— Понятно. Это все объясняет. И что кончился твой «Тигр Антоний». Кстати, напомни мне на обратном пути, чтобы я купила тебе пару пачек. Когда мы пойдем домой.

— Я домой не пойду, — говорю. — Там противно.

— Очаровательно.

— Это все из-за мусора, он воняет. Это мой дядя его принес, мусор. Его зовут дядя Мусорщик, он работает мусорщиком.

— Ага, понятно. Ты говорил про свой дом.

Дяденька, который этническое меньшинство, приносит стакан апельсинового сока и бутылку вина. Наливает вино в бокал, ставит бутылку на стол.

— Я подумала, ты говорил про мой дом. Там уж точно ничем не воняет. А если когда чем и пахнет, то пахнет вкусно. — Прим говорит: — Цветами, и ароматными палочками. И мужчинами, разумеется. Кстати сказать. Что ты там говорил про своего дядю Мусорщика?

— Это мой дядя. Он сейчас в тюрьме. Все сидят в тюрьме. И папа, и дядя. Все-все.

Прим отпивает вино, говорит:

— Трагедия рабочего класса.

— Да нет, — говорю. — Они вообще не работают. Они занимаются сексом. Даже мой дядя. Ему всегда везет с женщинами.

— Правда?

— У него есть такие трусы, которые нравятся женщинам и сводят женщин с ума. Такие шелковые трусы.

— И что, это работает?

— Да нет, — говорю. — Он вообще не работает. Он в тюрьме.

— В шелковых трусах. — Прим смеется и говорит: — Наверное, этот твой дядя знает толк в сексе.

— А что, в тюрьме занимаются сексом?

— Наверное, да. Я бы вот занялась. — Прим делает мечтательное лицо. — Все эти огромные, грубые, волосатые мужики…

— А вам нравятся грубые и волосатые мужики?

— Том, ты еще маленький для таких разговоров. — Прим делает строгое лицо и говорит: — А вот и наши закуски.

Мы с Прим идем вдоль по улице. Прим ведет меня за руку, я улыбаюсь, и она улыбается, и еще я пою, про себя. Прим спотыкается и падает в кусты. Я тяну ее за руку, помогаю подняться. Она очень смешная — Прим.

Мы с ней оба объелись. В том месте, где вкусно кормят. Прим выпила целую бутылку вина и стала такая смешная-смешная. Я выпил свой сок, апельсиновый с газировкой, и тоже стал очень смешной. Только не по-настоящему, а понарошку. Это я так притворялся. Потом Прим расплатилась. Дала тому дяденьке, который носил нам еду, специальный лазерный пистолет, который стреляет цифрами-деньгами. Потом мы вышли из этого места, где вкусно кормят, и Прим споткнулась и упала в кусты.

Я тяну ее за руку, помогаю подняться.

А потом смеюсь, и сам падаю в кусты, и кричу:

— Помогите, я упал в кустики!

— Кстати о кустиках. — Прим смеется и говорит: — Может быть, ты их мне пострижешь. Потом. Когда мы придем домой. Ну, если вообще доберемся до дома.

Я не слушаю. Я лежу на траве в кустах.

— У тебя как раз подходящий рост. — Прим снова падает в кусты. — Мне даже не надо будет вставать на стул.

Я не слушаю. Я смотрю на витрину, которая в магазине.

Прим поднимается на ноги, поднимает меня и говорит:

— Что там? Ты что-то увидел?

Там целая гора коробок с «Тигром Антонием». И еще там написано на бумажке: ««Тигр Антоний». Овсяные хлопья для детского завтрака. Распродажа за полцены».

— Ага, нам с тобой повезло. Давай купим тебе твоих хлопьев. — Прим идет в магазин, открывает дверь, спотыкается, падает, но тут же встает и говорит продавцу: — Нам, пожалуйста, сто пятьдесят коробок. Антония. — Прим спотыкается, падает, встает на ноги и говорит: — Тигра.

У продавца есть фургончик. Мы все забрались в фургончик. Дяденька-продавец сел за руль. Прим — рядом с ним. На переднем сиденье. А я сижу сзади, вместе со ста пятьюдесятью коробками «Тигра Антония». Прим, которая сидит рядом с дяденькой-продавцом, говорит:

— Вы женаты?

Это она говорит дяденьке-продавцу, а он отвечает ей:

— Да, я женат.

— И счастливы в браке?

— Ага.

— Вот жопа.

Я смотрю на сто пятьдесят коробок и думаю: это все — «Тигр Антоний». Мечта всей жизни. А мой живот думает и мечтает: да, надо скорее все это съесть.

