- Вот не повезло! - говорил он раздраженным тоном. - Если бы не он, мы безусловно одержали бы победу! Я надеялся прибрать их к рукам до его прихода. Нарочно сказал ему не тот час - так вот не помогло же! Черт бы его побрал! Теперь он испортит нам все дело… Вот он нашептывает что-то Онопе, а старый дурень уставился на него, как ребенок… Ба, теперь он и будет повиноваться ему во всем, словно младенец! Да он и есть не что иное, как взрослое дитя. Теперь все кончено, генерал! Нам не избежать войны!

Услышав этот разговор, я еще раз внимательно взглянул на Оцеолу. Он стоял позади Онопы, слегка нагнувшись к нему, и я слышал, как он шептал ему что-то на своем родном языке. Только переводчики могли бы понять, что он говорил, но они стояли слишком далеко, чтобы разобрать его слова. По серьезному и взволнованному виду Оцеолы, по гневным взглядам, которые он бросал на агента, можно было понять, что он отнюдь не намерен уступать и то же самое советует своему вождю.

На несколько секунд водворилась тишина. Только шепот агента, с одной стороны, и шепот Оцеолы - с другой, нарушали ее. Но скоро оба умолкли. Наступила минута напряженного ожидания. Решение Онопы было важно для всех, от этого решения зависели мир или война, жизнь или смерть. Даже солдаты в строю, прислушиваясь, вытянули шеи. Индейские мальчики и женщины с младенцами на руках толпились за кругом воинов. Чувствовалось, что они с большой тревогой ожидают решения главного вождя.

Агент начал терять терпение, его лицо побагровело. Я видел, что он взволнован и сердит, хотя всеми силами старается сохранить спокойствие. Он делал вид, будто не замечает Оцеолу, хотя не было сомнений, что в этот момент он только о нем и думает. Продолжая беседовать с генералом, он искоса поглядывал на молодого вождя.

Это продолжалось недолго. Агент окончательно потерял терпение и обратился к переводчику:

- Скажите Онопе, что совет ждет его решения.

Переводчик выполнил приказание.

- Скажу только одно, - ответил молчаливый вождь вождей, не соизволив даже подняться с места. - Я доволен местом, где живу, и не покину родные края.

В ответ на это заявление раздался взрыв одобрительных восклицаний со стороны патриотов. Быть может, это была самая зажигательная речь, когда-либо произнесенная старым Онопой. С этой минуты он действительно стал королем и мог неограниченно повелевать своим народом.

Я взглянул на вождей. Улыбка осветила мягкие черты Холата-мико, угрюмое лицо Хойтл-мэтти сияло радостью, Аллигатор, Облако и Арпиуки пришли в неистовый восторг и даже толстые губы негра Абрама поднялись над деснами, открыв двойной ряд белых, как слоновая кость, зубов в торжествующей усмешке. Братья Оматла и их партия стали чернее тучи. Мрачные взоры выдавали их недовольство, было очевидно, что все они сильно встревожились. И не без основания: до сих пор их только подозревали в измене, теперь же их предательство стало очевидно. Счастье их, что форт Кинг находился рядом, что все это произошло на глазах вооруженных солдат. Американские штыки могли понадобиться изменникам для защиты от разгневанного народа!

Агент окончательно вышел из себя. Он утратил всякое достоинство официального представителя и разразился яростными восклицаниями, угрозами и язвительными насмешками. Он называл вождей по именам и обвинял их во лжи и коварстве. Онопу он обвинял в том, что тот подписал Оклавахский договор. Когда же Онопа стал отрицать это, агент заявил, что он лжет. Даже дикарь не счел нужным отвечать на столь грубое обвинение, а отнесся к нему с молчаливым презрением. Излив изрядное количество желчи на многих вождей, агент обратился к одному из воинов, стоявших впереди, и пронзительно, яростно заорал:

- Это все вы натворили, вы, Пауэлл!

Я вздрогнул и огляделся кругом, чтобы узнать, к кому относились эти слова, кого агент назвал этим именем.

Взгляд и жест агента помогли мне. Угрожающе вытянув руку, он указывал на молодого вождя Оцеолу. Меня как будто осенило. Смутные воспоминания уже всплывали в моем сознании. Мне показалось, что через слой ярко-красной краски я различал черты, которые видел когда-то раньше.

