Впрочем, насколько я помню, Толя Тишин вообще тогда к спиртному не прикасался. А Лимонову и в самом деле необходимо было расслабиться, потому что впереди его ждал волнительный день, и ни наши беспечные разговоры в дороге, ни музыка не могли все равно отвлечь его от тревожных мыслей.

После обеда в Курицах мы понеслись навстречу приключениям с удвоенной силой.

Ближе к теплым южнорусским краям, где-то начиная с Курской области мимо нас то и дело стали мелькать какие-то небольшие речки, пруды и прочие водоемы, на зеленых и песчаных берегах которых белели обнаженные тела загорающих людей. По обочинам дороги помимо старух, продающих местные фрукты и овощи (а когда мы с Лимоновым ехали по этой же трассе в апреле 2008 года, те же самые старухи продавали бананы – тоже, видимо, местные), нам все чаще стали попадаться бредущие гуськом в обоих направлениях дети с родителями и компании юных девиц в модных купальниках, с пляжными принадлежностями в руках.

– Дачники, – определил опытным взглядом Тишин. – Может, искупаемся?

Я не возражал. Но Лимонов не хотел терять время, и ребята, только что плотно поевшие, быстро заснули под равномерное покачивание машины.

К контрольно-пропускному пункту на российско-украинской границе мы приехали около трех часов дня. Российский погранпост мы прошли без осложнений: у нас проверили паспорта и быстро пропустили. Но на украинском посту начались приключения, которых мы и ждали.

Во-первых, нужно было оформить въездные документы на машину и купить у украинцев страховку на себя и всех, кто был со мной. Машина была новой, поэтому ее страховать, слава богу, не пришлось. Меня вынудили даже купить у них в магазинчике, расположенном тут же, рядом, наклейку на стекло с буквами RUS, как будто это было и так не ясно по номеру моей машины.

– Бизнес по-хохляцки, – прокомментировал стоявший следом за мной в очереди мужик, которого не переставая дергал за руку мальчишка лет шести.

Во-вторых, потребовалось заполнить кучу формуляров и каких-то анкет на каждого из нас четверых. В-третьих, это сами очереди, которые были здесь везде, а к погранпункту – просто огромные!

Наконец мы преодолели все эти препятствия и вышли «на финишную прямую».

– Последний дюйм, – объявил я, одновременно вспомнив и название любимого с детства фильма Эдуарда.

«Трещит земля, как пустой орех…» – пелось в том фильме.

И точно – земля, наша единая всегда земля трещала, по милости политиков, настроивших на ней пограничные полосы и посты.

Чтобы лучше понять то, что натворили в 1990–1991 годах наши политиканы, чтобы почувствовать боль двух братских народов, никогда не живших порознь друг от друга, а тут вдруг отделившихся и разделивших единую свою родину – Русскую землю на части, нужно приехать вот на такой пограничный пункт и постоять в очереди среди простых людей – украинцев и русских, послушать, о чем они говорят и какими словами ругают своих правителей.

Скажу только: у меня лично не было никакого ощущения, что мы пересекаем якобы условную границу, как нас о том заверяли и Кравчук с Кучмой и с Ельциным, и Ющенко с Путиным. Я видел перед собой настоящую и очень серьезно обустроенную и охраняемую украинской стороной пограничную линию, которая бугрилась и краснела, как незаживающий рубец, на измученном теле нашего единого испокон веков государства.

Подогнав машину к будке пограничников с жовто-блакитным флагом, я сунул им в окошко наши паспорта и заполненные формуляры, в то время как Лимонов, пересевший заранее на заднее сиденье под защиту тонированных стекол, и два наших спутника находились в машине.

В будке послышались шум и какое-то движение.

– С вами едет Савенко Эдуард Вениаминович? – спросили меня на чистом русском языке откуда-то изнутри после довольно продолжительной паузы.

– Да, а в чем дело?

– Это который Лимонов?

– Да, Лимонов.

– Но его же арестовали в России за терроризм?

– Оправдали и отпустили. А в чем, собственно, дело?

