Первые встречи прошли так: в полчетвёртого мы собирались, перекусывали и полчаса играли с Плюхом. Шейла перестала дразнить нас вошами, когда Фадж потерял зубы, но всё равно было не очень-то приятно, что она у меня дома околачивается. Она постоянно ныла, что ей досталась худшая группа на свете. И что мы с Джимми вместо работы дурью маемся. А ведь мы приняли её только потому, что у нас не было выбора!

К половине шестого Шейлу и Джимми ждали дома к ужину, так что в пять мы начинали прибираться в комнате. Всё необходимое для проекта мы держали в коробке под кроватью: набор маркеров, клей, скотч, суперострые ножницы и упаковку серебряных блёсток.

Буклет Шейла приносила с собой, дома у меня не оставляла. Не доверяла нам! Ватман тоже помещался под кроватью. Библиотечные книги громоздились на столе. Почему мы всякий раз устраивали уборку? Потому что мама предупредила: оставим беспорядок — придется искать другое место для работы.

На третьей встрече группы я сообщил Джимми и Шейле, что нашёл решение проблем с городским транспортом в Нью-Йорке.

— Нужно избавиться от всего транспорта, — сказал я. — Никаких машин, автобусов и такси, всё запретить! Нам нужна монорельсовая подвесная железная дорога, которая охватит весь город.

— Это слишком дорого, — сказала Шейла. — Звучит здорово, но совершенно непрактично.

— Не согласен! — говорю. — Очень даже практично. Ни тебе пробок, ни выхлопных газов, и добираться до любого места гораздо быстрее и проще.

— Но это непрактично, Питер, — повторила Шейла. — Слишком дорого.

Я открыл одну из книг по транспорту и зачитал:

— «Монорельсовая система — надежда будущего». — И победно глянул на Шейлу.

— Но нельзя же писать доклад об одной только монорельсовой дороге, — сказала Шейла. — Этим двадцать страниц не заполнишь.

— Можно большими буквами писать, — предложил Джимми.

— Нет! — сказала Шейла. — Мне за этот проект нужна хорошая оценка. Питер, можешь написать свои пять страниц о монорельсовой дороге и о том, как она действует. Джимми, ты пиши о загрязнении окружающей среды. А я свои десять посвящу истории транспорта. — Шейла скрестила руки и улыбнулась.

— А можно я буду писать большими буквами? — спросил Джимми.

— Да хоть какими пиши, мне-то что, только пусть тогда под твоими пятью страницами стоит твоя подпись.

— Так нечестно! Это должен быть групповой проект. Почему это я должен подписывать свои пять страниц?

— Тогда НЕ ПИШИ БОЛЬШИМИ БУКВАМИ! — прогремела Шейла.

— Ладно, ладно… Напишу такими маленькими, что миссис Хейвер придётся читать под микроскопом.

— Очень смешно, — фыркнула Шейла.

— Слушайте, — говорю. — По-моему, всю работу надо написать одним почерком. Так будет по-честному. Иначе миссис Хейвер угадает, кто какую часть сделал, и это не будет групповым проектом.

— Ха, гениально, — сказал Джимми. — У кого из нас почерк красивее?

Мы оба посмотрели на Шейлу.

— У меня красивый, ровный почерк, — сказала Шейла. — Но если уж мне придётся переписывать то, что вы нацарапали, то уж будьте добры отдать мне свои страницы не позже следующего вторника, а то не успею. А вам пора бы уже браться за плакат.

Шейла разговаривала с нами, как учительница.

Мы с Джимми самостоятельно работали над плакатом. Спорили о разных видах транспортных средств. В общем, очень вдохновенно трудились. Мы поделили транспорт на воздушный, водный и наземный и придумали для каждого иллюстрацию. На самолёт приклеим серебряные блёстки, а подписи сделаем красным и синим маркерами. Половину букв мы сегодня уже написали. А также набросали эскиз корабля, самолёта и грузовика.

Шейла глянула и спросила:

— Это что, поезд?

— Нет, — говорю, — грузовик.

— Не похож чего-то.

— Будет похож, когда дорисуем, — сказал Джимми.

— Ну-ну, надеюсь, — ответила Шейла. — Потому что сейчас он смахивает на летящий поезд!

— Потому что под ним ещё ничего нет, — сказал Джимми.

— Да, — объяснил я. — Видишь, здесь будет дорога. А пока он и в самом деле как в космосе летит.

