– Mark Johns, – и спросил по-французски, пытаясь быть любезным: – Pour longtemps а l'Angleterre?

– Je n'ai pas la notion, – ответил Серж и добавил по-английски, – I do not know.

– Чем вы занимаетесь? – спросил его так же по-английски Сергей.

– Пытаюсь помогать этим русским, – ответил Марк, – хотя, сказать по чести, я не очень то понимаю пока, зачем я им нужен.

Они долго двигались по центральным улицам, потом выскочили на автостраду, проехали по мосту через Сену, которая тут делала дугу, и помчались по направлению к небольшому аэродрому, о существовании которого Серж прежде даже не подозревал.

Никаких таможенных формальностей при вылете практически не было. Сергею лишь на секунду заглянули в паспорт. На борту небольшого самолета всем тут же предложили шампанского.

– Ну, давайте за знакомство, – сказал Борис, они все чокнулись хрустальными бокалами.

Посмотрев на Бориса, Сергей подумал, что, по всей видимости, этот человек полон решимости обладать, и пользоваться всем самым лучшим из того, что находится вокруг, в пределах досягаемости. В нем есть явное и осознанное стремление извлечь максимальную выгоду из личных преимуществ. Он может с максимальной эффективностью использовать все потенциальные возможности, заложенные в каждой конкретной ситуации, но – будет часто оставаться в проигрыше из-за своей жадности и неумеренных претензий.

Борис, перехватив его взгляд и словно догадавшись о чем он думает сказал:

– Сколько себя помню, я всегда задумывался: так что же все-таки хорошо, а что такое плохо? Зачем боженька делает то или другое? Даже в тех случаях, когда соображения практической целесообразности вовсе того не требуют, докапываюсь до сути. Меня интересуют идеи, мотивации поступков. Только так я подхожу к реальности с пониманием, и пытаюсь помогать людям проявлять их лучшие качества. Конечно, не всегда есть время и силы, я ведь математик и часто для меня мир – это цифры. Километры, цена, тонны.

Вообще я склонен воспринимать жизненные испытания как непрерывное приключение и по-своему реагирую на все. Мне нужны эмоции. Интересны люди. Хотя живу трудно, забочусь в основном о текущем моменте, и меня любой пустяк может выбить из колеи.

– А мне всегда хотелось помогать людям, – сказал Серж, – быть полезным. Я готов служить людям, но не готов, чтобы меня использовали. Отчего так? Может быть, меня все-таки окружают не те люди? Мои отчего-то тянет к людям порочным, и вот мои друзья, частенько становятся врагами, они не видят моих достоинств, им это не интересно.

– Вас не обвиняли в антиобщественном поведении? – спросил Борис с улыбкой.

– Бывало, – ответил Серж. – Это пошло с 4 класса, с тех пор как один мой одноклассник нассал в учительскую чернильницу. Мне бы такое в голову не могло прийти, я даже не был рядом. Я из нестройной когорты людей неадекватных общественным ритмам, не могу идти в ногу со временем. Всегда занимался чепухой, отвлекался химерами.

И деньги уходили у меня меж пальцев. В отпуск мне лучше не ездить, я там живу в режиме решета, все спускаю подчистую, как-то раз меня у обменного пункта обманули на сто долларов залетные кидалы. Занимаю я очень обдуманно, всегда четко представляя, чем придется расплачиваться.

– Вообще-то вы производите впечатление человека, лояльного к закону и верного взятым на себя обязательствам, – сказал Борис.

– Наверное, так оно и есть, – ответил Серж, – но живет во мне и порочный аферист. Мне часто кажется, что мой ангел хранитель оставил меня на произвол судьбы. Надеюсь, только что смерть моя будет спокойна.

– Ну, не надо о грустном, у вас такая замечательная мама, – сказал Борис.

– Замечательная. И отец был прекрасный человек. Родители содержали меня до 30 лет, – признался Серж. – Казалось бы, ради этого что-то можно и потерпеть. Но никакой радости по этому поводу я не испытывал. Только угрызения совести.

– А мы с братом завидовали друг другу, – сказал отпив шампанского Алик, – вместо того, чтобы помогать. Я завидовал – его друзьям, он – моим успехам. Едва ли с этим можно было что-то сделать, ведь мы всего лишь продолжаем начатую до нас линию. Ни с отцовской, ни с материнской стороны в нашем роду – нет единства, семейственности, какой-то особой помощи и поддержки.

