— А если появятся?

— Не появятся. Вы хотите, чтобы я почувствовала себя виноватой, но я не сделала ничего, во всяком случае сознательно, в чем могла бы себя упрекнуть. По-моему, вы просто вымещаете на мне собственное дурное настроение.

Кейт Бертеншоу задумчиво посмотрел на Сильвию, горькая складка у его рта чуть разгладилась.

— Я знаком с миссис Корнок уже очень много лет.

Сильвия мгновенно смягчилась.

— Понимаю. Но ведь дом остался у нее.

— О да.

— Это хорошо?

— Да, будем считать, что хорошо. Прежде чем вы получите деньги, могут пройти годы. Вполне допускаю, что у вас гора с плеч свалилась. Владение деньгами обязывает, многих это пугает. Завещание дает вам возможность привыкнуть к новому положению.

— Поэтому он так и поступил?

— Поэтому? То есть хотел…

— Да, хотел дать мне время. — Но Сильвия тут же покачала головой. — Нет, скорее из-за того, что я сказала ему про маму.

— Могу я спросить, что именно вы сказали?

— Нет. Простите. Я говорила о сугубо личных вещах. И очень мучительных, — добавила Сильвия.

— Вы, следовательно, полагаете, что он внес эти изменения, пожалев вашу мать?

— А почему бы нет? Он поступил с ней очень нехорошо.

— В этом не приходится сомневаться.

— И чтобы как-то ее вознаградить… Вы знакомы с моей матерью?

— Я не видел ее много, много лет. Но прекрасно помню.

— Вы ей сказали?

— Я позвонил ей, прежде чем прийти сюда. Она страшно разволновалась. Не могу поверить, что ваш отец захотел ее вознаградить. Он был из тех, кто хорошо понимает, что такое деньги.

— Тогда зачем же он это сделал?

— В первую очередь, конечно, чтобы лишить денег свою теперешнюю жену. Кроме того, мы с вами, видимо, догадались еще кое о чем. Не исключено, что он хотел дать вам возможность привыкнуть к новому положению.

— За счет моей матери.

— Ваша мать безусловно так не думает.

— Все равно, — мрачно сказала Сильвия.

— И он тоже так не думал, я уверен. Для него она, вероятно, была всего лишь орудием.

— Орудием, — повторила Сильвия. Она поднялась со стула. — Орудием. Мне, наверное, нужно позвонить ей, сказать, как я рада и все такое.

Кейт Бертеншоу тоже встал, подошел к двери вместе с Сильвией, но Сильвия остановилась на пороге и задержала его.

— Мой отец наверняка многое знал о деньгах, о том, что можно сделать с помощью денег, но знал ли он, чего нельзя сделать ни за какие деньги.

— Не сомневайтесь, прекрасно знал, — ядовито ответил Кейт Бертеншоу. — Он знал, что деньги бессильны купить расположение некоторых людей, излечить некоторые болезни, избавить от смерти. Но когда речь идет об убеждениях, с помощью денег можно сделать очень много, он это знал, тут деньги действительно могут многое.

— Но не все.

— Почти все, — с раздражением сказал Кейт Бертеншоу. — Будьте добры, скажите миссис Корнок, что дела вынудили меня уйти.

Когда у дверей зазвонил колокольчик, Молли пробежала через холл с такой невероятной для себя быстротой, что даже захромала.

Она открыла дверь, крикнула: «Ах, дорогой!..» — и с оглушительным хохотом бросилась в объятия Стюарта. Потом отстранилась и сказала:

— Только Кен портит всю радость.

— Его досаду можно понять.

Молли откинула голову, прищурилась и взглянула на Стюарта.

— Он тебе позвонил?

— Да.

— Наглец.

— А Сильвия звонила тебе, мама?

— Звонила, — мрачно буркнула Молли.

Она повернулась и снова прошла через холл, прихрамывая от волнения, Стюарт шел за ней. Кен в гордой позе сидел в столовой перед телевизором. Звук был включен на полную мощность.

— Стюарт пришел, — крикнула Молли. — Сделай потише.

— Когда досмотрю, что мне хочется, — не оборачиваясь, крикнул Кен.

Молли подмигнула Стюарту и кивком показала на дверь кухни.

— Он у нас сам себе голова, — сказала Молли, когда они остались одни. — Взбесился. Фу-у, просто взбесился. Ну-ка, дорогой, открой эту бутылку. — Молли достала из холодильника бутылку шампанского. — Я бы не стала специально покупать, как-никак все-таки кончина, так уж совпало, это я для Сильвии припасла, я и думать не могла… Ах, какой сегодня день!

