Прошел медосмотр и я, результат — «дистрофия II» при весе 46 кг. И сотворилось чудо! Дистрофиков сосредоточили в специальном корпусе и стали кормить нас приблизительно по тем нормам, к которым я без труда привык под Астраханью. Перед новосельем прошли баню и дезинфекцию, получили чистое нательное белье и — какое счастье — одеяло на ночь. На койках были матрацы и простыни.

Еще одно чудо: населенность клопами в этом корпусе оказалась незначительной. Трудно было поверить, что с порога ада жизнь сдвинулась в сторону рая.

Спасибо генеральской комиссии!

Взамен командного состава прибыли новые офицеры — исключительно инвалиды, воевавшие на фронте и неспособные больше воевать. Жаловаться на их обращение с пленными причин не было до моего отъезда из-под Сталинграда.

Дистрофия — в жизни среднего европейца наших дней это понятие отсутствует, поскольку практически не встречается. Но посмотрите фотографии гитлеровских концлагерей, снятые в момент освобождения пленных союзниками в апреле-мае 1945 г. Или видеорепортажи, снятые уже в наши дни в Южном Судане, говорящие о голодной смерти населения. Вот это и есть внешний облик ДИСТРОФИИ. Фотографий или других изображений военнопленных— дистрофиков в советских лагерях нигде, пожалуй, не найти, но симптомы этого преддверия в ад одни и те же, независимо от места и времени.

Человек выглядит как ходячий скелет, обтянутый вялой и сморщенной кожей. На кости таза можно, как говорят, повесить шляпу, через впавшие щеки видны контуры зубов, скулы возвышаются острыми хребтами, ноздри ненормально увеличены, а глаза без блеска излучают тупое выражение. Мышц не видно ни на конечностях, ни на груди или спине — одни кости, обтянутые высохшей кожей.

Непонятно, откуда изнуренный организм берет энергию, чтобы шевелить руками и ногами. В первые два года войны положение дистрофика равнялось смертному приговору. Согласно практике ГУЛАГа на работу гнали всех, пока человек не умирал. Путь до могилы был коротким, и некогда и некому было оставить историкам и литераторам информацию о своем душевно-психологическом состоянии.

Мне хорошо известна судьба сотен тысяч советских солдат, которые в 1941–42 г.г. погибли в немецком плену, в тех же условиях, что и немцы в первые месяцы после битвы под Сталинградом. Я опишу то, что произошло в пределах моего узкого поля зрения. Не буду все описывать в темных красках, поскольку в красноармейском лагере в 1944 г. была организована оздоровительная зона для дистрофиков и смертность снизилась до нуля, общее настроение постепенно поднималось. Хочу рассказать о тех, кто в самые трудные моменты не терял надежды выжить и вернуться на родину. К таким людям принадлежал и я. Нашлись братья по духу, и организовался центр приверженцев оптимистического взгляда на жизнь. В жизни мне посчастливилось в том, что в плен я попал совершенно здоровым парнем и не раньше середины 1943 г. и кроме того, я избежал дальних железнодорожных перевозок, где многие умерли от голода и жажды. Сознание офицерского и младшего состава войск МВД изменялось медленно. С одной стороны, лозунги «Убей немца, где бы он ни встретился», а с другой — приказы о гуманном отношении с пленными фрицами. Трудно понять необходимость кормить фашистов, когда самим не хватает.

А мне повезло. Избавившись от дистрофии, я попал в полосу мероприятий по спасению жизни немецким пленным, как рабочей силы для снабжения фронта и восстановления разрушенного хозяйства в стране.

В Красноармейске после прихода нового командования из инвалидов войны заметно улучшилось и дошло до желудков положенное питание. Медкомиссия определила состояние каждого. Дистрофиков освободили от выхода на работу, дали повышенное питание и корпус, где они находились, оградили забором от рабочей зоны. Зачем тюрьма в тюрьме? Это было сделано, чтобы предотвратить обмен продуктов питания на табак и махорку из трудовой зоны. Командование было заинтересовано в скорейшем выздоровлении рабочей силы. Меры эти принимались не без основания, торговля такого типа действительно была.