Прим открывает сумку и говорит:

— Куда я его задевала? — Она оборачивается ко мне и спрашивает: — Том, ты не знаешь, куда я дела свой кредитный пистолет?

— Вы его оставили в том месте. Где вкусно кормят.

— Вот жопа. — Она смотрит на дяденьку-продавца, который сидит за рулем, и говорит: — Я бы, наверное, и голову давно потеряла. Не будь на ней столько кудряшек. Могу я вам выписать чек? Том, подожди меня здесь. Я схожу за своей чековой книжкой. — Прим открывает дверцу фургончика и выходит наружу.

Я смотрю на коробки с «Тигром Антонием». Считаю их. Раз. Два… Раз…

Возвращается Прим, залезает обратно в фургончик. Машет чековой книжкой, улыбается и говорит:

— Тру-ля-ля.

Прим живет в большом доме, в роскошной квартире, в самом роскошном квартале Лондона. Здесь много больших и красивых домов, они все покрашены в белый цвет, и у них очень смешные окна, такие… старинные, наверху круглые, а снизу — квадратные. Квартира Прим — она в самом низу. Туда даже нужно спускаться по лестнице. Прим спускается вниз по лестнице, отпирает дверь и говорит:

— Стыд и срам, а не квартира. В свое оправдание могу сказать только, что она не моя.

И вовсе не стыд и не срам. Очень даже роскошная квартира.

— Мама умрет в ноябре. И я поселюсь в ее доме. Если сумею открыть там дверь. Моя мама, когда позволяло здоровье, была страстным коллекционером. Собирала антиквариат. Ее дом весь забит всяким очаровательным хламом. Персидские кошачьи ковры. Готические вешалки для пальто. И, наверное, лучшая в мире коллекция ядовитого плюща, которого хватит, чтобы отравить всю Землю. А теперь, Том… — Прим делает задумчивое лицо. — Нам надо придумать, как мы их перетащим. Все эти коробки. С твоим детским завтраком. Все сто пятьдесят коробок. Перетащить. Из сада в кладовку. По лестнице. Под воздействием алкоголя. И апельсинового сока.

Я думаю, думаю, думаю. Очень задумчиво думаю. А потом говорю:

— Надо их перенести. Оттуда — сюда.

Прим поднимается вверх по лестнице. Выходит на улицу, где весна. У нее очень красивая попа, как у настоящей роскошной леди в роскошных брюках, в которых ходят настоящие леди. Она как будто бы улыбается — попа. Я поднимаюсь по лестнице, улыбаюсь улыбчивой попе. И она улыбается мне в ответ, улыбается и говорит:

— Надо было попросить того мужчину, чтобы он нам помог. У него были такие большие и сильные руки.

Я смотрю на красивую попу, которая как будто бы улыбается.

— Обожаю весну. Это так возбуждает. Рубашки с короткими рукавами. Восхитительный запах мужского тела. Волосатая грудь. Отойди-ка, малыш. — Прим подтаскивает коробки с «Тигром Антонием» к лестнице и толкает их вниз. Они падают вниз. Туда, где кончается лестница.

Мы с Прим кое-как перебираемся через коробки с «Тигром Антонием», сваленные у подножия лестницы. Они помялись, пока летели. Некоторые порвались, и полосатые хлопья высыпались на пол. Я потихонечку их подбираю и ем, но так, чтобы Прим не заметила, потому что нельзя кушать с пола. Потом я иду следом за Прим и говорю:

— Прим, а что такое кладовка?

Прим стоит у открытой двери. Дверь ведет в темную комнату, похожую на большой шкаф. Прим разбирает там вещи, чтобы освободить место для «Тигра Антония».

— Раньше, когда еще не было холодильников, продукты хранили в кладовке. — Прим достает из темной комнаты всякие вещи и кладет их обратно, но уже по-другому. — Но мне повезло. В этой квартире есть и холодильник, и кладовая. Холодильник — для скоропортящихся продуктов. Кладовая — для всяких консервов и хлопьев. Ну, если там будет место для хлопьев.

Мы с Прим носим коробки с «Тигром Антонием» и кладем их в кладовку. Прим — она взрослая, она берет сразу по десять коробок. А я еще маленький, я беру по одной. Мы с Прим носим коробки с хлопьями, которые для детского завтрака, через большую комнату и кухню и кладем их в кладовку. Прим все время смеется и говорит: «Какой ты славный». Она качает головой, и смеется, и кладет «Тигра Антония» в кладовку.