Командир корабля капитан 1-го ранга Ванин сидел в своем кресле, чуть откинув голову, и отдыхал. Никакого участия в работе Юдина и Маркова он не принимал.
Я повернулся в сторону Верезгова. Помощник командира Верезгов стоял возле места вахтенного офицера и смотрел в сторону Маркова и Юдина. Помню, что я посмотрел в сторону штурманского поста, где нес вахту лейтенант Федотко, и увидел, что тот выглядывает из-за шторки и тоже смотрит в сторону Маркова и Юдина.
Как мне помнится, я у Федотко спросил: «У тебя что?». Федотко пожал плечами и развел руками. Я понял, что действия Маркова за пультом также привлекут внимание Федотко.
Развернувшись в сторону Маркова я продолжал смотреть то на Юдина, то на Маркова, то на Верезгова. Честно говоря, я тогда понимал, что что-то творится плохое, но что, не мог понять.
Я видел, что внимание всех присутствующих в ЦП (кроме Ванина) было приковано к пульту ЭЭС и Маркову. Через некоторое время Дворов что-то резко заговорил, обращаясь или к Юдину, или к Маркову, но что он говорил конкретно, я не разобрал. Помню, что в этот момент я находился в состоянии некоторого стресса.
Я слышал и видел, как Марков, повернувшись вполоборота в сторону Юдина, крикнул: «Короткое замыкание РЩН-11 в VII отсеке!»
Затем я увидел, как, встрепенувшись, со своего кресла соскочил командир корабля. Юдин, обращаясь к Ванину, сказал: «Выпал сигнал о превышении температуры в VII отсеке больше 70 градусов».
После этого командир, резко обежав командирский перископ, скомандовав в центральном посту: «Аварийная тревога!».
Следом за командиром по трансляции или Верезговым или Юдиным было объявлено: «Аварийная тревога! Пожар в VII отсеке».
Одновременно с объявлением аварийной тревоги голосом началась подача аварийных сигнала звонками».
Ю. В. Козлов:
Свободный от вахты подвахтенный VII отсека матрос-трюмный Ю. В. Козлов, отдыхавший в V отсеке, об этом же периоде свидетельствует следующее:
«7 апреля 1989 г., примерно в 11 часов, сквозь сон я четко услышал команду по трансляции: «Первой смене вставать, приготовиться к обеду». Поскольку на обед идти я не хотел, продолжал лежать в своей «кровати», находясь в полудреме.
Затем услышал, как по трансляции кого-то вызывали, кого, не помню. Я хорошо помню, что почему-то стал отвечать вахтенный кормы мичман Колотилин, находившийся в это время в V отсеке. Что он говорил по трансляции, не помню.
После этого разговора я услышал топот бегущего Колотилина. Он достал меня рукой, в проеме между щитами и, толкнув меня, крикнул: «Подъем! Горим!». После этих слов Колотилина я слышал, как он побежал в сторону VI отсека, а затем — как хлопнула переборочная дверь между V и VI отсеками.
Я встал и удивился: «Тревоги нет, чего он психует, чего он бегает?». Я одел спокойно брюки, куртку-спецовку, свернул свой матрац и, выйдя на средний проход, встал в недоумении: «Тревоги нет, никого нет, чего он убежал?».
Сколько минут я так простоял в ожидании, не знаю, минуты три-пять, не более. Я засучил рукава, надел на себя спокойно ПДУ (портативное дыхательное устройство) и после того, как одел, услышал голос командира по трансляции: «Аварийная тревога! Пожар в VII отсеке!» Что горело в VII отсеке, командир не сказал. Сразу же после этого сообщения командира началась дробь звонками оповещения об аварийной тревоге».
А. В. Грегулев:
«Поскольку обстановка с начала аварии была неясной, я начал расспрашивать Черникова, что было на корабле до объявления тревоги.
Черников мне рассказа! что в 10.20 он был в VI отсеке и производил радиационное обследование. Во время этого обследования он виделся в V/ отсеке с Колот ил иным, который сказал ему, что никаких замечаний по работе технических средств химической службы у него нет. При этом Черников мне сказал, что он лазал в трюм VI отсека и делал там замеры гамма-фона и бета-загрязненности, при этом Черников мне сказал, что все было в норме.
