— Послушай, Сэмми, ты — один из лучших артистов в мире. Да, Фрэнк может наделать тебе неприятностей, но он же не сможет забрать у тебя все.
Подняв голову с подушки, Сэмми сказал:
— Малыш, если ты думаешь так, значит, ты не знаешь этого человека. Мир этот принадлежит Фрэнку. А мы только живем в нем. — Голова Сэмми снова рухнула на подушку.
Я предложил очевидное:
— Почему бы тебе не поговорить с ним?
— Я пытался. Он не отвечает на мои звонки, не хочет меня видеть. Он выступал в «Фонтенбло», когда я был в «Иден-Роке». Я зашел туда — так он даже на сцену не выходил, пока я не покинул гостиницу. — И снова отчеканил: — Он — даже — на сцену — не — выходил.
— Я не… Конечно, он немножко расстроился, но он же не станет…
— Он делает фильм…
— Он…
— Он делает фильм, и там все снимаются.
— Что значит — все?
— Дайно, Джоуи, Энджи, Питер…
— Лофорд? Но он же…
— Он терпеть не может Лофорда, но тот тоже там играет. Там все играют, а меня там не будет, если все не утрясется.
— Ну хорошо, а может, кто-то за тебя поговорит с Фрэнком? Может, Дин…
— Дин не станет подставлять под удар свою задницу. Энджи смелее, чем Лофорд, но Фрэнк никогда женщин не слушает. Джоуи же рад уже тому, что его взяли…
И вдруг до меня дошло, зачем он вызвал меня в такую рань сюда, на Голливудские Холмы.
— Сэмми…
Сэмми приподнялся, но был все еще не в состоянии встать и потому взмолился сидя:
— Пожалуйста, Джеки… Кроме тебя, некому.
— Меня? Что же, мне отправиться к Синатре и… Я же не…
— Он хорошо тебя примет. Ты ему нравишься.
— Да, но я же… я… — Как бы мне ни было неприятно в том сознаваться, но такова была правда: — Я же никто.
— Джеки… — В душе у Сэмми клокотало множество чувств. Загнанный в угол отчаянием, он готов был слезно молить и упрашивать. В нем клокотали боль и нужда и угадывался страх человека, который окидывал взглядом все, что он успел выстроить, все, что было ему дорого… Это был страх человека, который ожидал, что вот-вот увидит, как рушится его жизнь, как все разлетится на мелкие кусочки всего-навсего из-за его минутной оплошности. И все это он заключил в одно-единственное слово: — Пожалуйста!
Мне вспомнился тот день в Чикаго. Вспомнилось, как я сидел в аэропорту, слушая по радио голос Сэмми и думая: ну что же. Это его дело, не мое. Если бы я знал тогда то, что знаю теперь… Я сказал:
— Ладно.
* * *
Синатра находился в Палм-Спрингз. У него там был дом. Сэмми дал мне номер его телефона, и чуть позже, набравшись храбрости, я позвонил. К телефону подошел Джилли, и я в душе обрадовался. Сказал ему, что хотел бы поговорить с Фрэнком, — надеясь, что того не будет поблизости. Тогда я смогу сказать Сэмми, что я звонил, пытался, но Фрэнка не бы…
Джилли попросил меня подождать у телефона, куда-то отошел, потом вернулся и сказал:
— Фрэнк говорит: конечно, заезжай.
— Но я…
Джилли начал объяснять мне, как добраться до места.
Я вовсе не напрашивался на встречу с глазу на глаз. Но я прекрасно понимал, что если получаешь приглашение от Главного, то отклонить его немыслимо. Я записал объяснения Джилли, сел в машину и покатил в пустыню.
Почти три часа я ехал до дома Фрэнка, который оказался не домом. Это было огромное владение, огороженная территория, ранчо посреди нескольких акров земли на Уандер-Палмз-Роуд, неподалеку от клуба «Тамариск-Кантри». Теннисный корт, бассейн, парочка хижин для гостей, вокруг которых были высажены кактусы, мексиканские сосны и опунции. Все это походило на аванпост живущей полной жизнью миссии в пустыне.
Я припарковался, направился к двери, которая показалась мне главной. Гостя приветствовал коврик с надписью: «ПОДИ ПРОЧЬ!»
Очень мило.
Я нажал на дверной звонок.
Пустыня дышала горячим воздухом, который, будто наждак, все терся и терся о тебя.
После второго звонка наконец показался Джилли.
