Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы хоть какая-то киностудия взялась за постановку. Все это дело было из тех, что могли бы показаться стоящими лишь несведущему. И поскольку Доран был просто-таки ужасающим коммивояжером, то сразу же пустился на охоту за нужными для начинания деньгами. Однажды он привел в гости весьма обещающего человека, высокого, скромного, даже застенчивого, лет тридцати пяти, очень сладкоречивого и не наглеца, который идет напролом. Он был из руководства одной солидной финансовой фирмы, занимающейся инвестициями. Его звали Теодор Ливерман, и он прямо за обеденным столом влюбился в Дженел.

Они обедали в Чейзенс. Доран взял чеки и вскоре после этого уехал на встречу с автором сценария и режиссером.

— Мы работаем над сценарием, — сказал Доран и сдвинул брови, выказывая напряжение и сосредоточенность. Он выдал Дженел инструкции на предмет того, как себя вести.

— Этот парень может обеспечить нам для постановки миллион долларов. Будь с ним мила и любезна. Не забудь, что у тебя вторая женская роль.

Это была обычная практика Дорана. Он обещал ей вторую женскую роль, и мог теперь торговаться. Если бы Дженел стала упорствовать, то он смог бы предложить ей и главную женскую роль. Конечно, все это ровным счетом ничего не значило. Это были одни слова, и если бы ему понадобилось, то он мог спокойно отказаться от обоих предложений.

Дженел и не подумала быть любезной в том смысле, который вложил в свои слова Доран. Однако ее просто поразило, когда она обнаружила, что Теодор Ливерман — это благородный, неиспорченный жизнью человек. Он не позволял себе никаких двусмысленностей в отношении ее — будущей кинозвезды. Вел себя очень сдержанно и был по-настоящему скромен и робок. И в восхищении от ее красоты и ума, что дало ей возможность проникнуться определенным чувством превосходства к нему. Она даже стала думать, что он — в ее власти. Что было несколько опрометчиво.

Когда после обеда он отвез ее домой, в ее с Дораном квартиру, она пригласила его выпить с ней стаканчик. И вновь он показал себя истинным джентльменом. Он понравился Дженел. Ее всегда интересовали люди, и всех их она находила очаровательными, прекрасными. К тому же она знала, это сказал ей Доран, что Теодор Ливерман в один прекрасный день унаследует двадцать миллионов долларов. Правда, она не знала о том (об этом Доран умолчал), что Тед Ливерман был женат и у него было двое детей. Об этом сказал ей сам Ливерман. Как бы между прочим, словно стыдясь своих слов, он сообщил ей:

— Мы разошлись, но развод пока отложен, потому что ее адвокаты запрашивают слишком много денег.

Дженел улыбнулась, улыбнулась той проникновенной своей улыбкой, которая всегда обезоруживала почти всех мужчин, за исключением Дорана.

— А что значит слишком много денег?

Лицо Теодора Ливермана скривилось в кисловатой гримасе:

— Миллион долларов. Это нормально, я ничего против не имею. Но она хочет их наличными, а мои адвокаты считают, что сейчас не время превращать то, что я имею, в наличность.

Дженел, усмехнувшись, сказала:

— Черт побери, у вас двадцать миллионов. В чем же дело?

И здесь Ливерман впервые за время их встречи искренне оживился.

— Вы не понимаете? Да почти никто не понимает. Верно, у меня состояние, что-то около шестнадцати, может, восемнадцати миллионов, но с наличностью дела не очень блестящи. Да, я владею недвижимостью, акциями и корпорациями, но мне постоянно нужны деньги для реинвестирования. Так что у меня очень мало ликвидности. Хотел бы я иметь такую же возможность тратить деньги, как Доран. И знаете, Лос-Анджелес — это очень дорогое для жизни место.

Дженел поняла, что имеет дело с известным из литературы типом человека, скупым миллионером, с Гобсеком. И поскольку он не отличался остроумием, не был наделен особым обаянием, не был магнетическим типом мужчины, короче, так как у него не было никаких особо привлекательных черт, кроме скромности, да еще он имел деньги, с которыми с легкостью не расстанется, — он сам ясно дал это понять своей собеседнице, — то она поспешила распроститься с ним сразу же после следующего стаканчика. Когда позднее, вечером вернулся Доран, то он очень рассердился.

