На собрании состоялось личное представление кандидатов. На этот акт были подготовлены люди, говорящие «за» и «против». Они были поделены на уровни.

Нижний ярус — простые рабочие с простыми аргументами — 2 выступающих на одного кандидата.

Средний ярус — представители интеллигенции, обладающие ораторской красноречивостью и способностью отвести нежеланные аргументы, представив при этом в ярких красках заслуги желанных кандидатов — 1 оратор на 2 кандидата.

Верхний ярус — адвокаты с опытом обвинения и защиты и 2 оратора на всех кандидатов как помощь на всякий случай.

Выводом в бой представителей отдельных ярусов почти незаметным подмигиванием руководил Теодор. Он сумел зафиксировать в памяти, кто с каким заданием находится среди этой толпы, и никто из непосвященных не сумел заметить его режиссерских приемов. Развязался риторический бой, в поединках которого строгая организованность одной стороны явно преобладала над хаотичностью другой. Тяжелое оружие — адвокатов — в бой даже не пришлось вводить. Сражение длилось не менее четырех часов, и Теодор счел его исход удовлетворительным.

Замполит Ройтберг следил за ходом прений вместе с остальными сотрудниками политчасти. Их обслуживал официальный переводчик лагеря который, думаю, честно выполнял свой долг. Но из всего вихря дискуссии поймать замаскированные оттенки выступлений в тот или иной адрес, тем более через переводчика, практически невозможно. Что касается «старых коммунистов», то замполит так и не ощутил тонкости «обработки» предложенных им кандидатов.

Баллотирование было назначено на следующий, выходной день. От руки выписали 2500 бланков избирательных бюллетеней, подготовили урны для голосования и кабины. Избирательный пункт украсили различными лозунгами соответственного характера. По согласованию с начальником лагеря, в день выборов выдали праздничный паек. Перед избирательным пунктом играл оркестр, а в лагерной зоне провели спортивные состязания. Короче говоря — создали праздничную атмосферу.

Ровно в 18 часов открыли урны и стали подсчитывать голоса. Председатель избирательной комиссии объявил результат:

Теодор Мельман — 98% (бурные аплодисменты).

Из «наших» людей ни один не получил менее 80%. Среди них и я. Старые коммунисты на седьмом и восьмом месте с результатом 20%, а представитель оппозиции погорел. За него отдали менее 10% голосов.

Замполит Ройтберг с честью принял провал своих питомцев. Отставание более чем на 60% произвело на него глубокое впечатление. Как человек с высоким уровнем интеллигентности он понимал, что критиковать организаторов избирательного театра причины нет. Теодора в вероломстве не обвинишь. Вот как практикуется «истинная» демократия, когда отсутствует организованная оппозиция.

Так я и стал избранным делегатом. К сожалению демократия советского толка не знала понятия иммунитета делегата. Со дня выборов не прошло и четверти года, как на меня снова обрушилась анафема политотдела. Причину, в этот раз, детально определить не удалось. Процесс шел по законам диалектики. Эволюционным путем накопилась целая гора мелких идеологических погрешностей, и революционным прыжком совершился переход из качества делегата избранного высшего органа лагеря в качество… в этот раз не чернорабочего.

Теперь мне, политическому канатоходцу, спасательный круг кинула администрация лагеря в лице подполковника Романова. На территории лагеря стоял недостроенный кирпичный корпус. Этот корпус достроили наши каменщики и другие специалисты строительных ремесел. Двухэтажное здание с двухъярусными нарами было рассчитано на тысячу человек. Из Прибалтики прибыл транспорт с военнопленными, каждый из которых дважды или многократно пытался индивидуально найти дорогу домой, но в очередной раз был пойман. Списочный состав лагеря вырос на 500 человек. Необходимо было назначить дополнительного командира батальона. Как раз в этот момент меня освободили от обязанностей делегата политактива и, как мне показалось, подполковник Романов ждал этого случая.

Но, прежде чем окончательно проститься с работой в антифашистском активе (т. е. вообще с политработой), нельзя не упомянуть об одном человеке, которому удалось овладеть не только уважением многих военнопленных, но сверх этого глубокой симпатией. Лейтенант Абрамов — сотрудник политчасти. Как ни странно, имя-отчество его вряд ли кто из пленных знал, потому что принято было обращаться к советским офицерам «господин».

