— Ничего мне не хочется. — Звездочка говорит: — Ничего.

— Ну... — говорю. — Если не хочется, то и не надо. Ты просто лежи. Я все сделаю сам. И все уберу, и все вытру. Ну, когда я закончу. А ты просто лежи. Даже не шевелись.

— Я не могу шевелиться. — Звездочка говорит: — Я вообще ничего не могу.

Ну что же. Я в этом не виноват.

Если она теперь стала такая, ну, какая она теперь, и если так будет всегда, тут уже ничего не поделаешь, и я в этом не виноват. Раз она ничего не хочет, я могу делать, как хочется мне. И потереться, и кончить с фонтанчиком. В конце концов, почему бы и нет? Она говорит, что не может пошевелиться. Значит, она не станет отодвигаться. Я снимаю с нее одеяло. Смотрю на ее попку. Она большая, ну, попка. Как раз как мне нравится.

— Звездочка, — говорю. — А если я...

— Нет.

— А если я все-таки...

Я лежу на кровати рядом со Звездочкой. Звездочка спит. Я лежу рядом с ней и не сплю. Мертвый мальчик лежит между нами и жутко храпит. И поэтому я не могу заснуть, он мне мешает своим жутким храпом. Все, с меня хватит. Я пихаю его локтем, и он просыпается.

Мертвый мальчик просыпается и говорит:

— Какого черта...

— Заткнись.

Мертвый мальчик говорит:

— Ну и зачем ты меня разбудил? Мне снился такой замечательный сон.

— Слушай, заткнись, — говорю. — Я пытаюсь заснуть, а ты мне мешаешь.

— Так я ни слова вообще ни сказал.

— Ты храпел.

— Я не храплю. — Мертвый мальчик говорит: — Я же мертвый. А мертвые не храпят.

— Перевернись на бок. — Я пихаю его, заставляя перевернуться на бок.

Мертвый мальчик переворачивается на бок. Он уже не храпит. Но лишь потому, что не спит. Он говорит:

— Мне надо сказать тебе кое-что, Ствол.

Мертвый мальчик лежит на боку, спиной ко мне. Такой весь неприветливый.

— Что сказать?

— Скоро что-то случится, что-то очень плохое.

— Ничего не случится.

— Уже случилось. — Мертвый мальчик говорит: — Ты очень нехорошо поступил с этой девочкой, очень нехорошо. Ты ее трахал без презерватива. И подсадил на наркотики. Она бы давно забеременела, если бы ты не был таким придурком.

Я говорю ему:

— Я не придурок. И вообще убирайся из моей кровати. Я буду спать.

— Нет, не будешь. — Мертвый мальчик говорит: — Теперь ты вообще никогда не заснешь. Таблетки — они убивают сон.

Я закрываю глаза и говорю:

— Я буду спать. Я очень устал, и мне жутко хочется спать.

— Нет, сначала я расскажу тебе, что ты сделал. — Мертвый мальчик переворачивается на спину и говорит: — И что ты делаешь. И что будет потом. А будет все очень плохо.

— Что? — Я открываю глаза и смотрю на мертвого мальчика, который лежит на спине, как живой, и смотрит в потолок. — Что будет потом? Что будет плохо?

Мертвый мальчик поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза и говорит:

— Все будет плохо. С тобой что-то случится, Ствол. Что-то очень плохое. Уже совсем скоро. И когда это случится, мне не хотелось бы оказаться на твоем месте.

* * *

—...убери его...

Звездочка трясет меня за плечо. Сидит на мне и трясет за плечо. Пытается разбудить. Уже утро.

—...Ствол, убери его...

Звездочка сидит на мне и трясет за плечо. Я притворяюсь, что сплю.

—...вынь его. Вынь немедленно...

Я сплю.

—...Ствол...

Я сплю.

—...Ствол. Ствол. Ствол...

Я притворяюсь, что вот только проснулся, и говорю:

— Что?

— Ствол. — Звездочка трясет меня за плечо. — Убери его, убери, убери...

— Что убрать?

Звездочка сидит на мне верхом и держит меня крепко-крепко. Двумя руками. И кричит прямо мне в ухо:

— Ствол. Ты слышишь, что я говорю?

— Что, малыш? Зачем ты меня разбудила?

— Ствол. Послушай меня. Оно все-таки было. Ночью.

— А что было ночью? — Я сажусь и отталкиваю ее, ну? чтобы она с меня слезла. Только не грубо, а ласково. Потому что я ее люблю. Я обнимаю ее, чтобы она не подумала, что мне неприятно, ну, что она сидела на мне верхом. Это было приятно, но неудобно. И я не хочу, чтобы она на меня обижалась.

