Танковая колонна вышла из леса под Рудой-Тарновской, переправилась по мостику через узкий ручей Промник. Миновав Дамирув, танки добрались до одного из рукавов Вислы, который отделялся от основного русла где-то около Рычивула, а здесь вновь соединялся с ним.

С острова на Висле по новому, только что наведенному мосту, поблескивающему каплями смолы, двигались санитарные машины с ранеными. Навстречу им, сгибаясь под тяжестью вооружения и ящиков с патронами, шагали цепочкой пехотинцы: это последние подразделения 47-й гвардейской дивизии заканчивали переправу. Под утро вражеская артиллерия разбила один пролет моста, и, пока саперы его восстановили, прошло какое-то время.

Немецкая артиллерия вела беспокоящий огонь. На переправе, не обращая внимания на прерывистый свист снарядов и царящую здесь суматоху, спокойно прохаживался взад и вперед седой инженер-подполковник и отдавал приказания. К нему и обратились танкисты.

— Исключено, — заявил он. — Балки подрезаны осколками, сваи расшатаны разрывами бомб. Мост не выдержит.

— А у нас приказ. Мы должны переправиться.

— Ну так и быть, поезжайте! На вашу ответственность! — махнул рукой подполковник.

Побежали к машинам. Первым двинулся танк Щепаника. Перед самым мостом сержант Высоцкий притормозил и аккуратно на первой скорости повел танк. Заскрипели, осели балки, дрогнула вся конструкция моста, но машина проскочила. Вслед за ней переправился танк хорунжего Лисецкого.

Третьим поехал Вацлав Ферынец, и то ли балки были уже расшатаны, то ли механик-водитель дал слишком большой газ, но сразу же у берега затрещало покрытие и Т-34 сел на мель, задрав ствол к небу.

Трудно было найти хоть одного человека, кто бы в сердцах не выругался: переправа заблокирована. На помощь побежали саперы, подъезжал Гранатовский. Механик-водитель его машины, плютоновый Генрик Чернович ловко набросил буксирный трос на крюк.

Щепаник смотрел на это с другого берега. Оба танка, его и Лисецкого, перемалывая гусеницами прибрежный песок, уходили в тень, под прикрытие густого ивняка, разросшегося на западной части мыса острова.

— Сообщи командиру полка, что два танка перешли и мост рухнул, — приказал Щепаник телеграфисту.

Миновав густой лозняк, они прошли на паромную площадку и въехали на баржи. В этом месте Висла была не особенно широкой, всего около 400 метров. Начальник парома отдал приказ, саперы отцепили причальные канаты, моторка натянула буксир. Потихоньку паром стал двигаться к противоположному берегу.

На переправу попали удачно — в перерыв между налетами. В небе лишь одиноко кружили два патрулирующих истребителя. Зенитные батареи отдыхали. Яркие солнечные лучи серебрились в воде светлыми искристыми чешуйками. За буксиром парома расходился широкий кильватер. Несколько раз рядом с паромом разрывались снаряды, поднимая вверх огромные водяные столбы. Артиллерия била с обеих сторон, с севера и юга, но — вслепую.

На противоположном берегу у дамбы волновалась толпа людей: женщины с узелками, плачущие дети, крестьяне, ведущие за веревку коров. Всем хотелось перебраться на восточный берег.

Когда баржи причалили, люди расступились и дали дорогу танкам. Кто-то увидел орлов на броне. Люди показывали на них, что-то кричали и, перекрестив, благословляли в путь. Одна из женщин сорвала с головы косынку и стала размахивать ею.

По сигналу саперов Высоцкий осторожно тронулся. Танк шел так медленно, что были слышны удары отдельных звеньев об основание. Танк Лисецкого к этому времени встал на середину парома, чтобы не перевесить.

Наконец первый танк выполз на балки помоста и, взревев мотором, вскарабкался на высокий берег Вислы. Подъезжая к тополям, экипаж еще издали увидел Межицана. Его можно было узнать по большой трубке. Танкисты подтянулись. Щепаник соскочил и подошел с докладом.

— Жалко мост, — опечалился генерал. — Подождите здесь приказа своего командира полка, — распорядился он.

