— Они предохраняют в девяноста случаев из ста. В остальных десяти случаях есть опасность заболеть.

Он стал меня прощупывать. По его указаниям я дышал глубоко или задерживал дыхание.

«Он хороший мальчик, — сказала мать, — У него лишь один недостаток, доктор, он заболевает, стоит мне только собраться в путешествие. Может, это психосоматическая проблема?» — «Возможно, он боится, мадам, что вы хотите уехать без него, и таким образом защищается!»

Они разговаривали над моей головой, а я дрожал от страха, усталости, температуры. Когда мать уезжала, я боялся, что она уйдет из моей жизни. В конце концов она так и поступила.

— У нас нет градусника, доктор, — объясняла Энни — Это глупо, но мы не рассчитывали болеть…

Она прекрасно себя чувствовала в роли заботливой жены. Говорила, как о давно знакомых местах, о Момбасе и «Дайане Риф». Поведение ее было уравновешенным, внушающим доверие, мне даже от этого стало немного легче. Доктор померил температуру:

— Тридцать девять градусов. Надо взять кровь, чтобы провести анализ на малярию. Если это и впрямь малярия, вам придется спешно возвращаться в США. Я начну лечение прямо сейчас.

Кто-то закатывался от смеха. Я представил себе пещеру, а в этой пещере был хохочущий человек. Я сам. А если я умру? Это была бы отличная шутка, замечательная подножка судьбе.

— Вам надо как можно скорее поехать в больницу, мистер Ландлер.

В разговор вмешалась Энни:

— В больницу? Здесь? А без этого никак нельзя? Африка меня пугает.

Врач покачал головой:

— Кровь у вас возьмут новым одноразовым шприцем, потом его выбросят, следовательно, вам нечего бояться. У нас в Найроби самый лучший в восточной Африке госпиталь.

Один вопрос: если ваш муж не заболел малярией, на что я очень надеюсь, продолжите ли вы свое путешествие или вернетесь домой?

Я прервал его:

— Мы останемся еще на несколько дней, на неделю.

— А какие обязательства удерживают вас в Кении? — спросил врач.

— Жена хочет основать фонд и пожертвовать кенийцам много миллионов долларов, чтобы помочь сохранить национальные парки. Мы здесь находимся по делу. От этого путешествия зависит решение о сроках передачи пожертвования, в какие регионы и в каких направлениях пойдут деньги. Жена довольно хорошо знает Африку, особенно Кению, ей нужно время на раздумье перед подписанием этого документа.

Врач повернулся к Энни:

— Вы никогда не болели тропической болезнью, мадам?

История про фонд и деньги его не волновала. Услышал ли он ее, принял ли всерьез? Были ли мы похожи на меценатов, желающих пролить на саванну долларовый дождь, или просто мошенниками-мифоманами?

— Нет, — ответила Энни, — таких проблем со здоровьем у меня никогда не было.

Врач был озадачен ответом и задумался:

— Если мистер Ландлер не заболел малярией, то после нескольких дней лечения антибиотиками вы сможете продолжить поездку, если это так уж необходимо.

Он повернулся ко мне:

— Вы потеряли много сил, мистер Ландлер. Не форсируйте события. Пока мы будем делать анализ крови, принимайте вот эти таблетки, чтобы сбить температуру.

Он отдал Энни небольшой пакет.

— Здесь четыре таблетки. Дайте ему сразу две. А пока я позвоню в больницу и предупрежу их. Кроме анализа крови, мне нужен рентгеновский снимок легких

— Это действительно необходимо?

— Да.

Он позвонил в больницу, сообщил о нашем приезде, дал необходимые распоряжения и затем ушел. Мы остались в полной тишине. Я проглотил таблетки, которые протянула мне Энни. Тело было как ватное.

— Я помогу тебе, — сказала она. — Не переживай.

Зазвонил телефон.

— Это может быть Лос-Анджелес. Осторожнее, Энни. Прошу тебя, осторожнее.

Энни сняла трубку, черты ее лица вытянулись. Она прикрыла микрофон ладонью, голос ее был слегка искажен:

— Да, Син… Все хорошо. А как у вас? Рада вас слышать. Что же может быть таким срочным? Почему вы не принимаете меры, которые, по-вашему, необходимы? Зачем вы нас беспокоите?

Она была очень правдоподобна, вела себя абсолютно естественно, я восхищался ею.

— Да, Син, слушаю. Участок земли в Токио? Но мы ведь все решили, разве не так? Да, знаю, что этот участок… Что? Идефикс Эрика? Пусть он и решает. Обычно я так не поступаю? Подождите, я дам ему трубку.

