– Настоящие мужчины»!? – воскликнула Венда с презрением и ненавистью. Ее губы дрожали, а тонкие ноздри раздувались. В гневе она была еще прекраснее. – «Настоящие мужчины» привезли нас сюда триста лет назад. Они были храбры и отважны, они все как на подбор были красавцы, художники, поэты, романтики. Им и их спутницам надоел ваш бездушный, механизированный мир, где все регламентировано и разложено по полочкам. Их тянула к себе жажда открытий и мечта полного единения с природой. И они отыскали планету-мечту, планету-сказку. Она была как две капли воды похожа на Землю, но климат на ней был намного мягче; всё, что ни было посажено на ней, плодоносило в изобилии. Но землю эту кто-то должен был пахать, засевать и собирать урожай. Увы, наши почтенные прадеды были на это неспособны. Они были творцами. Они творили детей и высокое искусство. Они были асами кисти и пера, но не сохи и топора. Женщины наши стали вместо них работать на земле, строить дома и растить детей. А мужчины… мужчины состязались в поэзии и устраивали попойки на вернисажах. Все они были гениями и боялись уступить друг другу хоть крупицу славы. Потомство их было бездарным, но таким же ленивым. А может быть, мы просто избаловали их своей покорностью – не знаю. Но из-за того, что девочек здесь почему-то рождалось чуть больше чем мальчиков, они, эти милые мальчики, вообразили себя избранниками судьбы. Они повелевали, и им это нравилось. Они избрали для себя самую легкую работу. Женщины в поте лица убирали хлеб, а мужчины в таком же поту лица баловались чайком, женщины работали на заводах, а мужчины торговали, женщины строили, воспитывали, детей и вели хозяйство, а мужчины целыми днями смотрели телевизор, увлекались спортом, играли в азартные игры и напивались до бесчувствия. Так женщины стали основной созидательной силой нашего общества. А потом мужчины передрались между собой и чуть не сожгли всю планету. И тогда нам пришлось взять и армии в свои руки, тем более, что большинство солдат также составляли женщины. И что же вы думаете? Кто-нибудь из мужчин стал протестовать, возмущаться, требовать восстановления в правах, работы? Наоборот, они стали просто блаженствовать в «мужчишнях», вроде вашей.
– Этого не может быть! – воскликнул командор. – Мужчина никогда не смирится с неволей, пусть даже с самой благоустроенной.
– Хорошо, – сказала Венда и отперла двери наших камер, – Идемте, я покажу вам ваших «настоящих мужчин».
Она провела нас по коридору, вывела из подвала и велела сесть в автомобиль. Мы выехали в города. Сейчас его улицы были более населенными. На этих улицах было много женщин. Молодых и старых, высоких и низких, стройных и толстых, хорошеньких и дурнушек. Все они были веселы и оживлены, все занимались своими делами, бродили по городу в эти мягкие вечерние часы, толпились у прилавков, сидели в кафе. Порою кто-то замечал и нас, но смотрели без особенного интереса, как смотрели бы на обезьянок, сидящих на плечах у фокусников.
Мы выехали за город и вскоре остановились у низкого здания без окон с крепкой дверью, забранной засовами. У двери стояли две девушки с карабинами. При виде Венды они взяли «на караул». Венда отперла дверь и провела нас внутрь коридором с мрачными бетонными сводами.
Мы вошли в громадную просторную залу и задохнулись в густом тумане табачного дыма. Внутри царил полумрак и гремела музыка. Когда глаза наши несколько привыкли к темноте, мы обнаружили, что зала уставлена столами, за которыми сидели несколько сотен мужчин. Все они были пьяны вдрызг. Несколько компаний горланили песни, за другими столами ожесточенно играли в карты, кости, спичбол. Какой-то пьяница пытался сделать на столе стойку, с грохотом падал и карабкался снова. Работали несколько телевизоров. Один показывал футбольный матч. С остальных экранов гремели выстрелы. Бодро крутились колеса игровых автоматов.
Какой-то оборванец, с трудам поднявшись с пола, кинулся на Венду, но она тренированным движением двинула его по зубам. Он свалился и захрапел. Мы прошли между столами, переступая через тела, плававшие в блевотине и собственных нечистотах, вглядываясь в тупые, обросшие и обрюзгшие физиономии, на которых не было ни единого проблеска мысли или чувства, и вышли наружу потрясенные, не в силах произнести ни единого слова в их оправдание.
Когда мы ехали назад, командор сказал:
– Интересно посмотреть, чем стали бы заниматься женщины, если их собрать в такой вот загон и вдоволь снабдить выпивкой.
– Уж не дошли бы до подобного состояния, можете быть уверены, – ответила Венда.
– Сомневаюсь. Вы сами довели своих благоверных до скотского состояния, а теперь возмущаетесь – ах, какие они нехорошие!
– Да все они только и мечтали о подобном рае.
– Далеко не все, а лишь ничтожная часть! – воскликнул Вильдан. – У нас тоже есть хамы, бездельники и пьяницы, но мы держим их в рамках и не даём распускаться.
– Вот видите, даже вашему сверхгармоничному обществу приходится с ними бороться.
– Но мы их побеждаем.
– А мы их уже победили и не собираемся сдавать позиций.
– Но, в конце концов, мадам, есть еще одна деликатная функция, с которой женщине не справиться без помощи мужчины, – зло сказал командор. – Я имею ввиду функцию продолжения рода.
Венда рассмеялась легким и, как мне показалось, немного деланным смешком.
– Вас это, как и всех мужчин заботит больше всего. Но наука давно позволяет нам воспроизводить потомство, не прибегая к непосредственным контактам с противоположным полом и поддерживать уровень нашего населения на стабильном, стомиллионном уровне.
– Бедняги! – воскликнул Вильдан, хватаясь за голову.
– Да, вы можете посочувствовать вашим собратьям.
– Да не они! Вы – бедняги! Барри, – повернулся он ко мне, – ты только представь себе – сто миллионов женщин, не знающих и никогда не узнающих мужской ласки!
– Мы прекрасно обходимся, без этого. Подавив в себе низменные инстинкты, наше общество идет по пути прогресса и процве… – заученно затараторила Венда.
– Нет, мадам, вернее, мадемуазель, – покрутил головой командор, – не об инстинктах идет речь. Любовь – это гораздо сложнее. С любовью шутки плохи. Она – дарована людям свыше. Она – единственное, что роднит нас с животным миром и одновременно возвышает нас над ним. И горе тому, кто отвергнет от себя дар богов. Вы, милые мои амазонки, никогда не узнаете, как колотится сердце при встрече с любимым, вам не дано будет познать пленительную сладость ласк и поцелуев, вам никогда никто не будет посвящать стихов, ради вас никто не станет безумствовать, сходить с ума и рисковать жизнью, вы не познаете мук ревности и ликования победы, единственно достойной для женщины победы – над сердцем любимого. Вы даже не можете себе представить, что вас ожидает – женщин, лишенных любви – озлобленность и ожесточение, склоки, раздражение и взаимные претензии. Да вы уже сейчас ненавидите друг друга. Единственное, что мне непонятно – это откуда вы нашли толпы довольных и улыбающихся женщин – наверное согнали из окрестных деревень… Ну-ну, не гоните так быстро, а то мы во что-нибудь врежемся!..
– Нет, Барри, – тягостно вздохнул командор, когда мы вновь оказались в камерах, – вот уж чего я не мог предположить, так это того, что на старости лет окажусь в этакой вот «мужчишне».
– Человек предполагает, а пси-поле располагает, – философски заметил я. – Раз уж нам нечего делать, то давайте выпьем по стаканчику.
Мой шеф посмотрел на меня недобрым, тяжелым взглядом, от которого мой язык прилип к гортани.
– Я так думаю, малыш, – сурово произнес он, – это я еще не скоро прикоснусь к этой дряни, которая погубила стольких славных ребят. И дело у нас есть. Начинаем первый этап операции Спасение. Ты когда-нибудь пел?
– В школьном хоре.
– Подойдет. Я начну, а ты подтягивай.
Мы встали к зарешеченным окошечкам и запели. Однако, вскоре командор согнал меня вниз и отругал за то, что я не сказал, какие оценки у меня были по пению. А сам продолжал петь.
