Люди глупы и не могут организоваться. Но если мы не сумеем создать условия, при которых КГБ не сможет стрелять людям в спину, они скажут, что достаточно страдали и их слишком долго обманывали. Именно так произошел рывок, когда в 1917 году Ленин пришел к власти. Царь абсолютно неправильно относился к решению многих вопросов, вставших перед народом. Если бы царь был умнее, никакой революции бы не было.

Я многое могу вам рассказать. В седьмом подвале, где находится КГБ, расположены камеры, в которых русские — многие известные мудрые люди, патриоты — бросались на съедение крысам. Мне это сказал знающий человек, бывший помощник командующего Московским военным округом. Я знаю все подробности. Там есть одна особая, целиком остекленная комната. Каждого, кого не могут сломать или кто не говорит то, что хотят от него услышать, или не подписывает что-то, бросают в эту комнату. Туда выходят трубы, сделанные из прозрачного пластика. В них — ни сверху, ни снизу выхода нет — запускают десятки крыс, которые начинают бегать по этим прозрачным трубам вокруг человека. Тогда в микрофон спрашивают: «Скажете теперь, с кем вы работаете?» Если человек не сознается или говорит, что ничего не скажет, открывают клапан, который выпускает одну крысу. Голодная крыса, которую несколько дней не кормили, начинает бегать вокруг человека и кусать его. Следом выпускают еще две-три. Это ужасно. Люди сходят с ума. Когда наконец от человека добиваются желаемого, включают под давлением воду и смывают крыс обратно в клетки. Русских пытали и убивали. Все об этом знают^{209}.

Хрущев понимает, что если к этому серому, полуголодному существованию добавить и грядущий ужас застенков и казней, как это было при Сталине, — но Сталина, конечно, кругом поддерживали, — то люди, несомненно, скажут: «Хватит, надоело!» Поэтому он делает небольшие поблажки. Предоставил, например, всеобщую амнистию тем, кто был объеден крысами, реабилитировал ранее расстрелянных и их семьи, дал им пособия — не очень большие, но все-таки они что-то получили. Реабилитировал их имена, чтобы детям не говорили, что их отец — враг народа. А когда такое говорят — это озлобляет людей^{210} (ситуация с Пеньковским была похожей).

Я хотел сделать заявление. Вы работаете со мной ровно неделю. Умоляю вас, я буду вам только благодарен, если вы скажете: «Знаете, Пеньковский, на самом деле все совсем не так, как вы думаете. Ваши материалы не имеют большой ценности, и мы не хотим вас использовать, во всяком случае, не так, как вы предлагаете. Поэтому успокойтесь. Все это нам представляется не в таком грандиозном свете, как вам кажется». Я предложил вам свои идеи (установить на основных военных объектах Москвы небольшие атомные заряды). Если это вам подходит, тогда прошу вас разработать план и обеспечить меня поддержкой и безопасностью, чтобы я мог его выполнить. Так и скажите: «Вы приезжаете шестого, а пятнадцатого вам придется взорвать КГБ». В И утра пятнадцатого числа КГБ прекратит свое существование. Только обеспечьте меня необходимыми средствами, и КГБ не будет. Теперь я все сказал.

Страстность, с которой говорил Пеньковский, была беспредельна. Оперативники-профессионалы, хотя и находились под глубоким впечатлением, должны были вести себя осторожно и не до конца его разубеждать.

Им нужно было с интересом отнестись к его планам, но и добиться от него разведывательной информации, которая была так необходима американским и британским политикам, чтобы постараться понять намерения и возможности Советского Союза в военной области. Контроль над агентом — основа эффективного использования.

Кайзвальтер ответил Пеньковскому по-русски от имени всех остальных членов спецгруппы:

— По некоторым вопросам мы можем ответить вам прямо сейчас. Во-первых, мы вам доверяем; во-вторых, мы хотели бы знать, зачем вам нужно встретиться с кем-нибудь из высокопоставленных официальных лиц. И это будет сделано. И, в-третьих, мы хотим, чтобы вы перестали беспокоиться по поводу Винна. Мы возвращаемся в Лондон, и все будет сделано.

