Например, 8 ноября визит нанесли два представителя молочной компании с вопросом о том, могут ли они продолжать закупать молоко в этой местности; их молочный бизнес был практически парализован вследствие деятельности повстанцев. «Я ответил утвердительно, но сказал, что они должны будут уплатить дополнительный военный налог, с чем посетители согласились».

Узнав о том, что бойцы полевого командира «Второго фронта» Пеньи вымогают деньги у местных жителей, Че послал своих людей задержать преступников. Через несколько дней к нему привели сразу две колонны «Второго фронта» в полном составе. Че предупредил их, что они не могут более действовать в этой зоне, тем более вымогать деньги. Бойцы одной из колонн попросили принять их в состав войск Че, и он дал свое согласие. Прежде чем отпустить остальных, Гевара отобрал у них три тысячи песо, которые они вытребовали у населения под видом «военного налога». В своем «Военном приказе № 1», первом постановлении Че, изданном в ранге главнокомандующего «Движения 26 июля» в провинции Лас-Вильяс, он дал понять, что намерен изменить жизнь региона. Очертив основные положения аграрной реформы, Гевара высказался и по поводу «Второго фронта», не говоря о нем прямо.

«Члены любых революционных организаций… могут жить и вести боевую деятельность на этой территории. Единственное условие — они должны подчиняться законам, которые уже введены в действие или будут провозглашены в дальнейшем.

Те, кто не является членом революционных организаций, не имеют права доставлять оружие на эту территорию. Революционерам воспрещается распивать алкогольные напитки в общественных местах… Любое незаконное кровопролитие будет караться согласно уголовному кодексу революционной армии…»

«Директория» согласилась образовать альянс с Че и пошла на введение в провинции единого налога с равным разделением доходов между двумя организациями. Они запланировали проведение совместных военных акций. Единственным пунктом разногласий оставался отказ Чомона расширить альянс за счет включения в него НСП. Че не стал настаивать, поскольку это не мешало ему сотрудничать с коммунистами. 3 декабря, менее чем через три недели после заключения соглашения между «Директорией» и «Движением 26 июля», он и лидер НСП Роландо Кубела подписали «Пакт Педреро», провозглашавший, что они вступают в военный союз «как братья».

При этом у Че продолжалась конфронтация с местными лидерами «Движения 26 июля». К нему прибыл Энрике Ольтуски вместе с Марсело Фернандесом, новым главой отделения «26 июля» в Гаване, но разговор их опять превратился в перепалку, так что в результате оба «оказались еще дальше друг от друга, чем были до того».

По воспоминаниям Ольтуски, когда они пришли, Че не было на месте, и их встретил один из его молодых охранников, Оло Пантоха. Тот предложил гостям немного козьего мяса, которое, как они заметили, было почти зеленым от плесени. Но, чтобы его не обижать, каждый из них съел по кусочку, о чем Ольтуски тут же пожалел: чувствуя, что его сейчас вырвет, он улучил момент и выплюнул все, что у него было во рту. Когда Че вернулся в полночь и сел ужинать, Ольтуски смотрел на него с ужасом и восхищением одновременно.

«Че брал куски мяса грязными пальцами, — вспоминает Ольтуски, — и ел с таким удовольствием, что мясо, по-видимому, казалось ему божественно вкусным. Он закончил трапезу, и мы вышли наружу… Че протянул нам сигары. Они были грубыми — вне всякого сомнения, их сделали какие-нибудь местные гуахиро. Я вдохнул горький и резкий дым и ощутил тепло, разливающееся по телу, и легкое головокружение…

Когда мы шли назад, Марсело спросил меня: "Что ты о нем думаешь?"

И я ответил: "Несмотря ни на что, Че не может не вызывать восхищения. Он знает, чего хочет, куда лучше нас. И всего себя подчиняет этому"».

Нельзя сказать, что Алейда Марч влюбилась в Че с первого взгляда. Да, о Геваре много говорили, и он славился своей храбростью, но она не увидела его в романтическом ореоле. Алейде этот человек показался не только «старым», но еще и «тощим и вонючим». Она и представить себе не могла, что судьбам их суждено соединиться.

Алейда прибыла на базу Че из Санта-Клары в ноябре со спецзаданием от Диего, ее командира по повстанческому подполью в Лас-Вильяс. До сих пор девушке удавалось обманывать тайную разведку Батисты, которой было известно, что она является правой рукой Диего и выполняет самые ответственные его поручения.