Теперь я припомнил все. В молодом индейце-герое я узнал друга детства, спасителя сестры, брата Маюми!

Да, Пауэлл и Оцеола - это одно и то же лицо. Как и следовало ожидать, мальчик превратился в цветущего мужчину, в героя! Под влиянием нахлынувших чувств - дружбы в прошлом и восхищения в настоящем - я готов был броситься к нему в объятия, но удержался, сознавая, что сейчас не место и не время для излияния дружеских чувств. Этикет и чувство долга не позволяли сделать этого. Я изо всех сил старался не показать вида и сохранить хладнокровие, хотя не мог оторвать глаз от того, кем восхищался теперь еще больше.

Размышлять было некогда. Тишина, наступившая после крика агента, была нарушена, и нарушил ее сам Оцеола. Видя, что все взгляды устремлены на него, молодой вождь выступил шага на два вперед и встал перед агентом. Испытующий взор его был не суров, но тверд.

- Вы, кажется, обратились ко мне? - спросил он тоном, в котором не чувствовалось ни волнения, ни гнева.

- А к кому же еще? - резко возразил агент. - Я назвал вас по имени - Пауэлл.

- Но меня зовут не Пауэлл.

- Как - не Пауэлл?

- Нет! - ответил индеец, возвышая голос и вызывающе глядя на агента. - Вы можете называть меня Пауэллом, если вам это нравится, вы, генерал Уайли Томпсон, - продолжал он, медленно и с насмешкой произнося полное военное звание агента. - Но знайте, сэр, что я презираю имя, данное мне белыми. Я - сын своей матери, и мое имя Оцеола.

Агенту потребовалось большое усилие воли, чтобы сдержать свою ярость. Насмешка над его плебейской фамилией задела его за живое: Оцеола достаточно хорошо знал английский язык, чтобы понять, что «Томпсон» имя отнюдь не аристократическое. Его сарказм попал прямо в цель.

Агент был настолько взбешен, что, будь это в его власти, он приказал бы тут же на месте казнить Оцеолу. Но такой властью он не обладал. Кроме того, рядом стояли триста вооруженных индейцев - целый отряд, и каждый из них держал в руках винтовку. Агент понимал, что американское правительство не очень-то похвалит его за такую неуместную раздражительность. Даже Ринггольды - хотя они и были его близкими друзьями и советчиками и лелеяли в глубине души злобные планы погубить Восходящее Солнце - оказались достаточно разумными для того, чтобы не поощрять подобного образа действий. Не отвечая Оцеоле, Томпсон снова обратился к вождям.

- Хватит разговоров! - сказал он тоном начальника, усмиряющего подчиненных. - Мы уже достаточно все обсудили. Вы рассуждаете, как дети или как глупцы. Я больше не желаю вас слушать! А теперь узнайте, что говорит ваш Великий Отец и что он поручил мне передать вам. Он велел положить перед вами эту бумагу. - Тут агент вынул свернутый в трубку пергамент и развернул его. - Это Оклавахский договор. Многие из вас уже подписали его. Я прошу их подойти сюда и снова подтвердить свою подпись.

- Я не подписывал договора и не подпишу его! - заявил Онопа, которого незаметно подтолкнул Оцеола, стоявший позади. - Пусть другие делают как хотят. Я не оставлю своего дома! Я не уйду из Флориды!

- И я не уйду! - решительно заявил Хойтл-мэтти. - У меня пятьдесят бочонков пороха. Пока в них останется хоть одна не вспыхнувшая пламенем крупинка, я не расстанусь со своей родной землей!

- Он высказал и мое мнение! - промолвил Холата.

- И мое! - воскликнул Арпиуки.

- И мое! - откликнулись Пошалла, Коа-хаджо, Облако и негр Абрам.

Говорили одни патриоты; изменники не сказали ни слова. Подписать договор еще раз было бы для них слишком тяжким испытанием. Они не смели подтвердить то, на что дали свое согласие в Оклавахе, и теперь, когда здесь находились все семинолы, боялись защищать договор. И они молчали.