— Что сказала Сильвия?

— Ничего, поздравления и все такое, — уклончиво ответила Молли. Она плюхнулась в кресло и принялась обмахиваться рукой. — До сих пор не знаю, на каком я свете. Ты не сосчитал, сколько получается в неделю?

— Это тебе может сказать только Кейт Бертеншоу, мама.

— Мне неудобно его беспокоить, — встревоженно сказала Молли.

— Забудь об этом, старушка. Ты теперь имеешь полное право его беспокоить.

— Пусть так, Стюарт, все равно скажи, сколько у тебя получилось?

— Не меньше трехсот. Не думай только, что непременно столько и будет.

— Я позвонила тебе, а потом не могла придумать, кому бы еще сказать, — снова заговорила Молли. — Звоню одному, другому, никого нет дома. Я пошла по магазинам, пошла пешком, даже не сообразила взять такси. До меня еще не дошло, что теперь я могу разъезжать на такси сколько душе угодно. Значит, все-таки скребло у него на душе, раз он вспомнил. Это его совесть замучила. Страшно подумать, сколько лет это его грызло. Хотя в глубине души я всегда знала. Ну да ладно, прошлась я по магазинам, успокоилась и тут вдруг решила поехать к Кену на работу, сказать ему, схватила, конечно, такси, на этот раз догадалась.

— Я думал, все соберутся: Барри, Гэвин, дети, — сказал Стюарт.

— Кен говорит, он не намерен сходить с ума, даже если я спятила, он говорит, нечего спешить, скажем, когда увидимся.

Стюарт достал с полки три бокала и поставил на стол рядом с бутылкой шампанского. Потом подошел к двери:

— Кен, вы к нам не присоединитесь?

Кен убавил звук.

— Что вы сказали? — спросил он и через плечо взглянул на Стюарта.

— Не хотите, Кен, выпить со мной и с мамой?

Кен встал и, не торопясь, вошел в кухню.

— Хорошо, выпью. Только вот это. — Он подошел к холодильнику, достал жестянку пива. — Это мне вполне подойдет, но вам все равно спасибо.

Стюарт наполнил два бокала, потом поднял свой:

— Ладно, друзья, за вашу удачу.

— Веселенький тост для человека, у которого только что умер отец, — не удержался Кен.

— Я, Кен, не собираюсь притворяться, что убит горем.

— По крайней мере, честно. — Кен поднял жестянку с пивом. — За мою нищую старость.

— Ох! — Молли поставила бокал и отвернулась. — Как ты мне надоел, злыдень несчастный.

— Послушайте, — сказал Кен, обращаясь к Стюарту, — вы сами меня позвали. Я не навязывался. Вы меня сами позвали. А теперь, если никто не против, я хочу кое-что сказать.

— Давайте, Кен. Выкладывайте.

— Когда я вам позвонил и попросил прийти придержать ее, — начал Кен, — я вам сказал, что теперь будет, так оно и вышло. Минут через двадцать подошел ко мне Ральф и говорит: «Слушай, Кен, что думаешь делать? Тебе обломился изрядный куш, а у нас тут ребята дожидаются работы».

— Его можно понять, — сказал Стюарт.

— Очень даже справедливо, — вставила слово Молли.

— Я не говорю, Стюарт, что его нельзя понять. Я ведь не идиот какой-нибудь. Я вполне могу его понять. Правда, я помогал его отцу, когда работу было не достать, но не в том дело. Я не хочу ему про это напоминать. Не вломись она ко мне в таком виде, я бы посмотрел, как у нас идут дела, выбрал сам подходящую минуту, подошел бы к нему и сказал: «Видишь ли, Ральф, я тут прикинул, возьми-ка кого-нибудь из безработных парней на мое место, пусть попытают счастья». Но она ворвалась как сумасшедшая. Лицо перемазано губной помадой. «Кен, Кен, я разбогатела!» Фу, гадость какая!

— Ладно, чего уж, мама человек впечатлительный, верно, мама? Давай, старушка, я тебе подолью.

— Погодите, — сказал Кен. — Я еще не все сказал. Вот я теперь без работы. Конечно, Стюарт, раньше, позже — этого не миновать, и тут я с вами вполне согласен. Раз так, я должен получить пенсию на нас двоих — сотню в неделю — да еще проценты со сбережений, кое-что можно вырастить на огороде. Случайная работа у кого-нибудь из соседей — мы жили бы без забот и даже машину смогли бы завести.