— Слушаюсь! — Хорунжий встал по стойке «смирно» и спросил: — Какие-нибудь наши машины уже есть на плацдарме?

— Нет, — улыбнулся командир бригады. — Вы — первые.

Так и запишем: первым польским танком, который поднялся на западный берег Вислы после сентября 1939 года, был танк 100 из 1-го полка танковой бригады имени Героев Вестерплятте. Его экипаж: командир — хорунжий Рудольф Щепаник; механик-водитель — сержант Ян Высоцкий; стрелок-радист — плютоновый Петр Копровский; заряжающий — старший сержант Леон Сарняцкий.

Донесение хорунжего Щепаника, что «рухнул мост», было получено по радио в штабе 1-го полка в тот момент, когда танки, поднимая гусеницами пыль, уже шли по проселочной дороге в сторону Вислы.

Вслед за ними мчался приземистый вездеход с отброшенным на капот лобовым стеклом.

Капитан Ежи Фашиньский вел колонну на Тарнув. Когда первые танки миновали перекресток и уже было ясно, что колонна идет верно, капитан приказал водителю прибавить газ.

Несмотря на большую скорость, встречный ветер не приноснл прохлады: солнце стояло в зените, кругом разлился зной, воздух был напоен запахами смолы, гари и пряностью августовских трав. Дорога была свободной, подготовленной для прохода танков.

Фашиньский не первый день на фронте и хорошо знает, скольких усилий и пота стоит очистка вот такой трассы. Он еще раз с удовлетворением подумал, как удачно, что в первый бой польские танкисты пойдут вместе с прославленной армией Чуйкова.

Мимо поседевших от пыли садов, закопченных, разбитых домишек на восточной окраине Тарнува колонна вышла на широкую дорогу, выложенную ветками. Огромные воронки от полутонных бомб, остовы сожженных грузовиков свидетельствовали о недавней бомбардировке, об обстреле тяжелой артиллерией. У помоста, сбитого из сосновых бревен, стояли две огромные баржи с недавно просмоленными бортами. Рядом с ними моторные лодки казались удивительно маленькими зелеными лягушатами.

Капитан выскочил из машины и приказал водителю повернуть к лесу, а сам, стряхнув пыль с брюк, направился к берегу. Навстречу ему от паромной пристани шли два сержанта в выгоревших гимнастерках. Пилотки с красными звездочками надеты набекрень и сдвинуты на лоб.

— Комендант парома сержант Павел Чичин.

— Механик катера-буксира сержант Иван Сорока.

Докладывали оба одинаково четко, как бывалые фронтовики. У Сороки на груди приколот орден Красного Знамени, у Чичина — какой-то другой. И хотя они были не похожи друг на друга и светлые выгоревшие на солнце волосы отличались своими оттенками, Фашиньскому эти бойцы показались братьями.

Щурясь от солнца, они с любопытством смотрели на него. В их глазах капитан читал вопросы: «Каков ты? Какой из тебя солдат? Как покажет в бою твоя польская бригада? Сейчас будем вас переправлять. Пока тихо, но бывает так горячо, что воздух становится густым от раскаленного металла. Сможете ли вы под огнем врага спокойно вывести машины на паром?»

Фашиньский представился, старательно выговаривая слова:

— Капитан Ежи Фашиньский, помощник командира 1-го танкового полка по технической части. — И, пожав руки обоим сержантам, деловым тоном добавил: — К переправе все готово.

— Готово. Только ваших не видно.

Посмотрел на часы:

— Через семь минут.

Спитая, что официальная часть встречи закончилась, Сорока спросил:

— Как называется ваша часть, а то здесь по-разному говорят?

— 1-я танковая бригада имени Героев Вестерплятте.

На барже, с той стороны, где над палубой возвышалось вновь окованное рулевое управление, показался бородатый мужчина в заплатанных брюках и белой рубахе с глухим воротом. Заслонив ладонью глаза, он посмотрел на польскую форму, поклонился офицеру и проговорил:

— Хвала господу… Говорили, что наши идут. Не верилось. А это — правда… — И, приложив широкие, красные ладони к потертым штанам, хоть и не запел, но громко в ритме мазурки продекламировал: — Еще Польска не згинела, пока мы живы.