— Привет, Джеки, — поздоровался он, но поздоровался сухо. Он не был рад меня видеть, просто мирился с моим присутствием, как мирятся обычно с парой зимних месяцев. Единственное занятие, которое имелось у Джилли в жизни, — это быть другом Фрэнка. У меня создалось впечатление, что ему не очень нравилось, когда посторонние люди мешали ему выполнять эту работу. — Ступай поздоровайся с Фрэнком.
Джилли пошел в дом, я последовал за ним. Внутри дом был украшен собранием памятных предметов. Плакатами с кадрами из фильмов, где снимался Фрэнк. Золотыми пластинками Фрэнка, фотографиями Фрэнка в компании с различными знаменитостями. По сути, неизменным мотивом являлся сам Фрэнк. Если для большинства людей дом — это крепость, то жилище Фрэнка было его храмом самому себе. Именно таким храмом, причем оранжевым храмом. Фрэнк обожал оранжевый цвет.
— Оранжевый — самый счастливый цвет, — заявил он, приглашая меня в свою гостиную. — Мне он никогда не надоедает.
В этом можно было не сомневаться. На нем была оранжевая спортивная рубашка и коричневые штаны. Пожалуй, сочетались они неплохо. Вроде как.
— Что будешь пить? — спросил Фрэнк.
Я отказался:
— Рановато для меня.
Отказ не принят:
— Никогда не рано начинать. Джилли, приготовь для кореша что-нибудь со льдом.
Джилли отправился выполнять поручение.
Я подошел к окнам, простиравшимся от пола до потолка, полюбовался бассейном, перевел взгляд на пустыню, расстилавшуюся вдаль до горизонта.
— Какое красивое место вы выбрали!
— Я безумно люблю пустыню! Сухая, раскаленная, солнце жарит день-деньской… Земля тут такая крепкая. Все, кто тут живут, тоже крепкие. Знаешь, кто живет в пустыне?
— Кто живет в пустыне?
— Твари, которые не умирают.
Мы все трое задумались над этой мыслью.
Джилли вручил мне стакан.
Фрэнк поинтересовался:
— Как проходят шоу?
— Хорошо. Пока хорошо. На самом деле я сюда совсем ненадолго заскочил. Сегодня вечером у меня представление.
— Что ж, рад, что ты нашел время заехать ко мне. Этот дом открыт для моих друзей. Теперь ты мой друг. Друзьям я всегда рад. Правда, Джилли?
Джилли издал какой-то неопределенный звук.
— Я ценю это. Я ценю ваше время, то, что вы меня принимаете… — Как я влип во все это? Теперь надо было как-то выбираться на ровную поверхность. Я просто начал говорить, надеясь, что наткнусь на правильные слова, как наткнулся на саму эту историю. — Дружба — это очень, очень важная вещь. Я знаю, что вам это известно. Ваш друг — это друг навсегда. А к чему я все это говорю… Я виделся с… Я говорил с Сэмми…
Одно слово. Одно это слово слетело у меня с губ, как Фрэнк сделался настолько же красным, насколько стены были оранжевыми.
— Этот паршивый сукин сын! Эта вошь! Какого черта! Что он о себе возомнил, поносить меня вздумал!
Я раскрыл было рот, но ничего не сказал, решив не становиться на пути у потока лавы. Припомнив историю с вечеринкой, я отошел подальше от форточки.
— Достаточно того, что он поносит меня на радио — так он еще делает это в Чикаго. В Чикаго!
— У тебя в Чикаго друзья, — вставил Джилли, подливая масла в огонь.
— У меня в Чикаго куча друзей, а он выходит в эфир и позорит меня? И это после всего, чем он мне обязан. Нож в спину мне всадил — вот что сделал этот грязный ниггер! — Последние слова Фрэнк выплюнул, не обращая внимания на меня.
Мне и в голову не пришло, конечно, что Фрэнк вдруг стал расистом. Это слово в тот момент относилось исключительно к Сэмми. Просто Фрэнк хотел оскорбить его и решил применить самое сильное оружие.
— Думает, что он такой крутой? Думает, он круче меня? Да я его раздавлю. — Он посмотрел на меня в упор. — Я раздавлю любое ничтожество, которое попрет против меня.
Джилли улыбнулся.
Вулкан затихал. Если я собирался что-то сказать, то не было лучшего момента.
— Он сам на это напрашивался.
Это была маленькая увертка, которой Фрэнк явно от меня не ожидал:
