— Речь идёт не о рукописях, а о письме от Максима Кочубея. Я произвёл графологическую экспертизу этого письма и убеждён в том, что его писал не Максим.

— А кто же?

— Ну, этого я наверное сказать не могу. Но ясно то, что Максим не писал письма.

— Доказательства! Какие у тебя доказательства? — заинтересовался профессор. — Вот у меня на полке лежит курсовая работа Максима Кочубея, и почерк в ней, насколько я мог заметить, ничем не отличается от почерка, каким написано письмо. Месяц тому назад Кочубей прислал из Киргизии ещё одно письмо, и почерки одинаковые.

Иван Терентьевич поднялся, чтобы найти курсовую работу и первое письмо Кочубея, но Андрейка предупредил его.

— Не ищите, — сказал он. — И курсовая работа, и первое письмо тоже у меня. Вот они. Во-первых, обратите внимание на поля. У Кочубея поля всюду постепенно расширяются книзу, а в этом письме — наоборот: вверху поля шире, а внизу вдвое уже.

— Доказательство слишком незначительное, чтобы его принимать во внимание, — сказал профессор.

— Во-вторых, строчки. У Максима все строчки строго параллельны. В письме они загибаются вверх.

— Он писал не на ровном столе, а на камне, — напомнил профессор.

— Хорошо. А что вы скажете о знаках препинания? У Кочубея они везде расставлены ниже строчки, а в письме старательно выведены на одном уровне с нижним краем букв. А он же писал не на ровном столе, а на камне.

— По двум запятым ещё нельзя установить автора письма, — сказал профессор. — Ваша графология, молодой человек, слишком бездоказательная наука, если можно применить к ней такое звучное слово.

Но Андрейка и не думал сдаваться.

— Теперь переходим к вопросу о связности почерка, — заявил он. — У Кочубея почерк имеет наибольшую связность, т. е. Максим пишет в один приём по пять, а то и больше букв. В письме же буквы связаны между собой соединительными штрихами только по две-три. К тому же обратите внимание, как они соединены и как написаны. Пожалуйста.

В руках Андрейки появилась большая лупа, которую он сразу же подал Ивану Терентьевичу.

— Посмотрите на букву «о». Она всегда пишется одним движением пера, и потому чернила лежат ровным слоем на всей протяжённости буквы. Но в письме все буквы «о» написаны двумя движениями, так, словно их вырисовывали, чтобы придать им соответствующую форму. Буква «ф» пишется двумя движениями, а в письме она написана тремя.

— И что ты думаешь? — поднял голову профессор.

— Я ничего пока не думаю, — ответил Андрейка. — Для меня ясно одно: письмо подделано. Кто его подделал — неизвестно. Очень вероятно, что Петрюк.

— Почему именно Петрюк?

— А кто ещё мог это сделать? Ведь ни у кого нет образцов почерка Максима, и никто вообще не знает Максима там, на Тянь-Шане. Потом мне кажется подозрительным это возвращение Петрюка. Почему он возвратился один? Оставил товарищей? Он говорит, что вывихнул ногу. Но мы с вами видели, что нога у него, должно быть, здорова, раз он так бежал по улице.

— Тогда почему же он так охотно согласился ехать на розыски Максима и Поли? И даже не согласился, а сам просил меня взять его на Тянь-Шань.

— Можно позвонить ему домой и спросить об этом у него, — сказал Андрейка, — Я знаю только, что письмо подделано.

Иван Терентьевич снял трубку телефона и стал набирать номер.

— Что же ему сказать? — бормотал он. — Алло! Кто это? Вы, товарищ Петрюк? Это Бойко. Хотел вас порадовать. Билеты уже у меня в кармане. Завтра в шесть утра нас ждёт самолёт. Что-о? Вы не сможете поехать? Одну минуточку.

Профессор закрыл ладонью трубку и шёпотом обратился к Андрейке;

— Он отказывается от поездки!

— Я так и знал! — подпрыгнул Андрейка. — Тогда я поеду с вами, дедушка!

— Ну, ну, — махнул рукой профессор и снова заговорил в трубку: — Но что с вами? Нога? Доктора не позволяют? Ай-ай, как это неприятно. В таком случае я сейчас приеду проведать вас. Какое же беспокойство! Я вызову машину и через полчаса буду у вас.

