Джонни Сантадио произвел впечатление на Калли. Держался он спокойно, говорил по делу и мог даже сойти за выпускника одного из старейших университетов Новой Англии из какой-нибудь старинной семьи янки. Он даже не был похож на итальянца. В комнате находились только они трое, и Гроунвельт начал разговор с фразы:

— Не хотелось бы тебе владеть несколькими пунктами в отеле?

— Почему бы и нет? — сказал Калли. — Подпишу маркер…

Джонни Сантадио улыбнулся. Мягкой, почти сладкой улыбкой.

— Из того, что я знаю о вас от Гроунвельта, — сказал Сантадио — я заключил, что у вас очень хороший характер, так что я внесу деньги за ваши пункты.

Калли все понял сразу же. Он будет владеть пунктами как прикрытие для Сантадио.

— Я не возражаю, — сказал Калли.

— Вы достаточно чисты, чтобы Комиссия по Азартным Играм дала вам лицензию? — спросил Сантадио.

— Конечно, — ответил Калли. — Если только у них нет закона против того, чтобы трахать баб.

На этот раз Сантадио не улыбнулся. Просто подождал, когда Калли закончит говорить, а затем продолжил:

— Я одолжу вам денег для покупки. Вы подпишите бумагу на сумму, которую я внесу. Там будет указано, что вы должны платить шесть процентов, и вы их заплатите. Но даю вам слово, что, выплачивая эти проценты, вы ничего не потеряете. Вы понимаете?

Калли сказал:

— Конечно.

Теперь заговорил Гроунвельт:

— То, что мы делаем, — это абсолютно законная операция, Калли, я хочу, чтобы это было ясно. Но важно, чтобы никто не знал, что у господина Сантадио находится твоя расписка. Комиссия по Играм за такие вещи может наложить вето на присутствие твоего имени в нашей лицензии.

— Я понимаю, — сказал Калли. — Но что, если со мной что-нибудь случится? Если меня собьет машина, или я попаду в авиакатастрофу? Это вы продумали? Как тогда Сантадио получит свои пункты?

Гроунвельт улыбнулся и похлопал его по спине:

— Разве я не был тебе почти отцом?

— Конечно же, были, — искренне ответил Калли. Он и в самом деле так думал. Искренность прозвучала в его голосе, и он видел, что Сантадио одобряет ее.

— Тогда так, — сказал Гроунвельт, — ты пишешь завещание и завещаешь мне эти пункты. И если с тобой что-нибудь случится, Сантадио знает, что я возвращаю ему деньги за пункты. Ты как, не против, Джонни?

Джонни Сантадио кивнул. Затем спросил Калли скучным голосом:

— Вы знаете какой-нибудь способ, чтобы мне дали лицензию? Могут ли они дать зеленый свет несмотря на моего отца?

Калли стало ясно, что Гроунвельт, видимо, рассказал Сантадио, что один из членов Комиссии у него в кармане.

— Это будет сложно, — задумчиво произнес Калли, — это потребует времени и это будет стоить денег.

— Сколько времени? — спросил Сантадио.

— Пару лет. Вы именно хотите быть в лицензии непосредственно?

— Совершенно верно, — сказал Сантадио.

— Когда Комиссия по Играм начнет проводить расследование, найдут они что-нибудь против вас?

— Ничего не найдут, кроме того, что я сын своего отца. И кучу всяких слухов и докладов в архивах ФБР и нью-йоркской полиции. Просто сырой материал. Никаких доказательств чего бы то ни было.

Калли сказал:

— Этого достаточно, чтобы Комиссия завернула вас.

— Я знаю, — сказал Сантадио. — Поэтому-то мне и нужна ваша помощь.

— Я попробую.

— Ну, замечательно, — сказал Гроунвельт, — Калли, ты можешь составить завещание у моего адвоката, так, чтобы у меня была копия, а мы с господином Сантадио позаботимся обо всех остальных деталях.

Сантадио пожал Калли руку, и Калли ушел.

Удар случился с Гроунвельтом через год после этого разговора, и, пока он находился в больнице, в Вегас прилетел Сантадио и встретился с Калли. Калли заверил Сантадио, что Гроунвельт поправится, и что он продолжает работать с Комиссией по Играм.

