Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- На какое вскрытие? - спохватился Tax.

- Да вчерашнего старика… Борис Глебыч прислал сказать, что начнет через полчаса… Если интересуетесь, он подождет вас.

Tax озабоченно провел рукой по вспотевшему лбу.

- Вскрытие старика? Вчерашнего? Да… Мне интересно… Я пойду на вскрытие.

Ассистентка захлопнула дверь. Tax остался один. Подумал и прыгнул к двери. Заперся. Постоял посередине комнаты, потом медленно подошел к мраморному распределительному щиту. Дрожащею рукой вывинтил из патрона миллиамперметр и долго смотрел на него. Понюхал, всматриваясь каждую деталь.

- Те-те-те, постой-ка, - прошептал Tax и воззрился в миллиамперметр. Фабричный номер на нем был стерт, как будто нарочно. Tax вывинтил другой аппаратик, на нем тоже номер был стерт напильником.

Tax положил оба аппаратика на стол и выругался.

- Хорошенькое дельце… Опять тянуть уголовного инспектора? Придется. Но их дело своим чередом, а ты, доктор Tax, прими свои меры… Иначе… - Он помотал головой, как бы стряхивая с себя неприятные мысли, и надел поверх белого халата теплое пальто.

Через черный ход Tax вышел из больничного здания, наискось пересек двор и распахнул дверь анатомички. Кислый покойницкий воздух не произвел на Таха никакого впечатления. В прозекторской передней комнате стоял прозектор, доктор Борис Глебыч, в теплом френче, воздев руки кверху. Служитель Федор надевал на Бориса Глебыча анатомический желтый кожаный фартук и завязывал тесемочки на его шее и пояснице.

- Здравствуйте, Борис Глебыч… Не начинали?

- Никак нет, коллега Tax… Здравствуйте… Со спецодеждой вот возимся… - Борис Глебыч покрутил головой. - Федор!.. Ты мне бантиком завяжи… Не затягивай… А то, знаете, он мне раз мертвой петлей спьяну затянул, снять было невозможно. Трагедия… Хоть домой в этом наряде поезжай.

Усатый Федор отступил на шаг и осмотрел Бориса Глебыча.

- Не извольте беспокоиться… Все в порядке… Бантиком.

Борис Глебыч опустил руки.

- То-то… Открывай дверь.

- Пожалуйте-с…

Федор открыл дверь, ведущую в комнату, где производились вскрытия. Трупы лежали на высоких столах и были закрыты старыми цинковыми ящиками.

- Ну, где же ваш вчерашний старичок? - спросил Федора Борис Глебыч и взглянул в окно. - Из милиции должен человечек подойти. Следует протокольчик вскрытия нацарапать, так как доставлен был старичок в больницу в мертвом виде. Можно на смертоубийство нарваться.

Федор подошел к крайнему столу и взялся за цинковый гвоздик.

- Тут… Аккуратный старичок… Жилистый.

Tax достал из портсигара тоненькую папироску и предложил Борису Глебычу. Федор гремел ящиком. Борис Глебыч зажег спичку и протянул ее Таху закуривать.

- Что это такое у вас с рентгеном? Говорят, будто чудеса в решете? А?

Tax затянулся.

- Сказать вам откровенно…

Но не докончил фразы. Его перебил испуганный крик Федора:

- Убег… Убег…

Tax обернулся. Федор держал тяжелый ящик и недоумевающе хлопал глазами. Борис Глебыч сморщил нос и обратился к Федору:

- Какая это тебя муха укусила, братец? Кто убег?

Федор только кивнул головой на стол.

На столе трупа не было.

VI. ЗА РУБЕЖОМ

В штамповальном отделении французской фабрики консервных жестянок «Поль Шарпи и Кє» ровно в пять часов вечера резко просвистел сигнальный свисток. Рабочие выключили моторы у двадцати четырех давильных станков. Шум и стук в отделении сменился говором мужских голосов. Семьдесят два человека, спеша и толкаясь, как школьники после уроков, двинулись в раздевальню. Там надевали пиджаки и кепки, которые в отделение брать строжайше запрещалось администрацией.

- Идем, Мишель.

Черноволосый курчавый рабочий обернулся на зов, запутался ногами в обрезках блестящей жести и выругался.

- А, Франсуа? Черт знает… Тут ноги переломаешь.

Коротенький крупноносый француз оскалил желтые зубы.

- Ругаться будешь после. А пока надо спешить. Раз ты проиграл мне стаканчик водки, то я имею намерение поскорее перелить ее в мой желудок. Не так ли, дружище?

Мишель тряхнул черными волосами, словно смахнул с них фабричную жестяную пыль.