— Проклятье, он мог бы стать для нас чековой книжкой на питание, — сказал ей Доран.

Именно тогда она решила уйти от него.

На следующий день она подыскала себе маленькую квартирку в Голливуде, недалеко от квартала Парамаунт, и сама, на свой страх и риск, сумела получить очень мелкую роль в одном кинофильме. После того, как она закончила сниматься для этого фильма, что заняло всего несколько дней, ее одолела тоска по дому, она очень захотела увидеть свое дитя и родом Теннеси и поехала туда на две недели. Но на больший срок покинуть Джонсон Сити она не могла.

Она все время думала о том, чтобы забрать при возвращении в Голливуд своего сына, но это было невозможно, и она вновь оставила его у своего бывшего мужа. Уезжая, она чувствовала себя очень тоскливо, но была полна решимости сначала заработать денег и сделать хоть какую-то карьеру, прежде чем завести свой настоящий домашний очаг.

Ее бывший муж все еще явно находился во власти ее обаяния. На этот раз она выглядела еще лучше, чем раньше, в ее облике исчезла наивность и появились черты искушенного в жизни человека. Общаясь с ним, она вела себя совершенно свободно, но затем резко отталкивала его, когда он пытался вести себя с ней, как со своей женой. Это повергло его в странное настроение. Она была осмотрительна в отношении его. Она по-настоящему любила его прежде, но он обманул ее с другой женщиной, когда она ожидала ребенка. Он отказывался пробовать ее молоко, которым она кормила своего ребенка, а она этого хотела.

— Минутку, — сказал Мерлин, — дай мне его сейчас.

— Что? — сказала Дженел. Она криво усмехнулась.

Мерлин ждал.

— О, у меня было много молока, когда я кормила. Оно мне очень нравилось, я хотела, чтобы дитя пило и пило. Я уже говорила тебе как-то об этом.

Когда она подала на развод, то отказалась от алиментов, из чистого презрения.

Вернувшись в свою квартиру в Голливуде, в телефонном автоответчике она нашла два адресованных ей сообщения. Одно от Дорана, а другое от Теодора Ливермана.

Сначала она позвонила Дорану и сразу напала на него. Он выказал удивление, что она вернулась в Джонсон Сити, но не задал ей ни одного вопроса относительно их общих друзей. Как обычно, он был слишком поглощен теми делами, которые он считал для себя важными.

— Послушай, — сказал он. — Этот Тед Ливерман и в самом деле только о тебе и думает. Я не шучу. Он безумно влюбился, даже не взирая на то, что ты оставила его в дураках. Если ты будешь правильно вести игру, то сможешь выйти замуж за двадцать миллионов долларов. Он все время пытался выйти на тебя, и я дал ему твой телефон. Позвони ему и ты сможешь стать королевой.

— Он женат, — сказала Дженел.

— Через месяц будет оформлен развод, — сказал До-ран. — Я все выяснил о нем. Он очень честный и прямой малый. Достаточно ему будет провести с тобой ночь, и ты навеки получишь его с его миллионами. — Все это придумал Доран и игру хотел вести правильно он сам.

— Ты отвратителен, — сказала Дженел.

Доран в этот раз был сама любезность.

— Слада моя, вперед. Мы, конечно, расходимся во мнениях. И, кроме того, ты оставила меня в таких дураках, как никто и никогда в моей жизни. Это было обставлено лучше, чем могла бы придумать самая сообразительная из тех, голливудских. Но мне не хватает тебя. Поверь мне, я понимаю, почему ты упрямишься. Но это не значит, что мы не можем оставаться друзьями. Я пытаюсь помочь тебе, тебе нужно расти. Дай этому парню шанс. Это все, о чем я прошу.

— Хорошо, я позвоню ему, — сказала Дженел.

Ее никогда не волновал вопрос денег в том смысле, что она хотела разбогатеть. Но сейчас она подумала о том, что можно сделать с их помощью. Она смогла бы привезти к себе сына, чтобы он жил у нее, и завести прислугу, которая бы заботилась о нем, пока она работает. Она смогла бы учиться у лучших драматургов. Постепенно она полюбила игру. И теперь знала, чего же она хочет в жизни.