На мой вопрос никто не ответил, но через мгновение из будки выскочили два офицера-пограничника, чтобы убедиться, что в моей машине находится именно Савенко-Лимонов. Они распахнули задние двери и увидели великого и ужасного Лимонова, без привычных уже бороды и усов, который спокойно сидел в кепочке и даже не удостоил их своим взглядом.

К этим двум пограничникам вскоре подошел и третий, видимо их начальник. Он тоже посмотрел на Лимонова, после чего все трое куда-то быстро ушли.

– А как же мы? – крикнул я им вдогонку, но они даже не обернулись.

Минут через пять-семь пограничники появились снова, и старший приказал мне отогнать машину в сторону, чтобы не мешать тем машинам, которые были в очереди за нами. А Лимонову предложил пройти вместе с ним в пограничную будку.

Когда я, поставив машину туда, куда мне указали, зашел к пограничникам, то увидел Лимонова сидящим у них за столом над чистым листом бумаги и с авторучкой в руке. Он был явно подавлен, плечи опущены, и внимательно слушал то, что ему говорил старший пограничник. А тот говорил, что Служба безопасности Украины запретила Лимонову въезд на территорию страны. Что Лимонов нарушил этот запрет. Что теперь они вынуждены будут решать вопрос о его задержании до трех суток с последующей экстрадицией в Россию.

Позднее Эдуард признается мне, что в тот момент он снова почувствовал холод наручников.

– Стоп! – сказал я и постарался улыбнуться. – Господа офицеры, давайте спокойно разберемся. Мы в первый раз слышим о запрете Эдуарду Вениаминовичу посещать Украину. Это первое. Второе – он едет сейчас сюда, чтобы навестить своих старых, больных родителей, всего на день-два, не больше…

– Я уже им это сказал, – вставил Эдуард. К тому же, как я понял, он уже успел представить им и меня как своего адвоката.

Постепенно лед начал таять. Пограничники поняли, что мы и в самом деле не были в курсе тех решений, которые приняла их СБ несколько лет назад. А следовательно, нельзя трактовать то, что Лимонов оказался сейчас в этом помещении, как «результат успешной операции украинских пограничников по задержанию нарушителя государственной границы».

Офицеры стали расспрашивать Лимонова, где проживают его родители, как долго он их не видел и все такое прочее. Они же потом и рассказали нам, что запрет на въезд Лимонову на территорию Украины установлен давно и на много лет вперед. Соответствующую отметку об этом они, чуть позднее, сделали в его паспорте.

– Сергей Валентинович! – обратился ко мне старший из них. – Тогда помогите пока Эдуарду Вениаминовичу составить объяснение, а мы сейчас постараемся решить вопрос, чтобы немедленно возвратить его на территорию России.

– А я-то сам могу поехать в Харьков? – спросил я больше для поддержания разговора, чем из практического интереса.

– Разумеется, можете. Хотите – на машине, а хотите – на рейсовом автобусе. Тут до центра города рукой подать.

Мы быстро составили с Эдуардом объяснение о том, с какой целью он хотел приехать на Украину. Потом решили, что я в любом случае его здесь не оставлю, а в Харьков на автобусе поедет Толя Тишин, который и расскажет родителям Лимонова, что произошло на границе.

Так мы и поступили: Анатолий взял одну из сумок с вещами и пошел на автобусную остановку. Вернуться в Москву теперь он должен был поездом. А мы втроем, через непродолжительное время, в сопровождении старшего офицера, поехали назад – к российскому погранпосту. Там украинский пограничник передал своему российскому коллеге паспорт Лимонова, тот тут же вернул его владельцу, и мы тронулись прочь от этой долбаной условной границы.

Первые десять-пятнадцать минут мы ехали молча. На душе у каждого из нас было так мерзко, что говорить совсем не хотелось.

Потом, ближе к Белгороду, я предложил Лимонову не возвращаться сейчас в Москву, а остановиться на день в этом городе.

– Снимем гостиницу, и я завтра съезжу в Харьков и привезу тебе оттуда хотя бы мать, если отец действительно неподъемный. Повидаетесь с ней, поговорите. Часа четыре вам вполне хватит. А потом я ее отвезу назад. Хоть получится, что мы не напрасно съездили…