– Это было не модно, – сказал Серж, – это считалось седой патриархальной стариной. Но я например не нашел никакой замены семье, не создал никакой команды, в отличие, наверное, от вас. Мои взаимоотношения с близкими – это как секс дикобразов, спаривание пауков: и больно и может закончиться печально.

– Ничего себе метафора. Я-то в общественных делах всегда был довольно активен, – сказал Борис. – Я не лишний, всегда что-то придумывал для своей и обще пользы. Но при этом я не Штирлиц, стремящийся остаться незамеченным, мне хочется, чтобы меня заметили, поощрили, восхитились мною.

– Мне тоже хочется сотрудничать с окружающими, – сказал Серж, – но при этом у меня мало качеств, которые помогают это сотрудничество наладить, я испытываю некоторое напряжение, мне необходимо полное и абсолютное доверие к плечу и локтю. Но где они те люди? Идеальных – не бывает, а с неидеальными я ужиться не могу.

Так сложно жить, однажды я пошутил в разговоре с моей подругой Карой: даже вдох и выдох, каждый удар сердца приходится обдумывать. «И нелегко же тебе живется», – саркастически заметила она. Но действительно сложно угнаться за быстро меняющимся миром. Каких-либо положительных изменений в жизни – не происходит, я не поднялся ни на одну ступеньку выше, не стал авторитетнее, просто стал старше, и все.

– Люди склонны очень мучительно переживать неудачи – если мы вообще их замечаем, – сказал Борис. – Чем старше мы становимся, тем все сложнее это происходит.

– Да, я например, зацыкливаюсь на чем-то и оно представляется мне непреодолимой преградой, – сказал Серж. – Раньше то мне казалось, что все неприятности стекают с меня как с гуся вода. Нет, я с большим трудом схожусь с людьми, а сжиться с коллективом, став его частью, для меня практически не возможно. Иногда мне кажется, что я « в обойме», иногда это кажется людям, но так, чтобы это совпадало – я не помню. Мне нужно занять у кого-то гибкости поведения, научится сочетать собственные этические воззрения с общепринятыми, если таковые сейчас имеются.

Борис внимательно, но без особого интереса выслушал его, и тут же заговорил о чем-то с Аликом. Тогда Сергей спросил Марка:

– А вы что об этом думаете?

– О чем? Об этом субъекте? – тихо спросил Марк, разглядывая пузырьки в бокале, – его способ ориентироваться в ситуации определяются простой последовательностью «проб и ошибок». Рационалист. Оценивает все, ничего не решая заранее или тогда, когда уже поздно что-либо менять. В лучшем случае человек научится общаться с европейцами, принимая их такими, каковы они есть, в худшем – будет, чем бы он ни занимался, всегда чересчур торопиться.

Хотя эти русские воспитаны на реальности простой жизненной борьбы, и они больше доверяют последним, а не первым впечатлениям. Человеку такого склада свойственен скорее критический взгляд на вещи, нежели способность глубоко понимать происходящее или склонность к последовательным обобщениям.

– Дело не в том, что он русский, – сказал Серж. – Кстати, если вы скажете в России что Борис русский, там только улыбнуться. Любой человек, добившийся такого успеха, получает удовлетворение в процессе самоэксплуатации. У них есть потребность в практическом вознаграждении за усилия, которым можно насладиться сразу «здесь и сейчас». В лучшем случае человек, взяв на себя какую-то ответственность, будет неуклонно выполнять все свои обязательства. В худшем – пожертвует чем угодно ради своего чрезмерного тщеславия.

– А pire, – уточнил Марк, – конечно же, «в худшем».

– Probablement, – согласился Сергей. Но он был уверен, что Борис больше всего ценит в жизни то ощущение интеллектуального или духовного подъема, которое жизнь ему дает, для него характерно завершать начатые дела в соответствии с собственными, весьма специфическими, воззрениями. Сталкиваясь каждодневно с предъявляемыми к нему требованиями, он обеспечивает себе душевный комфорт, отказываясь принимать участие в тривиальных делах и наделяя все вокруг особым смыслом в соответствии со своим личным пониманием мира…