Берестов подошел к Пете и запустил руку в его жесткие волосы.

— Привет, папа!..

— Да, привет… сегодня я за тобой пришел… обними меня… вот так… ты тут играешь, а в окно смотришь хоть иногда? Видишь тот дом? — Берестов уже протянул руку, чтобы указать, как вдруг заметил рисунок на тетрадном листе, который Петя прижал локтем к подоконнику, — это ты нарисовал?

— Да.

«Сколько уж мы в детстве нарисовали таких рисунков, — подумал Михаил, — все люди на них как будто стоят в профиль — никогда не надо утруждаться и пририсовывать второй глаз, ибо достаточно одного… Они как будто и вокруг себя все геометризируют: если человек находится внутри какой-нибудь комнаты, дверь — всего лишь линия, лампочка на потолке — это круг и исходящие из него палочки света, а сама комната — большой прямоугольник.

— Мне нравится.

Михаил всегда задавался вопросом: а кому же первому пришла в голову идея такого рисунка. Ребенок это был или взрослый? Или, быть может, пещерный житель, старавшийся изобразить на камнях себе подобных. Кто знает?

Выйдя во двор, они направились к машине, которую Берестов припарковал у калитки.

— А ты в курсе, что дедушка был здесь сегодня? — осведомился Петя.

Берестов остановился как вкопанный.

— Ве… дедушка? Постой-ка, — Михаил присел и посмотрел своему сыну прямо в глаза, — а что он тут делал?

— Он немного поиграл со мной, а потом пошел спорить с воспитательницей.

— С Ириной Владимировной? Зачем?

— Он вступился за меня, — уверенно сказал Петя, — чтобы она меня больше не наказывала.

— Она тебя наказала? За что?

— Я… да так, ничего особенного, — Петя отвернулся, — дедушка был на моей стороне.

Михаил развернул его к себе.

— Может, ты все же скажешь, о чем идет речь?

— Ну ладно, хорошо. Я хотел научить своих друзей играть в карты.

— Господи, Боже мой! Ты умеешь играть в карты? Откуда ты их взял? Стащил из дома?

— Нет, их кое-кто еще принес. Но это бесполезно, они ничего не поняли из того, что я им объяснил. Не доросли еще.

— А ты, значит, дорос? И дедушка пришел и вступился за тебя? Не болтай чепухи, не мог он этого сделать.

— Почему?

— Хотя бы потому, что он карты терпеть не может! Да и он на работе сейчас, а сюда в жизни не придет.

— Нет, сегодня дедушка был здесь, — Петя упрямо поддал камешек, лежавший на дороге, — а потом, когда они поругались, так получилось, что он умер.

— Как ты сказал?!

— Да-да. Но я даже не могу понять, кто его убил. То ли наша повариха, то ли это воспитательница подстроила. Повариха готовила обед и собиралась уже жарить курицу в духовке, но никак не могла ее туда запихнуть — она по какой-то причине все время увеличивалась. Но в конце концов ей на помощь пришла воспитательница, и они общими усилиями это сделали и захлопнули дверцу. А потом, когда повариха поглядела туда снова, то страшно закричала — в духовке жарился мой дедушка, — Петя проговаривал эти слова с каким-то недоверием, словно не зная, как к этому относиться, — а я-то думал, что он к тому времени уже ушел.

— Да не болтай ты чепухи! — Берестов выпрямился в полный рост, — если ты будешь сочинять, я тебя накажу.

— Я и не болтаю. Жалко дедушку. Он столько всего хорошего мне сделал и сегодня старался помочь.

Михаил открыл для сына заднюю дверцу, а сам сел за руль и тронулся с места. Снова в его голове стала навязчиво закручиваться мысль, только теперь она была одним единственным словом: «Великовский… Великовский… Великовский… Великовский…»

— Сын, скажи мне такую вещь… почему ты считаешь, что дедушка всегда и во всем защищает тебя?.. Ты настолько в этом уверен, что даже сочинил эту историю.

— Я не сочинил!

— Хорошо, пусть так… — Берестов знал, что если сейчас не согласится, Петя так ничего ему и не ответит, — и все же, почему ты воспринимаешь его как защитника?

— Не знаю… — в голосе Пети послышались нотки удивления, — а почему бы и нет?

