцева. – А вы вот не пьёте... Не понимаю вас...
Глава XV
Гиблые места
Фон Мангейм писал в Шварцвальд дяде Отто, владельцу майората и генералу в отставке:
«В четверг я собираюсь охотиться на лося. Это нисколько не похоже на ту охоту, о которой вы рассказывали, охота в свите двух императоров и кронпринца в Беловеже и затем пир в охотничьем замке. Я буду охотиться в дебрях северного русского леса, в болотах, где нога увязает по колено, в трущобах, где сам можешь стать дичью для партизана. Мы строим здесь дорогу протяжением в 120 километров. Строим, конечно, не мы, а здешние жители и люди, взятые из лагерей. Здесь есть один молодой русский, он старается подражать мне во всём. Это очень веселит меня. Именно он строит дорогу, и с тех пор, как он взялся за эту работу, дело сильно подвинулось вперёд. Если вы увидите божественную Клотильду, скажите ей, что воспоминания о нашей последней встрече в Мангейме владеют мной под этим суровым небом. Пусть она не беспокоится обо мне пока: мы живём здесь, как в лесном отеле...»
Дописав письмо, фон Мангейм приказал денщику отправить его. Затем он решил лечь спать, так как в семь часов утра за ним должен был заехать Иноземцев. Но прежде он позвонил коменданту и сказал ему, что уезжает на три дня на охоту.
– Вы едете, надеюсь, не один? – спросил Шнапек.
– Со мной мои отчаянные вестфальцы Готвальд и Вилли. Затем я беру с собой Иноземцева. Этому только и останется, что дорого продать свою жизнь, если на нас нападут партизаны.
Шнапек промычал что-то невнятное.
– Потом: вы сами мне говорили, что с тех пор, как ваши люди убили Разгонова, леса стали безопасны.
Шнапек пожелал группенфюреру хорошей охоты.
В то время когда происходил этот разговор, Иноземцев сидел в кабинете Шнапека и рассеянно рассматривал фотографические снимки. Они показались Иноземцеву неинтересными, кроме одного, изображавшего взорванный, ещё дымящийся блиндаж.
– Вы узнаёте это место? – спросил Шнапек.
Иноземцев отрицательно покачал головой.
– Вам следовало бы его знать. Здесь был убит Разгонов.
– Ах, вот что? – удивился Иноземцев. – А мне говорили, что его случайно застрелил патруль.
– Легкомысленным людям это может показаться случайностью, но на самом деле всё было предусмотрено. Разгонов был ранен, мы преследовали его четыре километра, он и его адъютант были загнаны в это логово, и там их убили.
– Говорят, вы обещали за его голову сто тысяч?
– Это факт.
– Кто же получил эти деньги?
– Половину заплатили одной вашей знакомой... Да, Мангейм сказал, что вы едете с ним на охоту.
– Еду. Хотя это отрывает меня от дела. Без меня работа идёт хуже, чем при мне.
Шнапек пожал плечами.
– Я найду повод, чтобы вас вызвать.
Как всегда, он вдруг резко изменил тему разговора:
– Что вы думаете о Ерофееве?
– Это конченный человек.
– Я тоже так думаю.
И Шнапек встал. Это означало, что разговор окончен.
В семь часов утра Иноземцев подошёл к дому, где жил Мангейм. У палисадника стоял отливавший жемчужным блеском «Оппель-адмирал» – машина, удобная тем, что на переднем и заднем сиденьях могли уместиться по три седока. Шофер и два солдата составляли свиту группенфюрера. Фон Мангейм посадил Иноземцева рядом с собой и от скуки дорогой расспрашивал его, где именно в России водятся медведи. Узнав, что медведи главным образом водятся в глубине страны, на северо-востоке, группенфюрер сказал:
– К зиме мы будем там.
Они давно уже оставили позади Плецк и миновали кладбище егерского полка. Невысокие берёзовые кресты правильными четырёхугольниками стояли на поляне, в центре этих крестов в два ряда стояли кресты повыше: здесь лежали офицеры егерского полка, – среди этих офицерских крестов самый высокий обозначал могилу полковника.
