Хилл был человеком с очень впечатлительной душой, мистер Приам. Я считаю, что он умер так быстро не только от сознания того, что Адам жив, но и от ужаса, что Лаурел обо всем узнает.

Вы же скроены из более грубого материала, мистер Приам. И вы не обманули ожиданий Адама, даже напротив. Приводить в исполнение свой план относительно вас было для него сущим удовольствием. В душе он остался ученым: он действовал методично и бесстрастно, как будто вспарывал давно остывший труп. Он с невероятным мастерством действовал за вашей спиной, мистер Приам. Я полагаю, что вы до конца не понимаете, как ловко обвел он вас вокруг пальца. Или понимаете?

Приам вскинул голову и заговорил так, будто он не слушал предыдущей речи:

— Кто он? Как он теперь называет себя? Вы знаете?

— Ах вот что вас интересует? — усмехнулся Эллери. — Увы, мистер Приам, мы не знаем. Нам известно только, что сейчас ему что-то около пятидесяти двух — шестидесяти четырех лет. И вы сами не узнали бы его: его внешность коренным образом изменилась за эти годы, он мог сделать пластическую операцию. Но даже если бы он и выглядел в точности, как двадцать пять лет назад, ни вам, ни нам от этого нет никакого проку. Ведь ему нет нужды действовать лично, понимаете. Достаточно посредника.

Приам в ответ только прищурился. Эллери продолжал:

— Мистер Приам, вы не пользуетесь особой любовью окружающих, и даже среди близких вам людей многие не отказались бы от возможности отравить вам существование. Поэтому если вы считаете, что, защитившись от мужчины определенных лет и наружности, вы в безопасности — то глубоко заблуждаетесь. Добровольный помощник Адама, старающийся не за страх, а за совесть, может быть любого пола, любого возраста… и находиться здесь, в ваших владениях, мистер Приам.

Приам сидел неподвижно. Не то чтобы в страхе, а скорее в отчаянном напряжении, готовый в любую секунду оказать сопротивление, словно залезший на дерево кот.

— Что за гадкие намеки вы себе позволяете… — сказал возмущенный Гроув.

— Заткнись, Мак, — тихо сказал Китс, но с такой интонацией, что юный гигант мгновенно замолчал и больше не произнес ни слова.

— Я хотел бы отметить незаурядное чувство юмора Адама, — продолжал Эллери. — Интересно, а поняли ли вы, мистер Приам, в чем смысл его шуток?

— В чем? — буркнул Приам.

— В том, что у всех «предупреждений» не одно общее: значение, а два. В каждом участвует не просто животное, а — мертвое животное.

Приам дернулся.

— В первом была мертвая минога. Во втором — мертвая рыба. Третье составили мертвые жабы и лягушки. Следующее — мертвый аллигатор. Далее — «Птицы» — тут уже пошел символизм, ведь некто изуродовал и уничтожил книгу… то есть применил единственный способ, которым ее можно сделать «мертвой». И таким же отвлеченным образом последние «предупреждения» — акции, прозванные на бирже «кошкины слезки», — имеет отношение к смерти. Ведь что может быть более «мертвым», чем имущество фирм, давно разорившихся? Большой юморист этот Адам!

Вот так ступенька за ступенькой вверх по эволюционной лестнице. От миног до высшего класса — млекопитающих. И на каждой ступеньке — мертвый представитель. Реальный или символический.

Но дело в том, мистер Приам, что Адам еще не дошел до конца, — Эллери напряженно подался вперед. У Дарвина была еще одна, последняя ступенька. И на нее Адам еще должен вступить. Я имею в виду … самого «царя природы». Отсюда неизбежно следует, что нас ожидает еще один сюрприз. И, исходя из открытой ранее закономерности, он должен быть представлен также мертвым объектом. Значит, Чарльз Льюэл Адам намерен раздобыть… мертвого человека, мистер Приам. И его эволюционная затея потеряет всю соль, если этим мертвым человеком не окажется сам Роджер Приам!

Приам остался сидеть абсолютно неподвижно.