Абрамов — это сибиряк лет 35, блондин со стройной фигурой, с чертами лица идеального германца. Жил и работал он до войны на берегу Байкала и в Алтае. Основная задача его, думаю, была проведение агитации против фашистской идеологии и за марксизм-ленинизм. Он, очевидно, увлекался беседами с немцами, но тематика бесед не имела ни малейшего дела с политической агитацией. Он по вечерам заходил в корпус, искал знакомых немцев с некоторым знанием русского языка и пытался узнать, какие у них заботы и радости. Всегда вокруг разговаривающих образовывалась толпа людей, желанием которых было сбросить с души кое-какие нагрузки. Абрамову во многих случаях удавалось в пользу пленных решить более или менее тяжелые проблемы, и тем самым он завоевал доверие людей.

Забота о благополучии пленных — это была одна сторона его работы. Толпа превращалась в аудиторию, когда Абрамова просили рассказать о Сибири и алтайской природе, на что он с охотой соглашался. Не один вечер я был переводчиком его дифирамбов красоте природы байкальского и алтайского краев. Это были не рассказы, а хвалебные песни, панегирики. А на самом деле он умел и петь. Просили его петь нам народные песни, на что он тоже охотно соглашался. Нам уже знакомо было место хранения его баяна. Посылали одного из наших за баяном, вот и начинал он петь с таким воодушевлением, что всех слушателей приводил в восхищение. Можно было заметить влажные глаза, и нередко текли слезы. Да, Абрамов для меня стал незабвенным воплощением русской души.

Когда в восьмидесятых годах мне приходилось работать в Монголии и пролетать над Байкалом, нахлынули воспоминания об этом добром человеке.

Командир батальона… Когда произносишь эти слова, они звучат величественно, но в том, что скрывается за этим званием в специальных условиях лагеря военнопленных, никакого величия нет. На самом деле — прислуга для всех. Подвластная мне империя — крупный зал на втором этаже корпуса размером приблизительно двадцать пять на сорок метров без каких-либо перегородок. В нем 500 нар в два яруса, кроме того, красный уголок и огражденное фанерным простенком высоты в два метра бюро «командира», в котором расставлены стол и нары для него и четырех командиров рот. На первом этаже такой же зал с таким же числом жителей и крупный санузел с умывальниками, душами и туалетами для нужд целой тысячи людей. Большой роскошью принято считать паровое отопление и горячую воду для санузла.

Списочный состав каждого батальона около 500 человек. Подразделяется эта толпа на 4 роты, в каждую из которых входит 6 бригад по 20 человек. Командир — это единственное лицо, освобождающееся от вывода на производственную работу. Основные задачи его: обеспечить порядок, чистоту и сносные жизненные условия, не имея для этого дисциплинарной власти.

Рабочий день начинается с утреннего подъема. Затем «старший командир» должен синхронизировать утренний туалет и побригадный вывод в столовую с тем расчетом, чтобы в назначенное время все бригады выстроились на утреннюю проверку, откуда происходит вывод на работу. Трудно, не бывши очевидцем такого спектакля, представить себе, насколько сложно решается такая задача. В санузле одновременно размещается человек 50, а в столовой не более 300. Туда же напирает вся масса народа, исчисляющаяся двумя тысячами. Командир-дежурный, все командиры батальонов и рот бегают туда-сюда, как овчарки, кричат, ругаются, требуют более прыткого движения вязкой негодующей человеческой массы. В столовой снова приходится упоминать о том, что пора вставать и освободить место очередным бригадам. Последние бригады только что получили хлеб да суп, еле успели сесть, и уже звучит сигнал горниста на проверку. В спешке глотают завтрак, и очередная «овчарка» вытесняет их из столовой. Весь списочный состав выстроился четырьмя шеренгами, теперь впервые после пробуждения командиры могут облегченно вздохнуть. Установить присутствие полного списочного состава — дело дежурного офицера, который нередко мучается полчаса и более, прежде чем убедится, что все на месте.