В рассматриваемый период (1900–1912) Бурцев был под перекрестным огнем агентур: с одной стороны, Бейтнер, пользовавшийся его доверием, с другой, — Панкратьев, давнишний его знакомый. Нельзя ручаться, что не было и третьего осведомителя, — не напрасно Рачковский хвастливо докладывал, что относительно народовольцев в Париже и в Лондоне им приняты меры, «обеспечивающие от всяких неожиданностей», и что деятельность народовольцев ему была «в точности известна». Петр Эммануилович Панкратьев, получавший от Бурцева транспорты «Народовольца», «руководивший революционной деятельностью Лебедевой», рекомендовавший эмигрантам осторожность, был агентом петербургского охранного отделения, о чем Рачковский не знал[4].
В Департаменте полиции все остерегались друг друга, никто никому не доверял, и потому часто случалось, что заведующий заграничной агентурой не знал, что рядом с его собственными «провокаторами» работают секретные сотрудники Департамента полиции и петербургского или какого-нибудь другого охранного отделения. Рачковский, может быть, был еще более своих преемников осведомлен о таких вмешательствах в дела его царства других держав, но, как видим, кое-чего и он не знал.
Деятельность Рачковского не ограничивалась внешним и внутренним наблюдением за деятельностью революционных групп и отдельных политических эмигрантов за границей; как мы уже видели, он уделял много времени и сил для борьбы с русскими революционерами с помощью западноевропейской печати. Приводим здесь выписку из интересного письма Рачковского к Дурново от 19 марта 1892 года, касающегося одного из таких литературных выступлений знаменитого охранника:
«Простите, Ваше Превосходительство, за долгое и вынужденное молчание, за все это время я не сидел, сложа руки, и помимо обычных занятий и хлопот успел составить брошюру, которая была переведена на французский язык и на днях появится в свет. В этой брошюре выставляется в настоящем свете наше революционное движение и заграничная агитация со всеми их отрицательными качествами, уродливостью и продажностью. Остальная часть брошюры посвящена англичанам, которые фигурируют в ней в качестве своекорыстных, чванливых и потерявших всякий стыд и совесть фарисеев, нарушивших международные приличия в альянсе с нигилистами. Брошюра будет отпечатана в две тысячи экземпляров, причем около тысячи будет разослано в Лондоне: министрам, дипломатам, членам парламента, муниципалитета, высокопоставленным лицам и во все редакции лондонских газет. Другая тысяча предназначается для правительственных лиц во Франции, Швейцарии, Дании, Германии, Австрии и для рассылки во все европейские и наиболее распространенные американские журналы.
При господствующем антагонизме к англичанам и при всеобщем негодовании к динамитным героям, под категорию которых подведены нигилисты, наша брошюра поднимет много шума; она и положит начало моей агитации, о необходимости которой я докладывал в своем донесении…».
Рачковскому в его публицистической борьбе с русскими револю-ционерами-эмигрантами помогал не только Жюль Гансен, но и многие другие французские журналисты, из которых мне называли Каль-мета (Calmette) из «Фигаро», убитого в Париже в 1914 году г-жой Кайо, Мора (Маиге), сотрудника «Petit Parisien» и Рекули (Recouli), «работающего» как мы уже знаем и у Красильникова, а следовательно, почти наверное, и у Ратаева, и у Гартинга. Но Рачковский никогда не останавливался на полдороге и имел неискоренимую слабость к «грандиозному». Одно лицо, стоявшее близко к заграничной агентуре, рассказывало мне в Петрограде, что Рачковский в апогее своей славы затеял придать борьбе с русскими революционерами так сказать международный характер. Для этого он организовал в Париже, конечно анонимно, «La ligue pour le salut de la patrie russe» (Лига для спасения русского Отечества). Сотни парижских камло расклеивали по стенам Парижа воззвание Лиги, призывавшее французов записываться в Лигу, чтобы бороться с врагами России, стремящимися нанести удар ее величию, и прежде всего с шайкой проходимцев, людей без отечества, нашедших приют во Франции и поставивших себе целью совершать в России убийства и экспроприации. Воззвание приглашало всех бороться с этой шайкой всеми средствами, вплоть до террора. Эти воззвания были разосланы и по французской провинции, и там нашли кажется некоторое сочувствие; и несколько десятков или даже сотен лиц прислали в Парижское бюро лиги (rue de Provence) свои пятифранковые членские взносы. «Счастье было так близко и так возможно», но сорвалось. Французский министр внутренних дел дал понять Рачковскому, что предприятие надо прекратить. Лицо, рассказавшее об этой авантюре, утверждает, что деньги (150000 рублей) на нее были получены от дворцового коменданта Гессе. Рассказ этот конечно требует документального подтверждения, но предприятие в стиле Рачковского.