И тогда Сантадио заметил:

— Те десять процентов, что вы имеете — это не единственный мой доход от казино. У меня есть еще друзья, которые владеют частью Занаду. Мы очень озабочены состоянием Гроунвельта, сможет ли он управлять отелем после своего удара. Я бы хотел, чтобы вы поняли меня правильно. К Гроунвельту я испытываю огромное уважение. Если он способен вести отель, замечательно. Но если нет, если отель покатится вниз, я хочу, чтоб вы дали мне знать.

В эту минуту Калли нужно было принять решение, оставаться ли верным Гроунвельту до конца, или строить свое собственное будущее. Он ответил, опираясь только на инстинкт:

— Я дам вам знать. Не только ради ваших интересов и моих, но и ради господина Гроунвельта.

Сантадио улыбнулся.

— Гроунвельт превосходный человек. Все, что мы можем для него сделать, я бы хотел, чтобы мы сделали. Это без вопросов. Но ни для кого из нас не было бы здорово, если отель начнет скатываться вниз.

— Правильно, — согласился Калли. — Я дам вам знать.

Когда Гроунвельт вышел из больницы, он выглядел совершенно выздоровевшим, и Калли доложил о делах непосредственно ему. Но Калли видел, что прежней силы, требуемой для управления отелем и казино, у него уже нет, и он доложил об этом Джонни Сантадио.

Прилетел Сантадио, и они провели с Гроунвельтом обсуждение, и Сантадио спросил Гроунвельта, не думал ли он о продаже своего права на проценты от отеля и о том, чтобы оставить руководящую должность.

Гроунвельт, выглядевший теперь гораздо болезненнее, тихо сидел в своем кресле-и смотрел на Калли и Сантадио.

— Я понимаю вашу озабоченность, — сказал он Сантадио. — Но думаю, со временем я смогу выполнять эту работу. Позвольте сказать вам следующее. Если еще через шесть месяцев дела не пойдут лучше, я сделаю как вы предлагаете, ну и, конечно, вы получаете возможность купить мои проценты. Устраивает это вас, Джонни?

— Конечно, — сказал Сантадио. — Вы знаете, что я верю вам больше, чем любому другому. Если вы говорите, что вам нужно шесть месяцев, я вам верю, и если вы говорите, что уходите, если через шесть месяцев дела не нормализуются, я вам верю. Оставляю все в ваших руках.

На этом встреча и закончилась. Но вечером, когда Калли отвозил Сантадио в аэропорт, тот сказал:

— Внимательно следи за всем. Информируй меня как идут дела. Если с ним действительно будет паршиво, мы не можем ждать.

Именно тогда Калли пришлось притормозить в своем предательстве, ибо в следующие шесть месяцев Гроунвельт действительно улучшил положение дел. Но в докладах, которые Калли делал Сантадио, это никак не отразилось. Окончательной рекомендацией Сантадио было то, что Гроунвельта следует отстранить.

Всего лишь месяц спустя племянника Сантадио, босса игорного зала в одном из отелей на Стрипе федеральное гранд-жюри обвинило в сокрытии доходов и мошенничестве, и Джонни Сантадио прилетел в Вегас, чтобы посоветоваться с Гроунвельтом. Встречался он с ним под предлогом оказания помощи племяннику, но начал совершенно с другого конца. Он сказал Гроунвельту:

— У вас осталось еще три месяца. Вы пришли к какому-нибудь решению относительно продажи мне ваших процентов?

Гроунвельт бросил взгляд на Калли. Калли заметил, что лицо его было чуть грустным, чуть усталым. И тогда Гроунвельт повернулся к Сантадио и сказал:

— Что вы сами думаете?

— Я озабочен вашим здоровьем и делами отеля. Я и в самом деле полагаю, что, может быть, заниматься бизнесом — теперь уже слишком большая нагрузка для вас.

Гроунвельт вздохнул.

— Возможно, вы правы. Дайте мне подумать. На следующей неделе я иду к своему врачу, и его заключение, вероятно, сделает для меня вещи довольно сложными, хочу я этого или нет. Но что с вашим племянником? Чем мы можем помочь ему?

Впервые за все время, что Калли был знаком с ним, он видел Сантадио разгневанным.

— Так глупо, а главное, неоправданно… Мне наплевать, что его посадят за решетку, но если его осудят, это еще одно черное пятно на моем имени. Все будут думать, что я за этим стою, или имею к этому отношение. Я приехал сюда, чтобы помочь, но вообще-то у меня нет никаких реальных идей.