В портах стоят суда, готовые везти за море, в Константинополь и дальше — в Архипелаг, в иные, негреческие пределы, меха, выделанные кожи, скот, соль. И все меньше — хлеб, которого становится мало даже для населения разросшихся крымских городов. И все больше — рабов, которых в изобилии поставляют кочевники причерноморских степей (История Византии, I, 335). Да, именно греки, а не аборигенное население проложили, а затем постоянно расширяли этот канал, сохранившийся на много веков, по которому "живой товар" шел на невольничьи рынки Византии, Западной Европы и Востока.
Разворачивалась и духовная экспансия. Здесь, как и в других объектах своей колонизации, византийцы широко использовали с целью идеологического внедрения подкуп, политическую интригу. Местным вождям жаловались имперские должности, пышные титулы, ценные привилегии. Огромное значение придавалось христианизации крымчан, которые, надо сказать, оказывали весьма стойкое сопротивление опытным миссионерам. Но лишь когда эпоха стала более соответствовать идее Бога живого и новым этическим идеалам, чем сохранению языческих систем, отражавших старые, отжившие социально-экономические отношения, т. е. не ранее VII в.[33], христианство стало более или менее массовым, да и то лишь в городах.
Век VII н. э. отмечен новым упадком городов, в том числе и Херсонеса. Слабела экономика — хирели ремесла, прекратилась чеканка монеты. Взамен неуклонно возрастает значение крымской периферии, мелких земледельческих поселений и монастырей, населенных в основном выходцами из Византии. Именно здесь в VIII в. сосредоточиваются наиболее перспективные отрасли крымской экономики. Города же становятся по большей части не производительными, а чисто военными центрами. Мощно укрепленные, они играют роль форпостов, откуда византийцы внимательно следят за тревожным ростом сил причерноморских кочевников, а с X в. — и русских городов. Раньше городское самоуправление в Крыму было высокодемократичным, теперь в демократии не заинтересованы императоры — и уже в[67] первой половине IX в. они создают новую административную систему — фем. Отныне фемой климатов правит не херсонесский, скажем, чиновник-протевонт, но назначенный Константинополем и послушный высшей власти стратиг.
Возможно, такая реформа была вызвана оборонными задачами: ведь в 960-х гг. войска князя Святослава охватили крымские владения Византии с севера и востока. Но подобные меры не могли сдержать русской экспансии — в 1016 г. Василий II захватил чуть ли не весь Крым, причем в плен попал и Георгий Цул, тогдашний стратиг Херсонеса.
Но вот пал Константинополь, и право верховной власти над Крымом перешло к Трапезундской империи. Когда и как утвердилась эта новая зависимость, мы пока в точности не знаем, но известно, что Херсонес с фемой климатов и внутренняя область Готия отныне регулярно вносят в имперскую казну налог, а крымский верховный чиновник — архонт полностью послушен новому императору. Положение это сохранялось в общих чертах до падения империи в XIII в.
Наследие Греции. Греческие города-колонии Крыма сыграли огромную роль в культурной истории европейской цивилизации в целом. В этих космополитических центрах представители народов Европы входили в прямой контакт с Элладой, ее религией, искусством, литературой. Продолжался этот процесс и в византийскую эпоху. Неизвестно, как сложился бы культурно-мировоззренческий облик той же России, не имей она с глубокой древности у своих южных границ столь широко распахнутых ворот в цивилизованный мир. Именно через крымские города в русские пределы вливался полноводный поток культуры древности, а в более поздние периоды именно Крым был последней "станцией" для многонациональных культуртрегеров Восточной империи, ее миссионеров на их пути к предкам современных русских, украинцев и белорусов, которых они готовились просветить — и просвещали.
Так, перед прибытием в Новгород, а затем в Москву именно в Крыму на длительное время остановился Максим Грек (Obolensky P., 1971, 280). Крымские греки стали передаточным звеном и для древних культур Азии и Африки в пору, когда о непосредственном^] проникновении этих культур в Европу еще и речи не могло идти. Трудно, хотя и не невозможно, проследить пути миграции отдельных идей, скажем, из Египта в Европу. Но гораздо легче исследовать "путешествия" вещей материальных. Так, древнеегипетские инструменты, проникшие в Грецию классического периода, в IV — III вв. до н. э. оказываются уже в Пантикапее (отвес, ватерпас, циркуль), затем в соседних славянских землях, избежав при этом, в отличие от некоторых идей, кружного пути через Западную Европу (Сокольский Н.И., 1971, 187). Но конечно, гораздо более заметным византийское влияние было в самом Крыму.
