офицерами находился штаб-ротмистр Клерон, улан
ского полка, родом француз, уроженец Страсбурга;
его более всех из офицеров любили юнкера 4. Он был
очень приветлив, обходился с нами как с товарищами,
часто метко острил и говорил каламбуры, что нас очень
забавляло. Клерон посещал одно семейство, где бывал
и Шаховской, и там-то юнкер этот вздумал влюбиться
в гувернантку. Клерон, заметив это, однажды подшутил
над ним, проведя целый вечер в разговорах с гувернант
кой, которая была в восхищении от острот и любезности
нашего француза и не отходила от него все время, пока
он не уехал. Шаховской был очень взволнован этим.
Некоторые из товарищей, бывшие там вместе с ними,
возвратясь в школу, передали другим об этой шутке
Клерона. На другой день многие из шалунов по этому
случаю начали приставать с своими насмешками
к Шаховскому. Лермонтов, разумеется, тоже, и тогда-то
167
появился его следующий экспромт (надо сказать, что
гувернантка, обожаемая Шаховским, была недурна
собою, но довольно толста):
О, как мила твоя богиня!
За ней волочится ф р а н ц у з , —
У нее лицо, как дыня,
Зато... как арбуз 5.
Надо заметить, что вообще Лермонтов не любил да
вать другим списывать свои стихотворения, даже и чи
тать, за исключением шутливых и не совсем скромных,
появлявшихся в нашем рукописном журнале. Составите
лями нумеров этого журнала были все, желавшие
и умевшие написать что-либо забавное в стихах или
прозе для потехи товарищей. Выход этого школьного
рукописного журнала 6 (появлявшегося раз в неделю)
недолго продолжался, и журнал скоро наскучил непо
стоянным повесам.
По вечерам, после учебных занятий, поэт наш часто
уходил в отдаленные классные комнаты, в то время пу
стые, и там один просиживал долго и писал до поздней
ночи, стараясь туда пробраться не замеченным товари
щами. Иногда он занимался рисованием; он недурно
рисовал и любил изображать кавказские виды и чер
кесов, скакавших по горам. Виды Кавказа у него остались
в памяти после того, как он был там в первый раз еще
будучи ребенком (двенадцати лет) 7, с своей родной ба
бушкой Е. А. Арсеньевой. К этой всеми уважаемой
старушке он бывал увольняем по праздникам из школы.
Кстати при этом замечу, что поэмы Лермонтова «Де
мон» и «Хаджи Абрек», в которых так поэтично изобра
жены кавказские виды, были им написаны до его пер
вой ссылки на Кавказ. Кто-то из наших критиков,
не зная того, укорял поэта, что он описал и воспел то,
чего не видал. Лермонтов, побывав во второй раз на
Кавказе уже юношею, переделал и пополнил поэму
«Демон», и потому-то есть две редакции этой поэмы 8.
«Хаджи Абрек» написан был им в юнкерской школе.
Лермонтов был довольно силен, в особенности имел
большую силу в руках, и любил состязаться в том с юн
кером Карачинским, который известен был по всей шко
ле как замечательный силач — он гнул шомполы и де
лал узлы, как из веревок. Много пришлось за испорчен
ные шомполы гусарских карабинов переплатить ему
денег унтер-офицерам, которым поручено было сбере-
168
жение казенного оружия. Однажды оба они в зале
забавлялись подобными tours de force *, вдруг вошел
туда директор школы, генерал Шлиппенбах. Каково
было его удивление, когда он увидал подобные занятия
юнкеров. Разгорячась, он начал делать им замечания:
«Ну, не стыдно ли вам так ребячиться! Дети, что ли, вы,
чтобы так шалить!.. Ступайте под арест». Их аресто
вали на одни сутки. После того Лермонтов презабавно
рассказывал нам про выговор, полученный им и Кара
чинским. «Хороши д е т и , — повторял о н , — которые
могут из железных шомполов вязать у з л ы » , — и при
этом от души заливался громким хохотом.
Командиром нашего юнкерского эскадрона, в опи
сываемое мною время, был лейб-гвардии Кирасирского
полка полковник Алексей Степанович Стунеев, жена
тый на старшей сестре жены знаменитого композитора
М. И. Глинки, который был тогда еще женихом и целые
дни проводил в доме Стунеевых, где жила его невеста.
Часто по вечерам приглашались туда многие из юнке
ров, разумеется, и Лермонтов тоже; но он редко там
бывал и вообще неохотно посещал начальников и не
любил ухаживать за ними.
В учебных и литературных занятиях, в занятиях по
фрунтовой части и манежной езде, иногда в шалостях
и школьничестве — так прошли незаметно для Лермон
това два года в юнкерской школе. В конце 1834 года
он был произведен в корнеты. Через несколько дней
по производстве он уже щеголял в офицерской форме.
Бабушка его Е. А. Арсеньева поручила тогда же одному
из художников снять с Лермонтова портрет. Портрет
этот, который я видел, был нарисован масляными
красками в натуральную величину, по пояс. Лер
монтов на портрете изображен в вицмундире (форма
того времени) гвардейских гусар, в корнетских эпо
летах; в руках треугольная шляпа с белым султаном,
какие тогда носили кавалеристы, и с накинутой на
левое плечо шинелью с бобровым воротником. На порт
рете этом, хотя Лермонтов был немного польщен, но
выражение глаз и турнюра его схвачены были
верно 9.
По производстве в офицеры юнкера приведены были
к присяге, после чего школьным начальством представ-
* проявлениями силы ( фр.) .
169
лены великому князю Михаилу Павловичу, который
представил их государю Николаю Павловичу. Наконец
вся новопроизведенная молодежь, расставшись с това
рищами, разъехалась по разным полкам. Лермонтов
уехал в Царское Село.
ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕРМОНТОВЕ
Лермонтов был брюнет, с бледно-желтоватым
лицом, с черными как уголь глазами, взгляд которых,
как он сам выразился о Печорине, был иногда тяжел.
Невысокого роста, широкоплечий, он не был красив,
но почему-то внимание каждого, и не знавшего, кто он,
невольно на нем останавливалось.
В 1831 году, переехав из Москвы в Петербург, он
начал приготовляться к экзамену для вступления
в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерий
ских юнкеров, куда и поступил в начале 1832 года (ка
жется, в марте) 1, в лейб-гвардии Гусарский полк *.
Годом позднее Лермонтова, определяясь в гвардейские
уланы, я поступил в ту же школу и познакомился с ним,
как с товарищем. Вступление его в юнкера не совсем
было счастливо. Сильный душой, он был силен и физи
чески и часто любил выказывать свою силу. Раз после
езды в манеже, будучи еще, по школьному выраже
нию, новичком,подстрекаемый старыми юнкерами, он,
чтоб показать свое знание в езде, силу и смелость, сел
на молодую лошадь, еще не выезженную, которая на
чала беситься и вертеться около других лошадей, нахо
дившихся в манеже. Одна из них ударила Лермонтова
в ногу и расшибла ему ее до кости. Его без чувств вы
несли из манежа. Он проболел более двух месяцев,
находясь в доме у своей бабушки Е. А. Арсеньевой,
которая любила его до обожания. Добрая старушка,
как она тогда была огорчена и сколько впоследствии
перестрадала за нашего поэта. Все юнкера, его това
рищи, знали ее, все ее уважали и любили. Во всех она
принимала участие, и многие из нас часто бывали обя
заны ее ловкому ходатайству перед строгим началь
ством. Живя каждое лето в Петергофе, близ кадет-
* В то время юнкера, находившиеся в школе, считались в пол