О матросе Бухникашвили и о посещении VII отсека Черников мне ничего не рассказывал. Видимо, Черников в VII отсек не ходил.
Я спросил Черникова, что было еще до объявления аварийной тревоги. Черников мне сказал, что минут за 15–20 до объявления аварийной тревоги наблюдались провалы по напряжению в сети 220 вольт 50 герц. Эти провалы Черников определял по работе вентилятора в блоке его аппаратуры.
Со слов Черникова я узнал, что когда начались провалы по напряжению, никаких команд и предупреждений о переключении сети от электриков не исходило.
Кроме того, Черников мне сказал, что он увидел, как остановился вентилятор у аппарата его заведования.
Из всего сказанного Черниковым я сделал вывод, что за 15–20 минут до объявления аварийной тревоги имели место несанкционированные провалы напряжения в сети 220 вольт 400 герц, т. к. у электриков что-то случилось, но что это было конкретно, я не знаю, и Черников также не мог мне ничего объяснить».
Приведенные выше показания технически можно объяснить только следующим образом: в 10.35 на пульте ЭСС высветился знак «низкое сопротивление изоляции». В соответствии с этим оператор пульта ЭЭС старший лейтенант С. Е. Марков под руководством вахтенного инженер-механика Юдина производил поиск участка сети с низким сопротивлением изоляции путем переключения питания электрооборудования. Эти переключения были замечены на всех боевых постах К-278.
В соответствии с РБЖ-ПЛ-82 эти действия С. Е. Марковым должны были производиться с разрешения ГКП корабля, как минимум, после повышения боевой готовности второму дивизиону и оповещения личного состава по корабельной трансляции.
Однако этого сделано не было.
Со слов Козлова («…Затем я услышал как по трансляции кого-то вызывали… Почему-то отвечал вахтенный кормовых отсеков мичман Колотилин, находившийся в V отсеке»), Третьякова («…Я видел, как капитан 3-го ранга Юдин стоял в это время возле Маркова и по трансляции с кем-то говорил, не повышая голоса. Как мне помнится, я услышал обрывок фразы сказанной Юдиным: «Ты что задержался?»), Дворова («Затем я услышал, как вахтенный офицер Верезгов объявил по трансляции «Команде вставать, первой смене приготовиться к обеду». Одновременно Юдин вызывал мичмана Колотилина по трансляции. Я слышал, что Юдин нашел Колотилина и по трансляции что-то говорил ему обычным голосом») свидетельствуют о том, что в 11.00 доклада от мичмана В. В. Колотилина об осмотре кормовых отсеком в центральный пост не было.
Слова же Колотилина, сказанные Козлову в V отсеке: «Подъем! Горим!» свидетельствуют о том, что на ГКП до объявления аварийной тревоги знали о пожаре в VII отсеке и принимали меры к его тушению.
Запись в «черновом» вахтенном журнале на 11.03 «Подать ЛОХ в VII отсек» является документальным подтверждением этой версии.
Мичман Колотилин был послан в VII отсек для подачи в него огнегасителя из системы ЛОХ.
Аварийная тревога была объявлена в 11.06. Об этом свидетельствуют записи в «черновом» вахтенном журнале ЦП, в журнале ГЭУ, а также показания С. А. Дворова.
Согласно протоколу осмотра журнала ГЭУ, в нем имеется запись: «11.05. АТ». Об этой записи свидетель Дворов пояснил, что сделал ее после того, как он крикнул Юдину: «Да объявляйте же вы аварийную тревогу!» в 11.05 (по часам пульта ГЭУ). Он помнит, что именно после этого по кораблю была объявлена аварийная тревога.
Следствие располагает данными о том, что вахтенный офицер и вахтенный механик обнаружили наличие аварийной ситуации на корабле. Впоследствии они расценивали действия ГКП как запоздалые.
Анализ показаний свидетелей и документов говорит о том, что, несмотря на все признаки аварийной ситуации,
Главным командным пунктом в нарушение требований РБЖ-ПЛ-82 аварийная тревога своевременно объявлена не была.