Отчаянными жестами я попытался ее остановить. Наконец она протянула мне трубку. Голос Сина звучал четко, словно он был рядом:

— Привет, Эрик! Какой успех! Энджи так изменилась, это из-за любви или из-за Африки?

— Она просто счастлива, Син, и мы сейчас заняты проблемами ее фонда.

— Надеюсь, что она не заразила своими безумными идеями и вас?

Настроение у Сина было не из лучших.

— Заразила, это сильно сказано, но признаюсь, что здесь, на месте, я понимаю ее намного лучше, чем прежде.

— Не теряйте головы, Эрик! Кстати, почему вы вернулись в Найроби? Это хороший или плохой знак?

— Нам пришлось изменить маршрут. Потом все объясню. Через несколько дней мы уезжаем к ней.

— Ах, да, — с горечью произнес он — Это ее тихое безумие, ее дом и деревня… Я только что получил копию сметы от архитектора. Сумма просто астрономическая. Надо бы отговорить ее от этих затей с яслями, школами. Хорошо еще, что она не собирается возводить там храм.

Я ответил уклончиво:

— Вы же знаете, как она упряма. Сейчас не самый удобный момент, чтобы это обсуждать.

— Наоборот, самое время. Она не должна подписывать контракт.

— Полагаете, что на нее можно будет повлиять?

— Попытайтесь. Она прислушивается к разумным доводам. А почему вы не поселились в гостинице, где она обычно любит останавливаться? Она обожает «Норфолк».

— В «Норфолке» не было свободных мест. Поскольку мы изменили маршрут, это уже не столь важно.

— Но вы поедете в «Маунт Кения Сафари Клаб»?

— Разумеется.

— А когда вы возвращаетесь?

— Через пару недель или чуть позже. Энджи хочет пробыть несколько дней в Нью-Йорке.

Син старался быть любезным:

— А что делать с японским участком? Бросаем это дело, или как?

— Ни в коем случае. Помурыжьте их немного, они хотят проглотить нас с потрохами, думаю, что и нам надо бы поживиться за их счет…

— Они поднимут цену.

— Посмотрим.

Я ожил, наконец-то я мог поговорить о работе, компания нуждалась во мне. Мне ужасно надоели дороги, жирафы, зебры и хотелось вернуться в Лос-Анджелес. Я был уверен в том, что нашел нужное решение. Энджи должна будет официально исчезнуть в Нью-Йорке. После официального срока траура я снова вернусь к работе. Я наслаждался любезностью Сина и уверил его в моем добром отношении, заверил его в моей преданности и дружбе.

Я положил трубку с глубоким вздохом облегчения. Энни принесла мне стакан воды.

— Великолепно, — сказала она — Даже я в это поверила.

— Это комплимент?

— Конечно, — ответила она, — Но скажи мне, а если твоя жена передумает, вернется в Лос-Анджелес и заявит Сину: «Вот и я. У меня для тебя есть новость: Эрик болтается по Африке с любовницей. Я хочу с ним развестись»?

— Этого не стоит опасаться. Давай поторопимся, надо ехать в больницу.

Я оделся, и мы спустились вниз. Холл отеля «Нью-Стэнли» был местом встреч деловых людей и туристов. Первые суетились здесь с папками для бумаг, вторые — с кинокамерами.

Энни попыталась заговорить про фонд Энджи.

— Ты не слишком много сказок рассказал врачу? Про эти миллионы в подарок… Если твоя жена придает такое большое значение этому путешествию и Африке, почему же она отправила тебя с какой-то неизвестной особой?

Я хотел избежать объяснений, я был слишком болен, а Энни слушала слишком внимательно.

— Я делаю все, что могу, чтобы спасти лицо, — сказал я — Но сейчас важно одно — я болен… Оставь меня в покое…

Перед отелем весь тротуар был забит прохожими, нас толкали голодные любопытные детишки, перед газетным киоском, где продавались издания со всего света, толпились люди. Портье вызвал для нас такси. Мы поехали по городу, водитель остановил машину перед павильоном, где находились лаборатории, занимавшиеся анализом крови и радиологическими исследованиями. Водитель согласился нас подождать, я был белым как полотно и выглядел тяжелобольным. К нам тут же подошла медсестра, предупрежденная врачом. Она отвела нас в лабораторию. Нас принял врач-кениец в белом халате. Он куда-то спешил, и Энни осторожно заметила: