— Тогда, может быть, тебе лучше оставить Сида и подписать договор с ребятами из «Морриса».

Я не ожидал услышать такое. Во всяком случае, не от Тамми.

— Или так — или ты будешь всю оставшуюся жизнь держать зуб на Сида, считая, что он тебе не дает развернуться, — а это тоже нехорошо.

— Да я никогда… Да что я…

— Просто скажи ему правду. Пусть ему будет больно, но такой человек, как Сид, никогда не возненавидит тебя за правду.

Она была как скала. В моем мире, где все смешалось, спуталось, как какой-то несуразный клубок, Тамми была как… Я рухнул на кровать. Поглядел затуманенными от слез глазами на тумбочку: коробка. Коробка с колечком, которое должно было красоваться на пальце у Тамми. Я всегда брал его с собой. Почему же…

Потому что.

Потому что однажды я преодолею себя, сяду на самолет или на поезд, а если надо, и пешком пойду, но доберусь до Тамми. Я надену ей на палец это кольцо. И назову своей навеки.

Тамми, по телефону:

— Так легче, Джеки. Говорить правду всегда легче.

Правду. Мне захотелось сказать Тамми правду. Прямо сейчас, по телефону, мне захотелось сказать: «Я был с другой женщиной. С очень красивой, очаровательной женщиной. Я был с ней, спал с ней, она мне нравилась, но то, что я чувствую к ней, — это совсем не то, что я чувствую к тебе. Понимаешь, Тамми? То, что я чувствую к ней, не имеет ничего общего с тем, что я чувствую к тебе».

А она скажет: «Да, понимаю». А может, повесит трубку, чтобы позвонить снова через год, а может, через день или через десять лет. Но она снова позвонит мне, и мы начнем долгую, медленную работу — будем заново выстраивать наши отношения. А может, она швырнет трубку и никогда больше не захочет разговаривать со мной. Как бы то ни было, вранье закончится. Я уничтожу тот грех, который сотворил сам.

Но такая правда лишь очистит мою совесть, сказал я себе. А вранье не давало мне причинить боль Тамми.

Я поглядел на часы. Мне пора было собираться на представление в «Максиз».

Мы с Тамми попрощались.

Ранним утром — звонок. Я сонной рукой снял трубку.

— Джеки Манн?

— Да.

— Вам звонят из приемной Гарри Кона, — сказала женщина на другом конце провода. — Мистер Кон хотел бы встретиться с вами.

— Со… — Боже! Еще не продрав глаза ото сна, не отойдя от шока, я пытался мысленно разглядеть свое расписание. — Я мог бы встретиться завтра по…

— Сегодня. Если можно, он бы хотел встретиться с вами сегодня. — Женщина говорила быстро, как будто ее торопили.

— Хорошо. Сегодня можно…

— В шесть часов. Мы пришлем за вами машину. Вы живете в «Сансет-Колониал», верно?

— Да.

— Машина приедет за вами в пять тридцать. Увидимся вечером.

Она положила трубку.

Я стиснул телефон. Схватился за него, как за якорь, чтобы не сорваться и не уплыть в дальний конец безумия. Гарри Кон. Директор студий «Коламбиа», где снимались Рита Хейуорт, Фрэнк Капра, Гарри Купер, Монтгомери Клифт, Ава Гарднер и, наконец, моя Лилия.

Гарри Кон — и он пришлет за мной машину.

Снова: Господи!

Я в возбуждении принялся крутить телефонный диск. Пытался дозвониться до Лилии, сообщить ей новость. Ее не было. Позвонил Сиду. Не застал и Сида. Счет ноль — два, что ж! Я немного успокоился, остыл. Уговорил себя не устраивать переполоха из-за того, что мне позвонил Гарри. Не надо понапрасну с ума сходить. Не надо заранее фантазировать о кинопробах, о съемках и прочем. Не надо…

Господи!

День то тянулся слишком медленно, то мчался слишком быстро, и вот часы показали пять. Выбирая одежду, я волновался, как перед первым свиданием, наконец облюбовал какой-то костюм, а в пять двадцать спустился в вестибюль гостиницы. Длиннющий «линкольн» уже ждал возле подъезда. Раскрылась задняя дверь, и ко мне направился какой-то человек. Это был не человек, а бритва — таким острым во всех смыслах он казался. Отточенные ногти, тонкий вкус в одежде. Колючий взгляд. Можно было бы счесть его несколько фатоватым, если бы его внешний вид не говорил, что если не с той стороны к нему подойдешь, то рискуешь порезаться. Зато улыбка — совсем наоборот — была очень, очень приятная.