- Можешь не беспокоиться, мальчик. Проигранную порцию считай собственностью твоей утробы. Что твое, так то твое…

Перед выходом они повесили на черную доску свои контрольные номерки и встали в черед на обыск.

Администрация следила за тем, чтобы с фабрики не уносились составы для пайки, составлявшей гордость производства. Живая вереница рабочих продвигалась к выходу N 9. Здесь Мишель поднял руки вверх. Улыбающийся гасконец быстро обшарил тело Мишеля на груди, боках и животе, крикнул:

- Хорошо.

Грузный привратник нажал рукоятку, - выходная калитка образовала широкую щель. Мишель выскользнул на улицу. Через несколько мгновений калитка опять приоткрылась, и Франсуа очутился рядом с Мишелем.

Сутулый рабочий стоял на краю тротуара, набивал табаком черную крючковатую трубку и смотрел на калитку.

Франсуа прищелкнул языком и крикнул сутулому рабочему:

- Тра-ля-ля… Ты сегодня ошибаешься, Пьер… Если хочешь подкараулить свою Мари, то иди к калитке N 2, а здесь только мужской выход.

Пьер спрятал порт-табак в карман рваных штанов и передвинул трубку в левый угол рта.

- Парижане - болтливый народ, - сказал Пьер. - И ты, Франсуа, не представляешь исключения из этого общего правила…

Франсуа не остался в долгу.

- А бретонцы жуют вечную жвачку и думают, что это - философия. Рассматривание заводской калитки N 9 в то время, когда надо идти к тетушке Генриетте насыщаться, я считаю идиотизмом… Не так ли, старина? Идем, а то нам останутся одни объедки.

Пьер шагал рядом с Мишелем и бросал угрюмые слова, которые вырывались из угла его рта вместе с клубами табачного дыма.

- Ты вглядись как-нибудь в фасад нашего фабричного здания. Колоссальный корпус с этими решетчатыми тюремными окнами… О-о… Да это же морда, красная окровавленная морда Дьявола-Капитала… Многоглазый страшный Дьявол… Две фабричные трубы - это рога его. А двенадцать занумерованных выходов - это пасти дьявольские… Каждый день смотрю я на фабрику, и у меня в груди озлобление и ужас… Сейчас смотрел… Из калитки, как из пасти своей, изрыгает Дьявол-Капитал нас… тебя, меня… Отжимает там, у себя, в своем брюхе. Капитал отжимает от нас все, все, чем мы живы, чем дышим… А взамен - бумажные франки, которые будут падать до бесконечности.

- Ты наслушался анархистов, бедняжка, - отозвался Франсуа, который шел за Пьером и слышал его слова. - Все это очень хорошо, но надо же кушать, мой друг. Пойми: надо кушать.

- Ты не столько кушаешь, сколько пьешь, Франсуа, - чуть обернулся Пьер и переложил трубку в другой угол рта. - Но и обильное питье, я думаю, не настолько залило твои мозги, чтобы ты перестал понимать, что парочка хороших бомб…

Франсуа толкнул Пьера в спину.

- Не так громко, милый друг. Сзади идет Альберт, и это мне не нравится… У него скверная манера подслушивать… А слышит он чуть ли не за километр любой разговор, о чем шепчутся такие бунтари, как Пьер… У Альберта в каждом ухе по радиоусилителю, честное слово. И, кроме того, он в приятельских отношениях с синими мундирами. Поэтому - тише…

Мишель не слушал завязавшегося между Франсуа и Пьером спора. Он шагал по сбитым плитам тротуара, мимо заборов и больших грязных домов, в которых, он знал, гнездились нищета и беспомощность. Полуголые ребятишки визжали и баловались в канавах, которыми отделялся тротуар от вымощенной дороги. Старухи, покрытые черными косынками, сидели на табуретах у входов в жилища, вязали бесконечные вязанья и грелись скупым теплом закатного солнца. Проститутки стояли вдоль тротуара, как часовые, перекидывались замечаниями одна с другой, подмигивали возвращавшимся с работы мужчинам:

- Пойдем?!

Сбоку из шести переулков на большую улицу выливались потоки кончивших свой трудовой день рабочих. Пыль из-под тысяч ног золотой паутиной дрожала под солнцем. Автомобили мчались посередине улицы, и там пыль стояла как монументальная стена, нарочно вылепленная из клубастых пышных облаков. Харчевни и кухмистерские зевали широко распахнутыми дверями, чадили, щекотали ноздри прохожих, звали насыщаться. Пахло жирной пылью и горелым салом. На предместье надвигался будничный вечер.

6
{"b":"227115","o":1}