— Вот мы и подошли к концу, — резко нарушил молчание лейтенант Китс. — Остался сущий пустяк. Вам угрожает смерть, Приам, и она может настигнуть вас в любой момент — завтра, сегодня вечером или даже через час. Мне приказано сохранить вас живым, Приам, и Адама я также очень хотел бы заполучить живым, ибо с точки зрения закона это гораздо предпочтительнее. Будьте спокойны — с вас не спустят глаз ни днем, ни ночью. В комнате будет постоянно дежурить наш человек. И на террасе еще один. Парочку посадим в холле…

Роджер Приам набрал в грудь побольше воздуха. Затем раскрыл рот и издал такой рев, что в буфете зазвенел хрусталь:

— Стеречь как преступника?! Меня?! С какой стати?! — Он ткнул похожим на волосатую сардельку пальцем в сторону Китса. — Я отрицаю все! Вы не можете ничего доказать! Я не прошу ни помощи, ни защиты! Что вы лезете ко мне?

— А чего вы так испугались? — презрительно усмехнулся лейтенант. — Может быть, того, что нам действительно удастся добраться до Адама, живого и невредимого?

— Я всегда, слава Богу, сам умел постоять за себя! И на этот раз сам управлюсь! — продолжал реветь Приам.

— Не сходя с кресла?

— Не сходя с кресла! А теперь убирайтесь-ка отсюда поживее, вы… и чтоб я вас больше не видел!

И он их больше не видел. Постороннему могло показаться, что дело сделано и Приам их больше не занимает. Днем лейтенант Китс с головой уходил в свои обычные обязанности, а Эллери по-прежнему просиживал перед чистым листом бумаги, вставленным в пишущую машинку. Ночью же он или устраивал сам себе поздний обед, или лежал, уставясь в темноту, или подолгу курил у телефона. Он редко выходил из дома. А ночью вообще ни разу. Количество потребляемых им сигарет, трубочного табака и алкоголя давали миссис Вильямс массу тем для ее нескончаемых монологов, плавна переходивших от пророчеств о конце света до ужасов внезапного прободения язвы у Эллери.

Время от времени Лаурел, Гроув Макгоуэн, Альфред Уоллес, Кольер — даже Делия Приам! — звонили или заходили, порою без приглашения. Но каждый раз собеседник вешал трубку или уходил с тем же чувством беспокойства и недоумения, с каким начинал разговор. И неизвестно, кто кого больше расстраивал и озадачивал.

После таких бесед Эллери закуривал новую сигарету, или набивал трубку, или наливал очередную чашку крепкого кофе или стакан виски с содовой, что вызывало новый взрыв причитаний в кухне.

В одну из сырых ночей в конце июля, сразу после полуночи раздался звонок, которого так долго ждал Эллери.

Он выслушал сообщение, что-то ответил, нажал на рычаг и тут же набрал номер Китса.

Лейтенант ответил после первого звонка.

— Куин?

— Да. Срочно туда.

Эллери, не дожидаясь ответа, бросил трубку и побежал к машине. В течение последней недели он оставлял кайзер прямо у порога.

Подъехав к почтовому ящику Приама, он оставил машину рядом с уже стоящим там автомобилем Китса. Эллери медленно прошел вдоль газона вокруг дома. Он не стал зажигать фонарика. Около террасы чья-то ладонь сжала его локоть.

— Быстро, — раздался у самого его уха шепот Китса.

Дом был погружен во тьму, но из комнаты Приама на темную террасу проникал слабый свет. Двери на террасу были распахнуты.

Оба опустились на колени, пытаясь заглянуть в щели жалюзи.

Кресло Приама было разложено в кровать. Сам он лежал неподвижно на спине, с бородой, устремленной в потолок.

В течение нескольких минут царило полное спокойствие.

Затем раздался слабый металлический звук.

Свет ночника падал прямо на дверь, ведущую в холл. Ручка была хорошо видна обоим: она двигалась. Когда она повернулась до отказа, дверь начала открываться. Заскрипела. Остановилась.

Приам не шевелился.

Дверь рывком распахнулась. Но теперь ночник оказался закрытым дверью и комната погрузилась в темноту. Все, что они могли рассмотреть со стороны террасы, — это бесформенное черное пятно в глубине комнаты, еще более темное, чем сумрак. Черный силуэт медленно приближался к креслу Роджера Приама, выставив впереди себя нечто напоминавшее короткое щупальце. Когда это нечто попало в узкую полосу света, оставшуюся от ночника, они увидели револьвер.