В 1915 году Познанский жил в каком-то французском провинциальном городе.
Попов Антон Платонович (он же Семенов Даниил); по профессии конторщик. В революционных кругах известен был под кличкой «Тимофей». Состоял секретным сотрудником в Баку, откуда выехал за границу на съезд моряков для того, чтобы «предупредить забастовку во флоте на Черном море». С 1 ноября 1910 года начал давать сведения начальнику одесского жандармского управления Заварзину; охранные клички его: «Американец», «Полный». С 1913 года начал числиться секретным сотрудником одесского жандармского управления; получал 150 рублей, потом 200 рублей в месяц, а под конеіц работая в заграничной агентуре; — около 800 франков; доставлял обстоятельные сведения о потемкинцах, союзе профессиональных судовых команд России; находился большей частью в разъездах. В феврале 1913 года был проездом из Александрии в Париже, где участвовал в заграничной делегации партии с.-p., причем был снабжен паспортом на имя Александра Ивановича Глохова. По указанию Попова был арестован Николай Андреевич Кингин, проживавший по паспорту крестьянина Таврической губернии Феодосийского уезда Михаила Ивановича Игнатьева, который обещал оказывать услуги, но когда выяснилось, что он уже подозревается в сношениях с охранным отделением, бежал, сведений о себе не давал, почему и было распоряжение вновь арестовать его. Подполковник Щегловский написал доклад о Попове, где указывал на неискренность Попова, чересчур активную роль его в союзе моряков и предлагал его «ликвидировать». Сотрудник «Султан» был проведен на съезд и дал «Американцу» печати для хранения, которые последний представил в Департамент полиции… Вследствие выяснившегося участия «Американца» в партии Департамент полиции предложил ему выехать на родину и прекратить сношение с революционерами, в противном случае он будет подлежать аресту. Попов был затем в Одессе арестован и при допросе сказал, что ввиду восьмилетней службы на пользу розыска (причем отрицал «провокационный» характер своей работы) надеется на близкое освобождение. Он и был вскоре освобожден. В июле 1914 года Попов-«Американец» был командирован снова за границу, но застрял в Варшаве по случаю объявления войны, и поездка его ввиду трудности и дороговизны путешествия была отложена; в декабре 1914 года он выехал в Пермь, причем ему был выдан заграничный паспорт на имя мещанина г. Костромы Даниила Ивановича Семенова. В течение своей продолжительной работы в полиции он носил различные клички: «Антон Платонов», «Норд», Александр Иванович Глохов», «Никифор Терентьевич Щеглов», «Тихон Никонорович Погребцов» и «Даниил Иванович Семенов». После неудавшейся командировки Попов весной 1915 года снова появился за границей, хлопотал здесь о пособии в 600 рублей, но ему было отказано в этом, так как им не были исполнены все указания руководителей розыска. С 18 мая по 18 октября Попов провел в Англии, затем поехал в Марсель, но захворал и поселился в Ментоне в отеле Avenue de la Gare, 39. Донесения «Американца» за 1915 год многочисленны: он сообщал о Русском морском союзе, в делах которого он был очень осведомлен, так как был некоторое время редактором заграничного журнала «Моряк», о Парвусе, о перевозке в Россию динамита и украинской литературы (дело Клячко, Тарасова и Григория Совы), о ливерпульском кружке русских моряков, о редакторах газеты «Морской листок» и так далее. Весной 1916 года Попов опять ездил в Англию и затем возвратился во Францию. За это время им был представлен заграничной агентуре обширный доклад относительно влияния германской социал-демократии на внутренние дела держав согласия. Между прочим Попов подозревался французской полицией в сношениях с немцами. Заведующий заграничной агентурой Красильников отзывался о Попове как о талантливом человеке. В 1917 году Попов находился в Париже и жил сначала по адресу: 4, Avenue du Раге de Montsouris, а затем 31, rue Delamdre.
