Очередь не двигалась. Молодежь болтала о фильмах, видно было, что они разбираются в кино. Девушки были симпатичные, а парни со своими бородками и длинными волосами а-ля Иисус Христос — даже еще более.

Я присел на поребрик и стал читать книгу, и никто не обратил на меня никакого внимания. Здесь, в Голливуде, это не считалось эксцентричным. Увлекшись книгой, я не сразу услышал настойчивое бибиканье автомобильного рожка, и тогда я поднял голову. Рядом со мной остановился великолепный Роллс-Ройс, модели «Фантом», и я увидел на месте водителя веселое цветущее лицо Дженел.

— Мерлин, — сказала она. — Мерлин, что ты здесь делаешь?

Я не торопясь поднялся и проговорил:

— Привет, Дженел.

Теперь я видел и парня рядом с ней. Он был молод, хорош собой и красиво одет в серый костюм с серым шелковым галстуком. Он был модно подстрижен, и, похоже, не возражал, что Дженел остановилась здесь, чтобы поговорить со мной.

Дженел представила нас друг другу. Сказала мимоходом, что машина принадлежит ему. Я похвалил машину, а он в ответ сказал, что без ума от моей книги и ждет не дождется, когда наконец выйдет фильм. Дженел сказала что-то насчет того, что работает он на студии на какой-то административной должности. Видимо, желая подчеркнуть, что она не просто поехала кататься с богатым чуваком в роллс-ройсе, а что он тоже принадлежит кинобизнесу.

Дженел спросила меня:

— Как ты попал сюда? Только не говори мне, что ты решил-таки сесть за руль.

— Нет, — ответил я. — Я взял такси.

— А почему ты стоишь в очереди, скажи на милость?

Глядя мимо нее, я ответил, что приехал без очаровательных друзей, имеющих пропуск Академии, чтоб можно было взять билеты без очереди.

Она знала, что я смеюсь. Когда бы мы ни шли с ней в кино, она всегда показывала свой пропуск, чтобы пройти без очереди.

— Ты не воспользовался бы пропуском, даже если в он у тебя был, — заметила она.

Повернувшись к своему приятелю, она произнесла:

— Вот такая дубина, представляешь?

Но в голосе ее все же послышались нотки гордости за меня. Это ей во мне очень нравилось, что я мог не пользоваться такого рода вещами, хотя сама всегда ими пользовалась.

Видно было, что Дженел тронута, что ей жаль меня, бедного и несчастного, вынужденного брать такси, чтоб добраться до кинотеатра, и смотреть фильм в одиночестве. Да еще стоять в очереди, как простому смертному. Она разыгрывала романтический сценарий: брошенный, униженный муж, стоит и смотрит через окно роллс-ройса на бывшую жену, а рядом счастливые дети и новый муж. Слезы заблестели в ее карих с золотистыми крапинками глазах.

Но я— то знал, что одержу победу. А этот красивый парень в роллс-ройсе не знал, что проиграет. Но с ним нужно было поработать. Я заговорил с ним о его работе, и он принялся болтать. Я сделал вид, что все это меня жутко интересует, и он не переставая все нес и нес эту обычную голливудскую ахинею. И тут я заметил, что Дженел начинает нервничать. Она знала, что ее приятель — болван, но не хотела, чтобы я знал, что он болван. Я принялся восхищаться его роллс-ройсом, и парень еще более оживился. Через пять минут я знал о роллс-ройсе гораздо больше, чем мне хотелось. Я про должал расхваливать автомобиль, и потом ввернул старую шутку Дорана, которую Дженел тоже знала, и я повторил ее слово в слово. Я заставил его сказать, сколько стоит автомобиль, а потом заметил:

— Ну, если его купили за такие деньги, он просто обязан брать в рот.

Она эту шутку терпеть не могла.

А парень стал смеяться, все смеялся и смеялся, и наконец вымолвил:

— Ничего более смешного я никогда не слышал.

Лицо Дженел пылало. Она посмотрела на меня, но тут я увидел, что очередь сдвинулась, и мне пришлось занять свое место. Парню я сказал, что был очень рад с ним познакомиться, а Дженел — что приятно было вновь ее увидеть.

Спустя два с половиной часа я вышел из кино и увидел знакомый Мерседес Дженел, припаркованный перед кинотеатром. Я влез в него.

