До Стародубовска я добрался без приключений. Злые бандиты Ольховска не стали преследовать меня по железной дороге: то ли не хватило ума организовать розыскные мероприятия вне городской черты, то ли просто никому в голову не пришло, что у меня достанет наглости легально сесть в вагон СВ и с комфортом путешествовать, вместо того чтобы прятаться по брошенным дачам да ползти под покровом ночной мглы мимо бандитских блокпостов, расставленных вокруг города. С финансами проблем не возникло: на первой же сорокаминутной остановке смотался в обменник и поменял сто баксов, заодно проверив подлинность остальных. Не знаю, как обстоят дела со всей суммой «выкупа», но те тридцать штук, что мне удалось вынести с поля боя, оказались полноценными госдензнаками. Спасибо Калине – если кто встретит, передайте, что Сыч кланялся. Хотя нет – лучше передайте оборонительную гранату. Без предохранительной чеки…
Итак, я опять вырвался из цепких лап смерти. Я был свободен, обладал некоторой суммой, достаточной для того, чтобы в течение определенного периода обеспечить полноценную жизнедеятельность, и был полон решимости вернуть себе свой прежний статус, утраченный около года назад. Мирной жизнью я развлекаться вновь не пожелал – практика показала, что ваш покорный слуга слабо приспособлен к обычным параметрам существования, привычным большинству законопослушных граждан.
В Стародубовске меня, как и следовало полагать, никто не ждал. Посетив обгоревшие развалины домов, некогда принадлежавших полковнику Шведову и команде, я прошел мимо своего подворья по другой стороне улицы – подняв воротник куртки и ускорив шаг.
От моего дома за километр перло чьей-то нездоровой жизнедеятельностью. У ворот стояли две крытые фуры с кабардинскими номерами, еще какая-то машина виднелась во дворе, слышался гортанный горский говор вперемежку с отборным русским матом. С трудом подавив выскочившее откуда-то из недр души чувство категорического неприятия столь явной несправедливости, я стиснул зубы и прошмыгнул дальше по улице. Эх ты, черт! И где мой пулемет?!
Чего это я так разошелся? Извольте. Представьте себе – после долгого отсутствия вы подходите к собственному дому, а в нем орудуют чужие люди. Не грабят, не воруют – живут они там.
– А тебя нет, – заявляют они вам на ваше яростное возмущение. – Ты умер…
Такое, наверно, только во сне бывает. А вот я действительно умер для всех товарищей, которые жили сейчас в моем доме. Потому-то и поторопился проскочить мимо – вообще эта прогулка по историческим местам жизни и быта славного героя ЗОНЫ была неоправданным риском, который в практическом аспекте совершенно никакой надобности не имел. В любой момент из калитки мог выйти кто-то из моих старых знакомых и упасть в обморок от удивления при виде моей незамысловатой персоны. А такой акт несвоевременного падения в мои планы не входил. Мне предстояла кропотливая и опасная работа, результаты которой зависели от того, насколько долго я смогу оставаться мертвым для противника…
Против ожидания, моя бывшая домработница и ее домочадцы восприняли мое появление как нечто само собой разумеющееся.
– Я знала, что ты объявишься, – сообщила мне тетя Маша после ритуальных объятий и причитаний. – Знала, что все напутали они. Морды противные – сразу понятно, придурковатые…
Поликарп – муж тети Маши – вообще никак реагировать не стал: с ходу попросил на пол-литра и поинтересовался, догадливый, существует ли необходимость держать факт моего счастливого появления в тайне от окружающих. Убедившись, что оная необходимость место имеет, потребовал еще на два пол-литра и дал слово мужика, что никто ничего не узнает. Он вообще всегда отличался немногословностью и понятливостью: восемь лет колонии строгого режима наложили неизгладимый отпечаток на пионера сталинской эпохи и приучили держать язык за зубами.
Валера Поликарпыч – сын, то бишь тридцатилетний коренастый мужичок, серьезный и основательный не по возрасту, – случившийся во время моего прибытия в гостях у родителей по поводу выклянчивания мешка картошки для якобы голодающей семьи, несколько меня огорошил. Памятуя, видимо, о моей прежней «агентурной» жизнедеятельности, Поликарпыч с плеча поинтересовался: а не нужны ли услуги киллера кому?
– Вот даже как?! – удивился я. – А что – есть знакомый киллер?