Но… человек не механизм, КПД которого можно улучшить питанием, покоем, хорошими санитарными условиями. Скука и тоска — опасный враг здоровья, тут шашек и шахмат недостаточно для поднятия тонуса двух с половиной сотен обессиленных мужчин. Определенная часть людей не видела выхода и была в глубокой депрессии. Время проводили лежа на койках, молча, даже в столовую их водили насильно, и рассуждали они так: «Зачем поправляться, пусть поскорее с нами кончают!». Начальству возиться с психическими заболеваниями было недосуг. Поэтому помощь этой группе надо было организовывать собственными силами. Была категория рассказчиков. Соберутся они, сидя на койках, человека по 3–5, и начинают вспоминать обстрел, голод, холод, Сталинградскую битву и капитуляцию 6 Армии.

Это постоянное купание в страданиях не способствует скорейшему выздоровлению. Среди рассказчиков есть и сказочники — сами не видели, но прибавляют много. Неподвижность, фокусирование мыслей на прошлом, ожидание еды три раза в день — вот все чем ограничивалась их жизнь. Познакомился я с другой группой более жизнелюбивых людей — это верящие в победу гитлеровской Германии. Они делают прогнозы, анализируют причины неудач, еще ждут появления вновь сформированных немецких войск. С удивлением я понял, что почти нет рассказов о героических эпизодах отдельных солдат и подвигах отдельных частей и войск, а это, несомненно, было в страшных оборонительных боях в окружении.

Закрались сомнения. Может, из героев никто в живых не остался? Пришла мысль, что катастрофу первых месяцев плена и последних боев перенесли в основном те, кто воевал подальше от передовой, поближе к кладовой. Ясно только, что настоящие герои молчали.

В число охарактеризованных выше групп входила примерно одна треть состава дистрофиков. Среди остальных жителей оздоровительного корпуса свирепствовал другой вирус умственных заблуждений, проявлявшийся разными симптомами.

Спонтанно собирались кружки самодеятельности разных жанров, занятия которых продолжались ежедневно с завтрака до обеда, с обеда до ужина и с ужина до вечерней зари.

Были кружки лекторского типа и кружки экспертов. Внешний облик лекторского кружка таков: на двух соседних койках сидит человек десять, которые сосредоточенно и с блеском в глазах слушают доклад доцента, услышанное записывают и время от времени тему обсуждают в оживленных прениях. Слушатели оснащены письменными принадлежностями всевозможных типов. Бывают:

• перья крупных птиц и чернила, приготовленные из фармацевтических препаратов;

• огрызки от настоящих карандашей длиной не более 10–20 миллиметров;

• бумага разного происхождения, например от пачек махорки, от края газет, от бумажных мешков из-под крупы, обратная неисписанная сторона последнего письма от жены или матери, и даже обратная сторона фотографий родных, фотографий, которые как правило во время пленения не отбирали;

• вместо бумаги пользовались и фанерными дощечками.

Записи хранились как сокровище, а члены кружков все снова подчеркивали, что это сокровище обязательно довезут домой.

Кружок экспертного типа отличался от лекторского только тем, что в первом отсутствовал доцент. Участники считали себя экспертами по предмету, и каждый из них поочередно или в хоре с другими раскрывал тайны своих профессиональных достижений.

В корпусе дистрофиков, соответственно, создан был университет, наименования факультетов которого были таковы:

• приготовление горячих и холодных блюд;

• приготовление пекарных и кондитерских изделий;

• приготовление алкогольных и безалкогольных напитков.

Рецептуры — это записи слушателей и экспертов. Скрытая цель занятий — утешение спроса желудка на повышенные рационы питательных веществ путем умственного приготовления и потребления продуктов мнимого производства.