Пеньковский, покуривая сигарету, заметил Кайзвальтеру:

— Он на самом деле прекрасный парень. Я очень привязался к нему.

Он похвалил то, как Винн подготовил поездку, его гостеприимство и отметил, как он все хорошо делает.

— Мы это знаем, — согласился Кайзвальтер. — Но пока он мечется между вами и представителями компаний, которые вы посещаете, и его невозможно разорвать на части в прямом смысле этого слова, даже получить на два-три часа. Когда он вернется в Лондон, мы обо всем позаботимся^{211}.

— Хорошо, — сказал Пеньковский. — Свое завещание я на этом кончаю. Хочу, чтобы вы полностью мне доверяли, на все сто процентов. Чтобы добиться этого, я хочу и прошу, чтобы вы дали мне задание, которое полностью гарантировало бы мое признание вами. Если вы сегодня доверяете мне на девяносто пять процентов, этого недостаточно. Недостаточно и девяноста девяти — мне нужно или сто, или ничего. Тогда лучше убейте.

— А как насчет ста пяти процентов? — спросил Кайзвальтер. Он попытался с помощью шутки изменить настроение Пеньковского, но напористый русский заговорил снова:

— Пожалуйста, поймите меня правильно, у нас не так много времени. Нам нужно прийти к конкретным решениям^{212}. Следующий пункт. Я хочу, чтобы вы посоветовали, в какой последовательности мне выполнять задания. Что вы мне скажете, то я и буду считать приказанием. Вот мой план того, чем я займусь, когда приеду в Москву. Первое: разработать все, что мы обсуждали с вами в отношении стратегических целей. Я сделаю схему с размерами. На каждом листке бумаги я буду повторять сведения о Генеральном штабе, поскольку другие данные могут быть в сокращенном виде и возможны кое-какие неточности. В то время я очень быстро работал. На этот раз я все буду делать тщательно. Я укажу наиболее удобные и логичные места для установления небольших атомных зарядов, чтобы в необходимое время взорвать цели. Это надо будет сделать в первую очередь. Я возьму на себя решение вопроса об определении целей в Москве и о начале всей операции. Если вы считаете, что это для меня слишком серьезное дело, то дайте другое указание^{213}.

Во-вторых, я буду собирать все возможные материалы по нелегальным разведывательным операциям. Дела с грифом «совершенно секретно» пройдут по другой категории. Возможно, в этой теоретической части мы выявим какие-то основные принципы операций, против которых мы сможем принять предупредительные меры. Вот как я это вижу. Конечно же, я не обещаю вам, что смогу передать всю агентуру^{214}.

— Это будет происходить довольно медленно и потребует тщательного изучения, — согласился Кайзвальтер.

Пеньковский продолжил:

— Мне кажется, что это очень важная часть работы, поскольку основная угроза для нас исходит от нелегалов. Я хочу повторить, что перед нелегалами, включая и меня, стоит одна задача. Основная задача всего штаба стратегической разведки состоит в том, чтобы предупредить Верховное командование, Центральный Комитет и Президиум о часе «X» — начале атаки Свободного Мира. Наша первоочередная задача — предупредить командование о начале войны, пусть даже за несколько минут. Для этой цели используются огромные ресурсы.

Я уже подчеркивал важность этого вопроса, когда говорил о значении разведывательных сигналов (радиоперехват, подслушивание телефонных разговоров и перехват телеграмм). Это происходит и здесь, в Англии, и в Соединенных Штатах, везде. Это их хлеб, таких агентов немного, и среди них довольно мало ценных. Все, что удается перехватить, может быть записано без изменений. С помощью этих точек перехвата остальные радиостанции, которые являются обычными передающими станциями, могут посылать сигналы в разведцентры военных гарнизонов. Уже отработан сигнал тревоги при атаке. Если атака неизбежна, то посылается сигнал, и дежурный офицер в разведцентре вскрывает запечатанный конверт № 1. В нем содержатся инструкции, как действовать в случае атаки. Предупреждающий сигнал, конечно же, посылается в Москву и передается всеми возможными средствами коммуникаций.