– Это я, – не смутившись, сообщил Поликарпыч. – Замочу кого хошь. И недорого возьму.
– Сколько? – проявил я нездоровый интерес. – И отчего такая резкая переориентация? Ты же, насколько помню, частным извозом подмолачивал. Или «Ниву» отняли злые чечены?
– Да не – вон она, во дворе, – махнул рукой Поликарпыч. – Толку с нее! Не дают работать – ободрали как липку. Щас везде свои кодлы – как наша шарашка распалась, мне туда хода нету. Хотел продать тачку – не берет никто, старая. Хотя бегает еще – за всю мазуту! А насчет замочить… Ну, сколько щас это будет… Ну, штуки три, пожалуй, – не меньше. Че смотришь? Жрать захочешь – на все пойдешь!
– Три штуки – чего? – уточнил я. – Евро, экю, фунтов?
– Ну че ты прикалываешься? – обиделся Поликарпыч. – Рублей, естесно. На хер мне твои эки!
– На, – я достал из кармана две стодолларовые купюры и протянул их Поликарпычу. – Поменяешь, это будет почти четыре штуки деревянными. Держи!
– Это что? – почесав затылок, Поликарпыч взял баксы и принялся рассматривать их на свет. – Это… это кого? А?!
– Никого мочить не надо, – поспешил успокоить его я. – Мне тут надо одну агентурную разработочку провернуть. Ну и вот – я тебя нанимаю на месяц. Вместе с машиной. Кое-куда прокатимся, кое-кого попасем… Но – строго конфиденциально. Никто знать не должен. Устраивает?
– А то! – облегченно выдохнул Поликарпыч, пряча доллары в карман. – Ты токо плати – поедем куда хошь, и ни одна собака не узнает. Когда начнем?
– Как только, так сразу, – неопределенно буркнул я. – Не торопи события…
За две недели наблюдения мне удалось без особых потуг вывести систему функционирования предприятия, обосновавшегося на моем подворье, а также с достаточной степенью достоверности установить, кто является хозяином всего этого безобразия.
В усадьбе почти всегда находились девять мужиков и две дамы в возрасте, которые, судя по всему, им прислуживали. Определить национальность с такого расстояния было проблематично, но тот факт, что все – в том числе и дамы – являются детьми Кавказских гор, сомнения не вызывал. Эти дети вели себя так, словно находились в родном ауле, заброшенном на три с половиной тысячи метров над уровнем моря. То и дело резали баранов возле моей прекрасной баньки, чадили шашлыками – здоровенный мангал непрерывно дымился у крыльца, – раз в неделю завозили два ящика водки, а по двору постоянно разгуливали двое субъектов с автоматами, меняясь через каждые четыре часа. То ли фуры охраняли, то ли себя – непонятно, но факт сам по себе возмутительный донельзя. Как же так?! Куда родные правоохранительные органы смотрят? Органы, как показало наблюдение, смотрели сквозь пальцы. Два раза за четырнадцать дней – по пятницам, с утра – к калитке моего дома подъезжала белая «шестерка», из нее выползал толстый мент с майорскими погонами и три раза жал на кнопку звонка. Из дома неспешно выходил мужлан – самый старший, судя по почтительному поведению окружающих, – приоткрывал калитку, ручкался с ментом, вручал конвертик и, обаятельно улыбаясь, торчал у калитки, пока посетитель не убирался восвояси. Морды с автоматами при этом элементарном акте низовой коррупции никуда не прятались – лениво отходили под навес, где у меня был оборудован уголок с макиварами и грушей, и курили там, пока старшой не выпроваживал незваного гостя.
Однако одиннадцать горцев для скромного жилища, в котором я год назад обитал один-одинешенек, согласитесь, явно многовато. Все мужики были примерно одинакового возраста – от двадцати пяти до тридцати, а дамы им в матери годились: этакие усатые носатые толстые халашки, в полосатых шерстяных гетрах, перепоясанные кучей пуховых платков. С мужиками дамы практически не общались – только по делу. Я прекрасно знал, что у горцев не принято брать в жены женщин в два раза старше себя, а предположить, что у них тут такая вот непропорционально-возрастная групповуха, мог только явно выраженный оптимист. А я, смею вас заверить, совсем наоборот – особенно в светлое время суток. Кроме того, мужики нигде не работали, а сидели все время дома и жрали по пять раз на день. И чего же они все там сгруппировались? На какие шиши жируют?