Праотцев Сергей Васильевич, сын коллежского регистратора. В прошении, поданном 3 января 1914 года, Праотцев с гордостью сообщает между прочим следующее: «С 20-летнего возраста я состоял сотрудником у различных лиц, ведших борьбу с революционным движением в России. Отец мой был привлекаем к процессу «Народной воли», и потому я был поставлен с ранней юности в революционную среду. Сознание долга перед Государем и Отечеством побудило меня исполнять таковое мое пожелание в виде борьбы с революционным движением в Москве. Начал я свою деятельность с С. С. Бердяевым в Москве, затем продолжал с С. В. Зубатовым. В 1894 году Зубатов отрекомендовал меня ныне покойному Семякину, и я работал год в Петербурге, затем отправился на лето в Саратов, где мне пришлось работать с двумя помощниками, командированными Зубатовым из Москвы.
На другой год — в год коронования Государя Императора Николая Александровича я продолжал службу в Москве около года и затем, когда революционная среда от меня отошла, я уехал в г. Клинцы, где занял место учителя рисования в тамошнем ремесленном училище…».
Несмотря на этот вынужденный отдых, Праотцеву благодаря ходатайству Семякина было выдано 7 февраля 1895 года пособие Департаментом полиции в размере 150 рублей, причем Семякин дает следующее обоснование своего ходатайства: «Ввиду неоднократных и несомненных заслуг этого молодого человека, обнаруженной им теперь типографии, кружка народовольцев и трудного его материального положения (он и его жена только что оправились от болезни)».
«Года через четыре, — продолжает исповедь Праотцев в своем прошении, — когда я уже служил в Киеве в коммерческих училищах, моя родственница Л. Л. Чернова ввела меня опять в круг революционеров, и я тотчас же вошел в сношение с Департаментом полиции, так как в Киеве в то время охранного отделения еще не существовало… В 1904 году после того как я около двух лет держал конспиративную квартиру Гершуни в Де-сятином переулке, я до такой степени расстроил свое здоровье, что попросил тогдашнего моего начальника полковника Спиридовича уволить меня. Передав свои связи в революционной среде по просьбе полковника Спиридовича одной новой сотруднице, я уехал на Кавказ. Этим кончилась моя служба в качестве сотрудника. В 1905 году я оставил место во Владикавказском кадетском корпусе и уехал в Париж, чтобы отдаться всецело живописи. В Париже жить мне приходилось исключительно в среде русских эмигрантов… В сношения с политическим розыском не входил, так как не интересовался революционными делами и очень тяготился той средой, в которой жил…».
Здесь Праотцев говорит несомненную неправду: он был в Париже очень жаден на всякие новые знакомства и преимущественно вращался в кругу с.-p., максималистов и анархистов; в революционные группы не входил, но всегда уверял, что он анархист по убеждениям. В Париже Праотцев жил со своими двумя сыновьями-мальчиками шести и восьми лет и видимо бедствовал, мог существовать только благодаря благотворительности эмигрантов — получал постоянные пособия из эмигрантской кассы, а также кажется в течение целого года ежемесячную, довольно значительную сумму от известного с.-р. Фундаминского-Бунакова; заработка никакого не имел, так как по-французски совершенно не говорил, а художник был на редкость бездарный, хотя на каждую выставку «независимых» выставлял громадные портреты знаменитых революционеров: Каляева, Спиридоновой и других. Мечтой его жизни, как он выражался, было найти мецената, который дал бы ему 100000 франков для написания и постановки панорамы «Апофеоз революции». С этой панорамой он мечтал объехать весь свет.
Когда за границей появился известный разоблачитель Л. Меньщиков, Праотцев счел наиболее благоразумным уехать в 1909 году со своими детьми в Южную Америку; разоблачение достигло его уже в Бузнос-Ай-ресе, откуда ему и пришлось бежать в Парагвай. Этот побег и свои скитания в лесах Парагвая он очень картинно описывал в том прошении, о котором мы уже упоминали. Свое провокаторство Праотцев упорно отрицал и во время своего пребывания в Южной Америке и в бытность свою в России, куда он вернулся в 1916 году. В России он получил место преподавателя рисования в частном коммерческом училище в г. Слуцке.
