Он не шевелится. Он – ничто. Он все еще сидит рядом со мной, все еще улыбается, но не дышит.

Его уже нет.

Мой ум работает медленно. Я не могу ощутить ничего. Глаза падре пусты, рот полуоткрыт. Ушел.

Все ушло. Его шутки. Его тайные рецепты – как сбивать масло, кладя в сливки круглые гладкие камешки… и ряды кувшинов с солнечным чаем… все ушло. И наши тайны тоже. Мои тайны.

Но сейчас я не могу об этом думать, потому что позади падре – позади того, что было падре, – стоят солдаты в масках. Симпы.

Сторонники оккупантов, предатели человечества. Солдаты Посольства, получающие приказы от Лордов, прячущиеся за масками из оргстекла и черной броней, стоящие прямо в свином дерьме и отбрасывающие длинные тени в мертвенно-мирную церковь. У одного на мундире золотые крылышки. Это единственная деталь, которую я замечаю, кроме их оружия. Автоматы молчат, но животные все равно в ужасе. Они кричат – и это нечто такое, чего я до сих пор не знала; я не знала, что животные умеют кричать.

Я открываю рот, но я не кричу. Меня рвет.

Я извергаю из себя зеленый сок, и серую пыль, и воспоминания о Рамоне и падре.

Я способна видеть только оружие. Я способна ощущать только ненависть и страх. Руки в черных перчатках смыкаются на моих запястьях, подавляя меня, и я знаю, что скоро мне не нужно будет тревожиться из-за моих кошмаров.

Я умру.

Мои колени подгибаются, и в моих мыслях остается лишь Ро и то, как он рассердится из-за того, что я его покинула.

Я жива.

Когда я открываю глаза, то понимаю, что я в поезде – одна в тюремном товарном вагоне, сером, как оружейная сталь; его толкает вперед старый паровой мотор, пожирающий уголь. Вокруг только стены, вдоль которых – металлические скамейки, привинченные к полу. Дверь слева от меня, окно справа. Куча старых половиков в углу. Вот так. Я, должно быть, на Трассе, и меня со свистом увлекают в Хоул. Тускло-синие воды залива Портхоул то возникают в поле зрения, то исчезают, ритмично перемежаясь со старыми вышками связи. Они торчат из земли, как многочисленные и бесполезные пальцы какого-нибудь скелета.

Я смотрю на свое отражение в окне. Мои каштановые волосы выглядят темными, они болтаются как попало, и на них налипли грязь и рвота. Кожа бледная, она едва прикрывает ту горстку костей, которая и есть я. А потом я вижу, как мое отражение вдруг колеблется, меняется – и вот уже я выгляжу такой же грустной, как Дева на картине. Потому что падре мертв.

Я стараюсь восстановить в памяти его лицо, его глаза, родинку на его щеке… Непослушные пряди его редеющих волос. Я боюсь, что потеряю все это, потеряю его – даже в памяти. Завтра, не сегодня.

Как и все остальное, падре не задержится в моем сознании.

Как и все остальное.

Я снова смотрю на залив и чувствую, что во мне закипает желчь, как могучий прилив. Обычно вода меня успокаивает. Но не сегодня. Сегодня, когда я сжимаю в руке голубую стеклянную бусину, висящую на моей шее, океан кажется почти незнакомым. Я гадаю, куда меня приведет Трасса. К смерти? Или еще хуже?

На скоростном шоссе, что тянется вдоль рельсов, я замечаю ржавые брошенные автомобили, ставшие ненужными, как будто жизнь остановилась и планета застыла на месте… Впрочем, практически это и случилось в Тот День. Когда явился Дом Лордов с их курьерскими кораблями и тринадцать Икон упали с неба, причем каждая опустилась на один из крупнейших городов мира.

Падре говорит… говорил, что прежде люди жили на всей Земле, от края до края. У них были маленькие деревни, небольшие городки, огромные города. Но теперь ничего нет. Почти все оставшееся население планеты живет в пределах ста миль от мега-города. Падре говорил, это случилось из-за того, что наш мир был почти погублен людьми, вода стала грязной, температура воздуха повысилась, начались то засухи, то наводнения. Часть планеты была загрязнена радиацией после больших войн. Люди скопились в городах, потому что больше просто негде было жить.

И теперь все, что нужно людям для жизни, производится в городах или рядом с ними. Энергия, пища, разнообразные приборы – все это привязано к городам. Что делает задачу Лордов еще более легкой.

Иконы управляют всем с помощью электронной пульсации. Падре говорил, что Иконы могут контролировать электричество, ту силу, что течет между генераторами и механизмами, и даже те электрические импульсы, что связывают мозг и тело. Они могут остановить все электрические потоки и всю химическую активность в любой момент. Это и произошло в Тот День с Голденгейтом. И с Сан-Пауло, Кёльном-Бонном, Пекином, Каиром, Мумбаи. Безмолвные Города. Именно поэтому мы сдались Лордам и позволили им захватить нашу планету.

Но в стороне от городов, в Землях грассов, вроде нашей миссии, у нас осталось больше свободы. Чем дальше ты уходишь от Икон, тем слабее их воздействие. Но Лорды и Послы даже там следят за людьми, потому что у них есть такая возможность. У них есть действенное оружие. А в Землях грассов нет силы, нет источников энергии. Но я все равно надеюсь. Падре всегда старался убедить меня в том, что всему есть свой предел. Все приходит к концу. И за границами городов и частотного излучения Икон жизнь продолжается. Они не могут выключить вообще все. Они не могут подмять под себя всю планету. Пока – нет.

В Землях грассов работает только то, что тянут лошади или крутят люди. Но мы, по крайней мере, знаем, что и утром наши сердца будут биться, наши легкие – вдыхать воздух, наши тела дрожать от холода. А это куда больше того, что я знаю сейчас о своем завтрашнем дне.

Куча половиков на полу застонала. Я ошибалась. Я здесь не одна. Какой-то мужчина, лицом вниз, распластался на полу напротив меня. Он выглядит как отсевок – так называют нас в Посольствах, – это еще один из никому не нужных отбросов вроде меня самой. Он даже пахнет так, словно живет рядом со свиньями – пьяными свиньями.

Мое сердце начинает отчаянно колотиться. Я ощущаю выброс адреналина. Жар. Гнев. И не только из-за солдат. Это нечто большее.

Где-то здесь Ро.

Я закрываю глаза и ощущаю его. Я не могу его видеть, но знаю, что он рядом. «Не надо, – мысленно говорю я, хотя Ро не может меня слышать. – Отпусти меня, Ро! Спрячься где-нибудь!»

Ро ненавидит симпов. Я знаю, что, если он последует за мной, за ним последует гнев, и его, скорее всего, убьют. Как падре. Как моих родителей и родителей Ро. Как всех остальных.

Но я знаю и то, что он последует за мной.

Мужчина со стоном садится. Он выглядит больным. Он прислоняется к покачивающейся стенке вагона. Я сосредоточиваюсь, выжидая у окна.