Младшая из шести детей, Алейда выросла на небольшой ферме в холмистой местности к югу от Санта-Клары. Ее родители происходили из некогда богатых, но затем обедневших семей эмигрантов — выходцев из Испании, однако Алейда любила говорить, что ее семья принадлежала к среднему классу, поскольку в их доме был бетонный пол; в домах их соседей и в состоявшей из одной комнаты средней школе, которую она посещала до шестого класса, полы были земляные.

Подобно многим обедневшим белым, мать Алейды отличалась расистскими взглядами. Она любила похваляться выдающимся прошлым семьи своего мужа, чьи кастильские предки, кажется, были аристократами. Был ли ее отец прямым потомком благородного семейства или всего лишь незаконным отпрыском, Алейда так и не узнала, но то, что семьи обоих ее родителей некогда обладали землей и деньгами, было фактом несомненным. Семья отца владела сахарной плантацией, но потеряла ее много лет назад, а земля, которую ныне арендовал отец Алейды, вплоть до тяжелых двадцатых годов принадлежала бабушке и дедушке Алейды по материнской линии. «Высокий» статус семьи подчеркивался еще и тем фактом, что все детство Алейды у них в доме жила учительница из местной школы, поскольку он единственный во всей округе был достаточно «приличным» для нее.

Когда Алейде пришла пора перейти в шестой класс, она поселилась у своей замужней сестры в Санта-Кларе и стала учиться в городской школе. Девочка решила стать учительницей и, окончив среднюю школу, поступила в университет Санта-Клары, чтобы получить педагогическое образование. Взятие казарм Монкада и жестокое подавление мятежа пробудили в ней, так же как и во многих других молодых кубинцах того поколения, интерес к политике. Ко времени появления у берегов Кубы «Гранмы» Алейда уже окончила университет и была активным членом местной подпольной ячейки «26 июля».

Имя «Че Гевара» она впервые услышала от одного итальянского моряка, Джино Донне.

Донне был на «Гранме», но затем оказался отрезан от своих товарищей в Алегриа-дель-Пио и наконец, после долгих мытарств, очутился в Санта-Кларе. Покрытый волдырями, измученный голодом и страшной зубной болью, Донне нашел прибежище в доме у Марии Долорес «Лолиты» Россел, красивой черноволосой женщины, работавшей в детском саду и самой являвшейся матерью четырех детей. Брат Лолиты Алан Россел был координатором «26 июля» в Лас-Вильяс, и ее дом служил для повстанцев перевалочным пунктом.

Именно благодаря появлению Донне Лолита и Алейда познакомились друг с другом и вскоре стали близкими подругами. К этому моменту Алейда уже была основным курьером главы боевой группы «26 июля» в Лас-Вильяс, приобретя репутацию отчаянно дерзкой девушки: она развозила оружие и бомбы по всей провинции, пряча их под длинными, по моде 50-х годов, юбками. «Алейда ничего не боялась, — вспоминает Лолита. — Она была всецело предана делу, очень серьезна, романов не заводила, на вечеринки не ходила».

Алейда приняла участие в сентябрьском восстании 1957 г. в Сьенфуэгосе и в акциях повстанцев в Лас-Вильяс во время всеобщей забастовки в апреле 1958 г. После провала забастовки отделение «26 июля» в Лас-Вильяс было вынуждено отправить отряд партизан в глубь провинции для проведения операций в сельских районах. Алейда трудилась и здесь: она отводила к партизанам тех, кто скрывался от агентов Батисты, доставляла еду, оружие и боеприпасы, а также корреспонденцию. Уже при Че Алейда не раз совершала поездки в сьерру и обратно, а с ноября, когда между Геварой и людьми из льяно установились нормальные рабочие отношения, Алейда как главный курьер стала все чаще появляться в его лагере. Однажды Че сказал девушке, что решил обложить военным налогом владельцев сахарных заводов, и попросил ее участвовать в его сборе. Именно после этого задания Алейда узнала, что разоблачена и полиция устроила обыск в ее доме. О возвращении в Санта-Клару теперь не могло быть и речи, но, когда она попросила у Че разрешения остаться у партизан, он согласился нехотя, так как обычно женщинам не позволялось жить в партизанских лагерях.