Вообще немцы любили русскую берёзу. Перила мостов, скамейки у блиндажей, столбы проволочных заграждений, заборы – всё было сколочено из белых стволов берёзы. Но хвойный лес, куда ехали охотники, чернел сумрачной, изгибающейся вдоль берега реки стеной.
«Оппель» проехал недостроенный мост. Под мостом по колено в воде работали люди. Здесь начинались владения Иноземцева. Вдоль реки тянулись полные воды траншеи, за траншеями шла мелкая поросль. Затем старый хвойный лес принял их под свои мрачные своды. Справа и слева тускло блестела болотная вода, сужающейся чёрной лентой лежала дорога – гать из параллельно положенных, грубо обтёсанных стволов. «Оппель» двигался толчками, как бы ныряя, стволы молодых деревьев гнулись под тяжестью машины. Вестфальцы-телохранители безрадостно поглядывали по сторонам. Ни одна машина не попалась навстречу охотникам: это была стратегическая дорога, которую приберегали для будущего наступления. Фон Мангейм бранился при сильных толчках, Иноземцев зевал и болтал о пустяках, чтобы не задремать.
Так они двигались по этой дороге, которая, в сущности, представляла собой бесконечный мост через болото. Часа через два им попалась сравнительно сухая лесная поляна. Здесь были построены четыре шалаша, и отсюда на восток шла малозаметная тропа. Немцы повеселели, когда узнали, что в четырёх-пяти километрах находится лагерь строительных рабочих, а главное – полицейский отряд, наблюдавший за порядком в лагере.
Дождь уже давно шуршал в ветвях, поездка утомила фон Мангейма, и он умильно оглянулся на ящик с вином и закусками:
– Будет неглупо, если мы устроим здесь привал.
Группенфюрер приказал вестфальцам приготовить завтрак. Фон Мангейм и Иноземцев вышли из машины и отправились в шалаш. Здесь они нашли стол и скамьи, сколоченные из грубых досок.
Вестфальцы накрыли на стол, достав из ящика всё, что можно было найти в складе фон Мангейма, даже консервированные ананасы, и главное ром – классический напиток охотников.
– Я не могу пить после вчерашнего: мне пришлось выпить два стакана самогона у Ерофеева, – пожаловался Иноземцев.
Но фон Мангейм приказал ему пить, и Иноземцев дважды осушил серебряный стаканчик. Как только фон Мангейм налил ему третий, откуда-то издали донёсся грохот мотоцикла, и через несколько минут вестфалец доложил, что прибыл ефрейтор с запиской от фельдкоменданта.
– Какая глупость! – со злостью сказал фон Мангейм. – Он всегда умеет испортить мне удовольствие, – фон Мангейм смял записку и бросил на землю. – Шнапек требует, чтобы вы отправились в ваш лагерь, а потом приехали в Плецк. Генерал неожиданно потребовал сведения о том, как идут работы.
Иноземцев искренно огорчился.
– Если бы я знал, что так получится, я бы не поехал на охоту, – продолжал раскисший от рома фон Мангейм.
– Вы можете вернуться, господин группенфюрер.
– Вернуться! Весь гарнизон знает, что я уехал на охоту. Они скажут, что я просто струсил. Нет! Мы будем охотиться без вас! У меня прекрасная карта, нас четверо, в конце концов мы убьём хотя бы одного лося, ведь убил же полковник Мюльбах! И вообще берегитесь Шнапека. Если бы не я, вас бы давно не было на свете...
Иноземцев сел на заднее седло мотоцикла. Затрещал мотор, и ефрейтор с Иноземцевым исчезли из глаз. Фон Мангейм лениво посмотрел в их сторону и приказал вестфальцам расстелить в шалаше спальный мешок. Был тёплый октябрьский день, лес шумел меланхолическим, убаюкивающим шумом. Фон Мангейма клонило ко сну, и он приказал солдату стащить с себя сапоги. Затем он залез в спальный мешок и минут через пять заснул мёртвым сном.