— И корабль тоже, — сказала Шейла.

— Нарисуем воду, — сказал я.

— И облаков вокруг самолёта надо, — сказала Шейла.

— Слушай! — не выдержал Джимми. — Тебе никогда не говорили, что ты слишком много командуешь? Плакат наш! А ты занимайся буклетом. Вспомни, ты же сама так говорила!

— Опять вы за своё, — поморщилась Шейла. — Вы забываете, что работа групповая. Мы должны работать вместе.

— Работать вместе не означает, что ты отдаёшь приказы, а мы исполняем.

«Точно!» — подумал я.

Шейла не ответила Джимми. Она собралась, взяла пальто и ушла.

— Надеюсь, она не вернётся, — сказал Джимми.

— Вернётся, куда она денется. Мы же её группа.

Джимми рассмеялся.

— Ага, одна большая счастливая семья.

Я запихнул плакат под кровать, попрощался с Джимми и отправился мыть руки перед ужином.

С тех пор как наша группа начала встречаться у меня, мама старалась нам не мешать. По вторникам отправляла Фаджа играть к Ральфу, а по четвергам — к Дженни. Сэм подхватил ветрянку, и к нему не пускали.

Я радовался, что на следующей неделе с нашими встречами после уроков будет покончено. Меня уже тошнило как от Шейлы, так и от транспорта. Кроме того, теперь, зная, что монорельсовая система — единственный способ спасти наш город от транспортных пробок, я злился, что ни мэр, ни другие чиновники ничего по этому поводу не предпринимают. Если уж я это знаю, то они-то чем думают?

Вернувшись на следующий день из школы, я, как всегда, отправился к себе проведать Плюха. Вхожу, а на кровати сидит Фадж.

— Почему ты в моей комнате? — спрашиваю.

Он улыбается.

— Тебе сюда нельзя. Это моя комната.

— Хочешь посмотлеть? — спросил Фадж.

— Что посмотреть?

— Хочешь посмотлеть?

— Да что? О чём ты говоришь?

Он спрыгнул на пол и полез под кровать. Выудил плакат. Протянул мне:

— Смотли! Класиво!

— Что ты натворил! — закричал я. — Что ты сделал с нашим плакатом?!!

Он был искалякан разноцветными маркерами. Он был испорчен! Погублен окончательно и бесповоротно! Не знаю, как я удержался, чтобы не прибить Фаджа на месте. Схватил плакат и бросился с ним на кухню — пусть и мама полюбуется.

— Вот, — сказал я. В горле у меня застрял ком. — Только погляди, что он сделал с моим плакатом. — Я чувствовал, слёзы подступают к глазам, сейчас польются. Ну и пусть. — Как ты ему позволила? Как? Неужели ты меня совсем не любишь?

Я швырнул плакат и убежал в свою комнату. Хлобыстнул дверью, скинул ботинок и шваркнул им о стену. Там, где он ударился, осталось чёрное пятно. Плевать!

Слышу — мама кричит, потом Фадж ревёт. Чуть погодя мама постучала в дверь:

— Питер, можно войти?

Не отвечаю.

Она вошла, села на кровать рядом со мной.

— Прости меня, — сказала она.

Молчу.

— Питер.

Не смотрю на неё.

Она тронула меня за руку:

— Питер… Послушай, пожалуйста.

— Разве ты не видишь, мам? Я даже домашнюю работу не могу сделать без того, чтобы он всё не испортил. Это нечестно! Лучше бы его не было. Вообще не было! Ненавижу его!

— Ты его не ненавидишь, — сказала мама. — Тебе кажется.

— Ну конечно. По правде ненавижу. Терпеть его не могу!

— Ты просто сердишься, — спокойно сказала мама. — И я тебя понимаю, есть за что. Фадж не имел права трогать твой плакат. Я его отшлёпала.

— Правда? — Фаджа ещё ни разу не шлёпали. Мои родители не верят в телесные наказания. — Ты его правда шлёпнула?

— Да, — сказала мама.

— Сильно?

— Дала разок по попе.

Я представил себе эту экзекуцию.

— Питер, — мама обняла меня за плечи. — Я тебе завтра куплю такой же лист ватмана. На самом деле виновата я. Не надо было пускать его к тебе в комнату.

— Вот почему мне нужен замок.

— Я против замков на дверях. Мы семья. Нечего друг от друга запираться.

— Будь у меня замок, Фадж не добрался бы до плаката!