Собственно, влияние греческой культуры в целом на крымскую было далеко не односторонним. Точнее, было не всегда односторонним. Дело в том, что и Крым, при всей его весьма относительной "отсталости" в сравнении с великой культурой Греции, внес весомый вклад на заре ее становления — это давно зафиксировано историками-культурологами (История Византии, III, 325). Но достаточно разработано и более для нас интересно обратное влияние — Греции на Крым, наблюдавшееся в значительно позднейшие времена.
Самые зримые памятники этого влияния — жилища. И речь идет не только об остатках их, обнаруживаемых лишь в ходе раскопок. Глазам современного путешественника по Крыму предстают удивительные, исчисляемые десятками и сотнями кельи пещерных монастырей, высеченные в скале в эпоху массовой иммиграции греческих монахов, изгнанных иконоборцами в VIII — IX вв. из Византии. Эти соты-жилища целы и долго еще будут придавать горному Крыму облик таинственный и неповторимый.
Более ранние, хотя и не столь заметные памятники великой греческой культуры мы находим вдоль береговой полосы, в отдельных частях которой греки составляли на протяжении многих веков основную часть населения (Суперанская А.В., 33). Цивилизация эта ни в чем не уступала тем, что сложились у наиболее развитых европейских народов. Говорить о том, что она на протяжении всего "греческого" периода влияла на самые разные стороны культуры аборигенов, пока удавалось лишь немногим авторам. И только по поводу отдельных, часто разрозненных культурных фе[69]номенов. Тем не менее, сведенные воедино, такого рода мазки складываются в весьма полную и цельную картину многоплановой аккультурации. Причем во многих своих фрагментах картина эта не нуждается в сугубо научном рассмотрении — они предстают во всей своей органичной взаимосвязи перед глазами и зрителя неискушенного, но умеющего мыслить логически.
Тех, кто бывал в странах Ближнего Востока, Восточного Средиземноморья, у нас на Кавказе, в Румынии и Болгарии, не могла не поразить удивительная схожесть традиционных жилищ, хотя населены эти края разноязычными и разноплеменными народами, мусульманами и христианами. Характерен этот тип жилища и для Крыма: глухая стена с калиткой на улицу, окна дома, обращенные во двор, почти плоская крыша, галереи на уровне второго этажа — вот основные его черты. Обычно тип этот выводят из традиций турецкой, татарской или караимской архитектуры, что не совсем верно. Интересный в этом отношении материал дают раскопки не парадно-общественных или культовых, но жилых построек западной части Херсонеса.
Мы видим здесь резко отличающиеся от классической античной прямоугольной планировки старого города вьющиеся узкие уютные улочки, неправильной формы кварталы, внутрь которых (отнюдь не на улицы!) обращены выходы из внутренних двориков отдельных жилых комплексов. Оттого-то здесь и преобладают замкнутые в неправильные каре внутриквартальные площадки-тупики, огражденные глухими стенами с немногими воротами и соединенные с близлежащей улицей нешироким переулком. Система, чрезвычайно характерная и для сохранившихся до наших дней средневековых татарских кварталов той же Евпатории.
До мелочей подобны древним херсонесским и немногие сохранившиеся татарские дворы. Отделенные от внешнего мира высокой каменной стеной, они, собственно, представляют собой единый жилой комплекс "дом-двор". Выложенная плоскими каменными плитами, сквозь которые пробиваются виноградные лозы и стволы плодовых деревьев, поверхность двора неотличима от каменных же или глинобитных полов нижней части собственно жилища. В теплую пору, т. е.[70] большую часть года, жизнь херсонеситов проходила во дворе. Здесь на ручных мельницах мололи зерно в пищу, готовили корм скоту, чьи стойла находились тут же, в каменных сараях или под навесом. Во дворе копали колодцы, огражденные каменными кольцами метровой высоты, здесь строили летние печи — все это в точности соответствует более поздней татарской традиции. Вплоть до материала для постройки печей — на них не тратили дорогостоящий кирпич, а использовали осколки черепицы (Якобсон Л.А., 1973, 87).
