— До свидания! — крикнул он и со всех ног бросился из лавки.
Фрау Нахтигаль опустилась на колени перед прилавком: она ползала по полу до тех пор, пока не нашла обронённую монетку.
— Вот видишь, Отто, какие времена настали, — пожаловалась она своему мужу после ухода Али-бабы. — Наша молодёжь теперь не знает цены деньгам.
Хильдегард Мукке потратила на свои покупки гораздо больше времени, чем Али-баба. Она-то знала, что ей нужно. Лист бумаги с названиями вещей, которые народное имение решило подарить ребятам, не имеющим родителей, был весьма внушительных размеров. На нём значились чулки, нижнее бельё, тенниски, ботинки, свитера и спортивные костюмы.
«Как хорошо, что я съездила в город! — думала Хильдегард Мукке, сидя в борденслебенском кооперативе и проверяя по своему списку, который она носила с собой, что ей ещё осталось купить. Большинство вещей было уже найдено. Для Хорста Эппке она купила подходящие ботинки. Теперь ему нужно было достать костюм.
— Готовое платье у нас этажом выше, — сказала ей рыжая веснушчатая продавщица.
Хильдегард Мукке поднялась на второй этаж. В комнате отдыха, обставленной, пожалуй, чересчур скромно, у стойки, где продавались горячие сосиски, толпился народ. Мукке стала прокладывать себе дорогу к буфету. Горячие сосиски были её слабостью, она не могла пройти мимо них равнодушно. Частенько она съедала по две порции сразу. Так было и сегодня — ведь она здорово проголодалась.
Подкрепившись, она отправилась в отделение готового платья:
— Мне нужен костюм для подростка.
Пожилой продавец притащил деревянные плечики, на которых висело изделие из тёмной материи, отдалённо напоминавшее костюм.
— Очень дёшево, — заметил продавец скрипучим голосом.
Хильдегард Мукке пощупала материю. Она испытывала искушение сделать продавцу какое-нибудь язвительное замечание, однако сдержалась и вежливо, но твёрдо произнесла:
— Мне нужен костюм для молодого человека. Что-нибудь спортивное. А это, — Мукке ткнула пальцем в неуклюжий, безвкусный, кое-как сшитый пиджак, — рассчитано скорее на старца лет этак под восемьдесят!..
— На эти костюмы у нас большой спрос, — соврал продавец, снова вешая отвергнутый Мукке пиджак в шкаф для «уценённых товаров», оставшихся ещё с первых послевоенных лет. За продажу каждого из них администрация кооператива назначила премию.
«Да, эту дрянь она не возьмёт», — думал продавец, размеренным шагом направляясь к другим шкафам с костюмами.
— Вот! Это уж наверняка понравится вашему сыну, — сказал он, показывая Мукке два спортивных костюма — серый и светло-коричневый.
«…Это наверняка понравится вашему сыну»… Хильдегард Мукке невольно вспомнила о том человеке, чьё имя она носила. Шесть лет они счастливо прожили вместе. Только детей у них не было. Наконец, когда и это их желание было близко к осуществлению, Хильдегард Мукке постигла та же участь, что и многих тысяч женщин. Её Эрих попал на фронт. Через несколько недель она перестала получать от него письма. Хильдегард ждала и надеялась, пока не получила короткое извещение, которое сразу уничтожило все её надежды. «Ваш муж пал за народ и за фюрера». На четвёртом месяце беременности Хильдегард Мукке надела траур. Три месяца спустя у неё родился мёртвый ребёнок…
Продавец показал ей третий костюм:
— Вот в полоску, также очень мило…
Мукке пробудилась от своих воспоминаний. Придирчиво, со знанием дела она начала рассматривать все три костюма.
Да, и всё же жизнь её не остановилась. После войны она работала, училась, завоёвывала для себя новый мир. Мир, в котором ей приходилось заботиться о многих людях и о многих детях…
После долгих размышлений Мукке выбрала наконец светло-коричневый костюм. Пусть Хорст Эппке получит что-нибудь действительно хорошее.
— Семьдесят шесть марок двадцать один пфенниг, — сказал продавец.