Профессор положил трубку и посмотрел на внука.

— Одевайся, Андрейка, — решительно приказал Дед. — Ты поедешь со мной. Если выяснится, что Петрюк действительно подделал письмо, то я без него на Тянь-Шань не поеду! Я ему покажу! Я его ещё под суд отдам!

Таким сердитым своего дедушку Андрейка ещё никогда не видел. Не время было сейчас проситься на Тянь-Шань, хотя ничего мальчику так не хотелось, как побывать в Небесных горах и принять участие в поисках исчезнувших студентов.

Увайс открыл глаза, но от нестерпимо резкого света снова зажмурил их. Голова была тяжёлой, как камень, правое плечо болело, одежда почему-то была мокрая и липкая, будто Увайса только что выкупали в холодном горном озере.

— Бодгат, бодгат, — услышал он возле себя негромкое бормотание.

— Что за чёрт? — подумал Увайс и снова открыл глаза.

Он лежал на зелёной лужайке рядом с неподвижными телами Поли и Максима, в луже воды, которая натекла с их мокрой одежды, а вокруг них стояли какие-то смуглые, почти совсем голые люди и радостно бормотали:

— Бодгат, бодгат…

Потом несколько человек наклонились над Максимом и Полей и плавными движениями начали растирать их тела. Увайс подумал, что это сон. В самом деле, откуда могли взяться эти полуголые люди с их непонятным языком, как очутился он после ледяных объятий снежной лавины на этой тёплой мураве? Ведь он хорошо помнит, как катились они по крутому склону среди грома и свиста бешеного снежного потока, как крикнула Поля: «Прощай, Максим!» и как после удара головой об что-то твёрдое он, Увайс, покатился в какую-то чёрную неизвестность.

Все еще не веря в свое счастливое пробуждение, Увайс повернул голову в другую сторону. То, что он увидел, ещё больше удивило мальчика.

В десяти метрах от него медленно текла река. Над нею поднимался лёгкий пар. Струившийся оттуда воздух поражал своим ласковым теплом. На берегу реки росли какие-то широколистые деревья, и под одним из таких деревьев стоял большой белый слон. О существовании белых слонов Увайс ещё никогда не слышал. Но факт оставался фактом: недалеко от мальчика на берегу тёплой реки стоял белый, как снег, слон и с аппетитом жевал какой-то мясистый зелёный стебель.

Ещё больше удивился Увайс, когда смуглые незнакомцы, взявшись за руки, закружились вокруг них и, пританцовывая, вихляя спинами, затянули какую-то, должно быть, очень торжественную песню. Песня становилась всё громче и громче, движения поющих всё ускорялись, и то ли от звуков этой песни, то ли от странных растираний, которые, делали Максиму и Поле полуголые туземцы, Максим тоже очнулся и громко позвал:

— Поля! Ты здесь, Поля?

Он сразу же поднялся на локти, посмотрел на поющих, увидел Увайса и Полю и озабоченно склонился над своими друзьями.

— Вы живы?!

— Живы! — весело ответил Увайс, садясь на траве. — Немножко плечо болит, немножко голова гудит, но живы.

— Поля, а ты? — обратился Максим к девушке.

— Я не знаю, — слабым голосом сказала Поля, не открывая глаз.

— Раз уж ты подала голос, то я не сомневаюсь в том, что ты тоже жива, — улыбнулся Максим. — Но куда мы попали?

— Я тоже хотел бы это знать, — сказал Увайс.

Поля, наконец, решилась взглянуть вокруг себя и быстро села.

— Мы упали в ту самую долину, которую видели сегодня утром с гор, — быстро проговорила она.

— Должно быть, мы упали не в долину, а в воду, если судить по нашей одежде, — сказал Максим.

— Это нас и спасло.

— Ты немного ошибаешься, — вмешался Увайс. — Спасла нас не вода, спасли нас эти люди.

А черноволосые, полуголые жители тёплой долины всё кружились вокруг наших путешественников и всё пели свою песню.

— О чём они поют? — заинтересовался Максим. — Я различил только два слова: «ас» и «ман». По-немецки это означает «человек-ас», т. е. выдающийся лётчик. Но откуда тут могли взяться немцы?