Звездочка говорит:

— Он во мне.

— Кто? — говорю.

— Он во мне, Ствол.

— Кто? — Я действительно не понимаю.

— Ну, твой этот...

— Какой мой этот?

— Твой пенис.

— Кто?

— Твой безобразник. — Звездочка говорит: — Он во мне.

— А, — говорю. — Кажется, я понимаю. Тебе дать салфетку?

— Нет. — Звездочка говорит: — Твой безобразник. Он во мне. Он застрял.

Я улыбаюсь ей и говорю.

— И вовсе он не застрял. Вот он, смотри. У меня в трусах.

— Нет, не надо...

— Почему?

Звездочка качает головой:

— Там кровь.

— Где?

— У тебя на трусах. Они все в крови.

— Это не кровь, — говорю. — Это апельсиновый сок с газировкой. Я его пролил. И он потом высох. Я уже даже не помню, когда это было. Сто лет назад.

— Нет, не снимай...

Она не дает мне снять трусы.

— Да я только разок посмотрю.

— Нет, не надо. Там кровь.

— Это не кровь, — говорю.

— Она везде. Кровь.

— Не везде и не кровь. Это просто такие трусы. Правда прикольные?

— Не надо. — Звездочка говорит: — Не шевелись...

— Поздно. Уже шевелюсь.

— Ты все испачкаешь...

— Да нету там никакой...

— Нет, не снимай...

— Я просто проверю. Ты говоришь, что в тебе застрял мой безобразник. А я тебе говорю, что он здесь, у меня в трусах. И хочу, чтобы ты посмотрела и убедилась. Если он там, в трусах, значит, в тебе его нет. Потому что он там, у меня в трусах. У меня он один. Их не два и не три. У меня только один безобразник. — Я оттягиваю резинку и заглядываю себе в трусы. Да, он там, мой безобразник. Я его вижу. Он там. Сидит спокойно у меня в трусах и даже не знает, что происходит. Звездочка тоже не знает, что происходит. Она крепко зажмурилась и не смотрит. — Звездочка.

— Он во мне. — Звездочка слезает с кровати и говорит: — Я его чувствую.

— В тебе его нету и быть не может.

— Он там, в моей норке.

— Нет, не там. — Это она так называет свою волосатую дырочку. — Потому что он здесь, у меня. Посмотри.

Звездочка стоит на ковре, как-то странно стоит, чуть прогнувшись. Как будто ей неудобно стоять.

— Нет, не трогай меня. Не трогай. — Она отходит на пару шагов. Она странно ходит, не так, как обычно. Как будто хочет меня рассмешить. Только она вовсе не хочет меня рассмешить. Это видно по ее лицу. — Не трогай меня. — Она не может ходить, потому что ей больно. — Ствол. — Она морщится. — Он во мне. Такой твердый. Сделай, чтобы он стал мягким.

— Что? — Я просто сижу на кровати и вообще ничего уже не понимаю. — Он мягкий. Он тут, у меня. У меня в трусах. И он вовсе не твердый.

— Он твердый. Твердый. Сделай, чтобы он стал мягким. — Она не открывает глаза. Она говорит с закрытыми глазами: — Он там, во мне...

— А если я сделаю, чтобы он стал мягким, тебе уже больше не будет больно?

— Не будет. Ой...

Я качаю головой.

— Ну хорошо, — говорю. — А как сделать, чтобы он стал мягким?

— Я не знаю. Это же твой безобразник, вот ты и придумай. — Ей больно, и поэтому не хочется разговаривать. Ну, от боли. Она стоит посредине комнаты. Как-то странно стоит, чуть прогнувшись. Ну, как тогда. Когда она только что встала с кровати. Звездочка говорит: — Подумай о чем-нибудь, от чего тебе сразу не хочется глупостей.

— Да мне и так их не хочется, никаких глупостей. — Я говорю очень быстро. Мне хочется, чтобы ей не было больно. Ну, чтобы боль поскорее прошла. Я хочу сделать что-нибудь, чтобы ей не было больно. Но у меня ничего не выходит. — Звездочка. Послушай меня. Мне не хочется никаких глупостей.

— Да. Еще раз.

— Что?

— Скажи это еще раз.

— Что? Что мне не хочется глупостей?

— Да. Скажи это еще раз. И продолжай повторять, пока тебе не расхочется глупостей.

Я пожимаю плечами. Делаю, как она просит. Повторяю:

— Мне не хочется глупостей. Мне не хочется глупостей. Мне не хочется глупостей. Мне не хочется глупостей. Мне не хочется глупостей...