Такое углубление политического сыска, переходившее уже в прямое воздействие на общественное мнение Европы, и призыв иностранцев к активной борьбе с русскими революционерами не помешали Рачковскому расширить сферу своего влияния и пространственно: в июне 1896 года ему поручается организация политической агентуры и в Галиции, на что министерство внутренних дел ассигнует 3000 франков в год. Но здесь вероятно деятельность Рачковского не отличалась особой продуктивностью, и, забегая несколько вперед, мы приведем данные из доклада директора Департамента полиции Лопухина, представленного им министру внутренних дел 1 февраля 1903 года и касающегося организации агентуры в Галиции, Прусской Познани и в Силезии:
«С начала 80-х годов, — пишет Лопухин, — была организована на рациональных основаниях заграничная агентура, имевшая главным руководящим центром город Париж, которая в течение многих лет тщетно пыталась поставить правильное наблюдение в Галиции, Прусской Познани и Силезии, но, к сожалению, местности эти, хотя и прилегающие непосредственно к русской границе, остались до сего времени без надлежащего надзора с точки зрения внутренней агентуры. Неоднократно государственная полиция стремилась завязать сношения с тамошними полицейскими должностными лицами при посредстве пограничных жандармских офицеров, но получаемые от них сведения носили по большей части характер исторических справок или газетных статей. Между тем, не говоря уже о Вене, где функционируют студенческие революционные кружки, занимающиеся сбором денег на преступные предприятия и формирование транспортов нелегальных изданий, города Краков и Львов являются видными центрами национального и социалистического движения, причем во Львове с 1900 года образовалась новая группа, провозгласившая своей программой террористические принципы прежнего общества, «Пролетариат», эмиссары коей уже не раз приезжали с подложными паспортами в Привислинский край для установления связей со своими единомышленниками и преступной пропаганды среди рабочих; кроме того нельзя обойти молчанием прусский город Тильзит с учрежденными в нем специальными книжными магазинами, которые торгуют исключительно польскими и латышскими произведениями печати, воспрещенными к ввозу в пределы империи; пользуясь отсутствием надзора со стороны русской государственной полиции, революционеры избрали названный город для формирования транспортов политической контрабанды и отправки оттуда на нашу границу.
В настоящее время благодаря деятельности агентуры на Балканском полуострове в связи с вновь организованным бессарабским розыскным отделением можно признать полную обеспеченность русской границы со стороны Румынии, и таким образом при общем стремлении оградить государство от всевозможных неожиданностей и осветить деятельность революционеров, проживающих в соседних с нами Австро-Венгрии и Пруссии».
«Правильную» организацию политической агентуры в поименованных выше странах было решено поручить «не имеющему чина потомственному почетному гражданину Михаилу Ивановичу Гуро-вичу», как теперь всем известно, злостному провокатору, занимавшемуся предательством в течение 12 лет — с 1890 года до 1902 года, когда Гурович наконец был изобличен. Гурович был зачислен на службу с 1 января 1903 года, получил пособие в 500 рублей на переезд в Варшаву и аванс на агентуру 1000 рублей, жалование же ему было назначено 4200 рублей в год.