Горели свечи, кофе был очень вкусным — таким, каким и полагается быть настоящему кофе, — а пироги на блюдах не убывали, сколько их ни ели!
Заноза взял со стола ёлочную ветку — все столы были украшены свежей хвоей — и подержал её над горящей свечкой.
— Перестань, — сказала Лора, — пахнет палёным!
— Глупости! Пахнет очень приятно. На рождество всегда должно пахнуть хвоей.
Лора зажала нос:
— Но сейчас пахнет не хвоей, а лесным пожаром!
Рози взяла кофейник.
— Кто хочет ещё кофе?
Большинство отказалось.
Повидло попросил подвинуть к нему блюдо с пирогом и вертел его так долго, пока не выудил кусок, в котором было больше всего изюма.
Али-баба тайком посматривал на Ренату. Какая она милая! В её глазах отражалось пламя свечей.
В комнату, таинственно улыбаясь, вошла Инга Стефани. По случаю торжественного дня заведующая надела тёмно-синий костюм. От крепкого кофе её бледные щёки порозовели.
— Давайте споём все вместе рождественскую песню, — сказала она весело.
— Хорошо! Какую же?
Решили спеть песню «О ёлке». Но никто не хотел начинать, пока наконец Инга Стефани сама не запела. Повидло пел с полным ртом. Он не переставая ел.
Пение было не очень-то красивым, зато громким.
Со второго куплета началась путаница. Одни запели: «О ёлка, у тебя зелёные ветви», а другие: «О ёлка, ты можешь мне многое рассказать».
Бритта, познания которой не простирались дальше первого куплета, только беззвучно шевелила губами…
Инга Стефани напряжённо прислушивалась, не раздастся ли условный знак. Она надеялась, что он не заставит себя ждать, а то с третьим куплетом произойдёт настоящая катастрофа.
Наконец-то! В передней послышался стук. Певцы замолкли.
— Кто живёт в этом доме? Хорошие дети или плохие? — задребезжал чей-то старческий голос.
— Хорошие, хорошие! Входи, дед Мороз, — закричала Инга Стефани.
Дверь отворилась. Сперва ребята увидели только белый капюшон, потом на пороге показалась толстая меховая шуба.
— А вот и я!
Папаша Боссиг, шаркая ногами, подошёл к празднично накрытому столу. За спиной у него висел туго набитый мешок с подарками. Он так торопился, что его ватная борода чуть не отклеилась. Папаша Боссиг мигом сбросил свою ношу и схватился за бороду.
— А теперь посмотрим, какие подарки вам сегодня полагаются, — проговорил дед Мороз.
Началась раздача подарков.
Каждый, кого вызывали, получал свёрток или пакетик, который он должен был тут же, при всех, развернуть.
Бритта получила свёрток, напоминающий по форме футляр от скрипки. Развернуть его было не так-то просто. На полу уже валялась целая груда обёрточной бумаги и опилок, а Бритта всё никак не могла добраться до самого подарка. Сколько бечёвок ей пришлось распутать, не счесть! При этом на каждой бечёвке было минимум восемь узлов. Наконец девушка вынула маленькую коробочку с ярко-красным велосипедным лаком. На коробочке висела записка:
К чему ей «вечная» помада?
Сей лак — вот всё, что Бритте надо!
Инга Стефани тоже получила шуточный подарок. Ребята ехидно улыбались, когда она вынимала из своего пакета грелку, брикет каменного угля, завёрнутый в глянцевую бумагу, и полбутылки водки. Кроме того, ей пришлось прочесть приложенный к «подарку» стишок:
Словно в мае, станет жарко
Вам от нашего подарка.
— Фрейлейн Стефани! Там есть ещё что-то, — сказал Карл Великий.
Из пакета появился кусок толстого морского каната с запиской: «Пусть у нашей заведующей нервы будут такие же крепкие, как этот канат».
Настала очередь Али-бабы. Он выступил вперёд. Папаша Боссиг вынул из своего мешка:
1. Большой ком вара — для ухода за ногами.
2. Старый совок для угля — «потому что обыкновенной ложкой Али-баба никак не может наесться досыта».