— Привет, Дженел. Как тебе удалось от него избавиться?

— Сукин ты сын.

А я засмеялся и придвинулся к ней, она меня поцеловала, и мы поехали ко мне в отель и провели вместе ночь.

В ту ночь она была очень ласковой. В перерыве между любовными раундами спросила:

— Ты знал, что я приеду к кинотеатру забрать тебя?

И я ответил:

— Да.

И она сказала:

— Ах, ты гад.

Ночь мы провели замечательно, но наутро все было так, будто ничего не было. Мы распрощались.

Она спросила:

— Позвонишь мне?

Я ответил, что, вероятнее всего, не будет времени.

— Не встречаться, просто позвонить, — попросила она.

Я сказал:

— Позвоню.

Я звонил ей, но ее не оказалось дома. Мне ответил автоответчик ее голосом с французским акцентом. Я оставил для нее сообщение, а потом вернулся в Нью-Йорк.

Когда я встретил Дженел последний раз в своей жизни, это произошло совершенно случайно. Я находился в своем номере в отеле Беверли-Хиллз, и у меня оставался целый час времени перед тем как вместе с друзьями пойти пообедать в город, и я не смог побороть импульс и позвонил ей. Она согласилась пойти со мной выпить в бар Ла Дольче Вита, в пяти минутах ходьбы от отеля. Я сразу же пошел туда, а через несколько минут появилась и она. И вот мы сидели в баре за выпивкой и как-то обыденно разговаривали, будто мы всего лишь знакомые. Повернувшись на вертящейся табуретке, чтобы прикурить у бармена, она слегка задела ногой мою штанину, даже не запачкав ее, и сказала:

— Ах, прости.

И это почему-то надорвало мое сердце, и когда, прикурив, она подняла на меня глаза, я попросил:

— Не делай этого.

В глазах у нее заблестели слезы.

В литературе все так и описывается, последние приступы нежности, последние трепыхания умирающего пульса, румянец на щеках за мгновение до смерти. Но тогда я об этом не думал.

Держась за руки, мы из бара пошли ко мне в отель. Я позвонил друзьям и отменил встречу. Мы с Дженел пообедали в номере. Я лег на спину на диван, а она приняла свою любимую позу, подогнув под себя ноги и легла мне на грудь, так что тела наши постоянно соприкасались. В этом положении она могла смотреть сверху вниз на мое лицо и читать в моих глазах, лгу я ей или нет. Она все еще думала, что способна читать по лицу. А из моей позиции, глядя на нее снизу вверх, я видел эту милую линию, где подбородок переходит в шею, и совершенный треугольник ее лица.

Какое-то время мы просто обнимали друг друга, а затем, глубоко заглядывая в мои глаза, она спросила:

— Ты все еще любишь меня?

— Нет, — сказал я. — Но это очень болезненно, когда тебя нет рядом.

Она помолчала, а потом повторила, с особенным нажимом:

— Я серьезно, я абсолютно серьезно. Ты все еще любишь меня?

И я серьезно ответил: «Конечно», и это было правдой, но я сказал так затем, чтобы она поняла, что, хотя я и люблю ее, это не имеет значения, потому что прежними мы никогда уже не будем, и я уже никогда не буду в ее власти. Я увидел по ее лицу, что это ей стало ясно сразу же.

— Почему ты говоришь так? — спросила она. — Ты не можешь простить меня за наши ссоры?

— Я прощаю тебе все, — ответил я, — кроме того, что ты спала с Осано.

— Но ведь это же ничего не значит! Я переспала с ним, и на этом все кончилось. Это действительно ничего не значит.

— Мне все равно. Этого я тебе никогда не прощу.

Она обдумала это и пошла налить себе еще вина и когда она чуть-чуть выпила, мы пошли в постель. Магия ее плоти все еще имела власть надо мной. Интересно, думал я, если отбросить весь глупый любовный романтизм, существует ли подо всем этим какая-то реальная, научно объяснимая основа? А может быть, все эти миллионы отдельных клеточек, когда один человек встречает другого человека противоположного пола, с такими же точно клеточками, может быть, эти клеточки просто реагируют друг на друга? И ни причем здесь ни власть, ни социальное положение, ни ум, и ни причем здесь ни добродетель, ни порок? Без всяких затей — это просто научно объяснимая взаимная реакция схожих клеточек. Как легко можно тогда было бы все объяснить.