«Все верно, почему бы и нет…» — Берестов проглотил слюну, которая после этого загустела в его гортани и, превратившись в стекловату, безбожно жалила ее; снова он почувствовал, как на него накатывают волны апатии, медленно сминавшие его в своих лапах, точно мягкую игрушку.

Понимая, что не может более следить за дорогой, он свернул в переулок, остановил машину и простоял так минут пятнадцать, уткнувшись лбом в руль и не обращая на Петю никакого внимания, который все это время настороженно косился на отца.

Берестов немного опоздал и, когда Застольный впустил его в прихожую, понял, что все общество уже собралось в Большой комнате.

— Извини, что заставил ждать.

— Ничего страшного, расскажи лучше о том, что там у тебя случилось на работе. И о Великовском заодно.

— О ком? Постой-ка, если ты имеешь в виду мое увольнение, то не факт, что… — хотел было запротестовать Берестов, но Петр Николаевич оборвал его:

— Брось, все теперь думают, что он приложил к этому руку, ибо ты выступал против его политики.

— Кто это — все? Человек пять-шесть?

— А этого недостаточно? — осведомился Застольный, — только не надо говорить мне, что ты все равно собирался уходить и теперь это не имеет значения. Имеет, еще как имеет, если не для тебя, то уж точно для других, ведь твой тесть совершил еще один ловкий ход, дабы упрочить свою власть.

— Но что мы можем с этим сделать?

— Что-нибудь да можем.

Берестов внимательно посмотрел на него, но Застольный уже отвел взгляд, развернулся и направился в Большую комнату; Михаил последовал за ним.

Что-нибудь да можем…

— Вот он наш несчастный! — пафосно воскликнул Петр Николаевич, — давайте хоть как-нибудь его утешим.

— Пожалуй, дадим ему вина, — высказал идею Фрилянд, — Берестов, будете вино?

— Да, не откажусь.

— Положа руку на сердце, мы только тебя и ждали, чтобы обсудить случившееся, а ты пришел и послал все это к чертям, — сказал Застольный.

— Неправда! Если хотите, обсуждайте, — отмахнулся Берестов и прибавил шутливо, — но вы только потому хотите меня в это втравить, что сами уже вдоволь насплетничались и жаждете заполучить объект своих сплетен.

— Пускай, вам это безразлично, а наши сограждане? — осведомился Староверцев.

— Что «наши сограждане»?

— Им очень даже не безразлично, ведь, готов спорить, скоро Великовский получит повышение, — сказал Асторин.

Как только он договорил — в следующий же момент раздался звонок в дверь.

— Мы разве ждем еще кого-то? — спросил Берестов.

— Нет, я понятия не имею, кто бы это мог быть, — пожал плечами Застольный и снова направился к входной двери.

Кого вы думаете мы увидели спустя полминуты? Великовского!

Я как-то смотрел фильм, в котором случайное появление главного героя во вражеском лагере выглядело настолько неожиданно, что все его неприятели чуть не попадали со стульев, а у одного из них, больного старика, начался сердечный приступ. Нет, это как-то неправдоподобно, гротескно. В жизни все по-другому: если у старика случается удар, то только через два дня после эпизода, когда человек, забытый, лежит дома один, в сырой постели и некому прийти ему на помощь, а люди, столкнувшись с подобным событием, за редким исключением держат эмоции в себе и если и стараются избавиться от помехи, делают для этого лишь короткие уколы. Нет, никто из нас не был шокирован, но, разумеется, по нашим лицам можно было прочитать те чувства, которые охватили нас в первый момент, а когда Фрилянд поставил на стол бокал вина, я заметил, как дрожит его рука. Таксист снял очки и, что-то нервно насвистывая, принялся старательно протирать их.

— Что ему еще здесь понадобилось… — пробормотала Агафонова.

— Просто он не мог другое время выбрать, — я подморгнул ей и сделал саркастическую мину, стараясь схватить ускользавшее спокойствие.

Разумеется, все мы рассчитывали, что Великовский очень быстро ретируется, — ведь не просто так он пришел в гости к подчиненному, «чайку испить», и действительно ему нужно было забрать какие-то бумаги. Но раз уж в этот вечер начали происходить непредвиденные вещи, так просто нам не удалось бы от них отделаться. А случилось вот что: поначалу заглянув к Застольному всего на минуту, но увидев гостей, Великовский почему-то тотчас же решил задержаться и присоединился к нашему обществу.