— Джеки, — не столько спросил, сколько констатировал он, очевидно зная, кто я такой. — Нили Мордден. Очень приятно познакомиться. — Рукопожатие оказалось крепким. — Готовы?

Я сказал, что да, он отступил на шаг, пропуская меня в машину.

Когда мы уселись и машина тронулась с места, он спросил:

— Не хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, мистер Мордден.

— Нили. Кстати, познакомьтесь, это Дом.

О-о-очень далеко впереди шофер, сидевший за баранкой, развернулся в мою сторону настолько, насколько это позволяла ему сделать толщина туловища.

— Как поживаете? — У него был чистейший бруклинский акцент.

— До Галча недалеко, — заметил Нили.

— А что это?

— Гоуэр-Галч. Студии «Коламбиа». Прямо через бульвар Сансет в Гоуэр. Совсем недалеко. — Нили откинулся на спинку своего сиденья, и глубокое кожаное кресло с мягким скрипом поглотило его.

Я по-прежнему сидел на краешке своего сиденья.

— Нервничаете?

— Пожалуй. — Какие уж тут сомнения! — Да. Я со многими встречался, но тут вдруг мне звонит директор студии… А что он за человек?

— Гарри? Он сукин сын. — Нили произнес это с той же приятной улыбкой на лице, с какой здоровался со мной. — А если вы расскажете кому-нибудь, что я так говорил, я буду это отрицать до самой смерти. Но все-таки это правда: Гарри — сукин сын.

— Я слышал еще, что он скуп.

— Да? От кого?

От Лилии — но черта с два я стал бы произносить ее имя.

— Да так, — ответил я.

— Правильно, — похвалил Нили мою скрытность. — Но от кого бы вы это ни слышали, это тоже правда. Гарри — сукин сын, причем скупой сукин сын. Если он может выудить из вас пенни, то постарается выудить и два. Но как бы то ни было, я неплохо у него получаю.

— А что вы, э-э… ну, то есть…

— Я — технический помощник мистера Кона. Во всяком случае, так называется моя должность. А делаю я всё, что понадобится мистеру Кону.

— М-м, очень любопытно.

— Обычная работа, никакого показного блеска, но Голливуд же не весь из звездной пыли и сказок состоит. Некоторые люди позируют перед камерами. Другие трудятся. — Он похлопал меня по коленке. — Расслабьтесь, Джеки. Ехать нам недолго, но постарайтесь получить удовольствие от этой поездки.

Я откинулся назад, и «линкольн» принял меня в свои кожаные объятия.

Как и обещал Нили, поездка оказалась короткой. Мы подъехали к воротам «Коламбии», и охранник, стоявший с таким видом, будто оберегал военное укрепление, впустил нас, взмахнув рукой. Студия показалась мне маленькой, хотя я раньше и не бывал на студиях. Но там не было никаких съемочных площадок на открытом воздухе — никаких просторных территорий, застроенных фальшивыми фасадами городов Дальнего Запада или нью-йоркских улиц. И в отличие от студий, какими их изображали в кино, тут нигде не расхаживали участники массовок в костюмах ковбоев, рыцарей в латах или гангстеров, будто им нечего больше делать, как день-деньской разгуливать в костюмах. Я заметил только кучку звукооператоров да еще кучку дремлющих водил.

И все же это была первая киностудия, куда мне довелось попасть. И мне она казалась сделанной из чистого золота.

Мы подъехали к административному зданию. После того как Дом остановил машину, Нили вышел, придержав для меня дверь.

Он сказал:

— Поднимитесь на лифте на верхний этаж. Там вам кто-нибудь покажет, куда идти дальше. Когда вы спуститесь, мы будем здесь. — Снова эта его улыбка.

Я вошел внутрь, поднялся на лифте. Миновал длинный коридор, по дороге старательно отгоняя мысли о предложениях кинопроб, о той или другой роли. Подошел к секретарше, сидевшей прямо перед огромной двустворчатой дверью.

— Джеки Манн? Минутку, пожалуйста. Я сейчас узнаю, готов ли мистер Кон принять вас. — Это была та самая девица, сыпавшая слова скороговоркой, которая звонила мне утром. Она нажала на кнопку на какой-то черной коробке, сказала туда: — Мистер Кон, к вам пришел Джеки Манн.